Сказ о пути

изумрудный мир

   - Мне здесь не нравится!

   Наки презрительно дернула верхней губой - обычная ее гримаска недовольства или раздражения.

   Вот уже месяц они шли вместе, и Дийк успел привыкнуть и достаточно хорошо изучить свою спутницу. Что не мешало ему, впрочем, с завидной периодичностью (раза два-три в день) проклинать собственное мягкосердечие, побудившее взять девочку с собой.

   - Кажется, ты начинаешь наглеть, малышка. Прежде ты смотрела на все большими восторженными глазами, а теперь - пресыщенными. Раньше радовалась куску хлеба и худой крыше над головой, теперь же злишься, хотя мы попали в вполне приличное место, где можно поесть, поспать и развлечься.

   - Не знаю, о чем ты. Какая наглость? Мне просто здесь неуютно, и всё!

   Наки поежилась. Она успела за время их совместных странствий окрепнуть и даже приодеться. По крайней мере, ощущения нищенки больше не производила и любимый тулуп канул в небытие, замененный легкой беличьей шубкой. Но хотя худоба, заострявшая черты лица, сгладилась, оно оставалось по-прежнему угловатым и непривлекательным.

   Промир огляделся по сторонам. Говоря по правде, он был удивлен реакцией девочки. Она никогда не была капризной, бурно радовалась каждому свеженькому миру, который им открывался – возникал из тьмы неведенья, распускался гигантским цветком, пусть и не всегда благоухающим. В особый восторг ее приводило открывшееся умение без труда понимать язык аборигенов и изъясняться на нем. (Наки даже заподозрила, что "заразилась" от Дийка его уникальной способностью, и пару раз пробовала начертить меловой круг - не забывая включить в него обоих спутников, и перемахнуть, крепко зажмурившись... но тщетно.)

   Мир, куда они перепрыгнули, наскучив блуждать по фиолетовым джунглям, населенным ползучими, прыгучими, крадущимися и порхающими, но явно до-разумными существами, - не производил отталкивающего впечатления. Напротив. Они очутились в городе, но не задымленном и громоздком, а двух-трехэтажном, старинном. Был вечер. Странники брели по извилистой улочке, мощеной булыжником, расцвеченной мириадами огоньков. Кажется, они угодили на праздник - судя по нарядно одетым прохожим, по всполохам музыки, раздававшейся тут и там.

   Дийку здесь нравилось. Не слышно было ни пьяных выкриков, ни ругани, ни шума драк. Не бросались в глаза нищие и калеки.

   - Может, погуляем? – предложил он. - Посмотрим, что у них тут за радостное событие? Гляди: все такие красивые вокруг и вполне довольные жизнью.

   - Не хочу.

   - По крайней мере, этот мир повеселее твоего. И за любовь тут не наказывают, - он кивнул на парочку, самозабвенно целующуюся на скамейке под деревом, усыпанном алыми глянцевыми цветами. – Да и книжки, сдается мне, тут не жгут. Находят занятия поинтереснее.

- Ты перестанешь когда-нибудь колоть мне глаза моим миром?! – вскипела Наки. – Я, что ли, его сотворила? Или заставила тебя вломиться в него, оставив за собой веселые и теплые мирки?..

- Не ты, - примирительно сказал промир. – Просто там ты томилась целых двенадцать лет, а здесь не хочешь провести и пары деньков.    

   - Не хочу. Пожалуйста, не уговаривай! Не спорю, мой мир непригляден, но отсюда вовсе не следует, что нужно пускать розовые слюни при виде каких-то огоньков и разряженных прохожих. Предлагаю найти не слишком грязный трактир и поесть, а затем быстренько убраться отсюда. Вот и Гох, по-моему, всеми лапами за мое предложение.

   Рыш и впрямь вел себя неадекватно: пригибаясь к камням мостовой, прижимал круглые уши вплотную к голове и тихонько посвистывал. Или поскуливал? Нюансы его настроений порой трудно было определить отчетливо, но радостью тут явно не пахло.

   Уступив их совместному напору и скрепя сердце, жаждавшее отдыха и развлечений, Дийк согласился не задерживаться. Испуг спутников был ему непонятен, но если уж даже зверь реагировал подобным образом, основания, видимо, имелись.

   Трактир под вывеской "Золотая кастрюлька" отыскался без труда. Хозяином оказался улыбчивый и уютно округлый дядька лет пятидесяти в не слишком замызганном фартуке. Он как дитя обрадовался гостям: видно, большого наплыва постояльцев у него не предвиделось.

   - Послушай, у вас сегодня, как я вижу, большой праздник? - утолив первый голод, поинтересовался промир.

   - Откуда ты прибыл, приятель, что задаешь такой вопрос? – искренне удивился трактирщик. Он поигрывал в пальцах, с любопытством рассматривая, врученный Дийком за ужин на двоих сувенир – огромный коготь неведомого зверя из лиловых джунглей. - Разве ты не знаешь, что сегодня день Завершения, сегодня мы отдаем Дань?

   - Ты угадал, добрый человек: я живу далеко отсюда, в такой глуши, что новости до меня не доносятся - иссякают и глохнут на полпути. А тут, видишь, сестренка попросилась в люди вылезти, себя показать и на других поглядеть, вот и попали мы с ней с корабля на бал. Так что, не расскажешь ли все по порядку?

   - Что ж, охотно. Хотя не очень понял, при чем тут корабль – море-то от нас далеко. Но ты и впрямь обитаешь в страшной глуши, если даже о празднике Завершения не слыхал. В стра-ашной глуши, - повторил он, кивнув с лукавой усмешкой на коготь. – Странно, что вас там еще не пожрали эти зверюги.

    - Пожрали, - кивнул промир. – Но не всех, кое-кто остался. Не тяни же, рассказывай!

    - Ну, слушай, чужеземец, раз так. У нас тут каждый младенец еще в колыбели эту историю зазубривает… Лет сто пятьдесят назад наш край терпел великие бедствия. Ты и этого не знаешь? Ну-ну. Северные и восточные границы грызли враги. А с юга обрушилась то ли чума, то ли подобная ей мерзость. Люди распухали, словно от укусов тысяч ос, и умирали в течение трех суток. А тут еще два лета подряд выдались без дождей. Засуха, глад и мор - кара богов, не иначе. Вот только за что?.. Так бы и вымер, наверное, весь наш народ, но боги сжалились и послали на выручку удивительного человека. Никто не знал, кто он и откуда. Те, кто его видели, рассказывали, что это юноша, такой прекрасный и светлый, что при взгляде на него сердце становится больше, а душа чище. Имя свое он не открыл, и постепенно все стали называть его Покровитель. Он принес с собой лекарство от чумы и бесплатно раздавал всем, кто еще не умер, - и болезнь отступила. Люди стали выздоравливать, а не сходить в могилы. Покровитель пообещал отогнать от нашей страны и остальные беды, и не на время, а вовеки веков. За это он попросил короля уступить ему огромный замок в центре столицы и раз в три года отдавать на съеденье семнадцать человек. Но они должны идти на смерть добровольно, без принуждения, зная, что их ожидает. Мужчины или женщины, старые или молодые, богатые или бедные - не важно. Король не решился принять такие условия единолично и устроил совет, где присутствовали представители всех слоев столицы, от высшей знати до сапожников. Исцеление от чумы произвело такое впечатление, что большинство согласилось. Король с семьей переселился из замка в свой загородный дворец и разослал по всей стране гонцов с призывом, не наберется ли семнадцать человек, готовых добровольно пойти на страшную, позорную смерть. И был потрясен: пришли не семнадцать, а несколько тысяч желающих. Пришли женщины, изнасилованные врагами и мечтающие избавиться от позора. Пришли матери, потерявшие детей, и жены, оставленные мужьями. Пришли тяжелобольные, годами терпящие муки, приползли на тележках безногие, паралитиков, по их просьбе, приносили их близкие. Покровитель выбрал семнадцать человек, а остальные, разочарованные, разошлись и разъехались по своим селам и городам. Так была принесена первая Дань. И спустя полгода после первой Дани Покровитель в тиши подвальных лабораторий замка создал невиданное оружие - прирученный ветер, который умертвлял всех, кого касался, если только кожа не была защищена специальной мазью. И враги были навсегда с позором отброшены и от северных, и от западных границ. Этим же летом случился невиданный урожай - все были сыты и счастливы. Землепашцы продавали излишки с полей соседним народам, и на вырученные деньги покупали нарядные платья, которые не могли позволить себе прежде, и веселые игрушки своим детям. Давно это было... - Трактирщик улыбнулся мечтательно, глаза его поплыли в вызванной избытком чувств влаге. - С тех пор так и повелось. Край наш больше не знает бедствий, он благоденствует и процветает. Раз в три года тысячи людей приходят на главную площадь перед замком. Они мечтают о смерти, о страшной смерти, но и о почетной, которая оставит их имена в памяти детей и внуков. Они проводят на площади ночь, а с рассветом на среднем пальце семнадцати из них появляется кольцо с изумрудом - это означает, что они выбраны. Весь день избранных осыпают почестями, для них танцуют самые красивые девушки и поют самые звонкоголосые певцы. А когда гаснет последний луч солнца, они входят в ворота замка, чтобы никогда больше из них не выйти… Правитель с тех давних пор ни разу не показывался народу. Он живет в замке с малым количеством слуг, которые молчаливы, как рыбы. Но те редкостные счастливцы, которым случалось увидеть его, рассказывают, что время над ним не властно: столь же молод и прекрасен, что и полторы сотни лет назад. 

Вот так-то, чужеземец! – Трактирщик одарил промира горделиво-назидательной улыбкой. – Расскажи это своим землякам, тем, кого еще не съели. Стыдно не знать таких великих вещей!

   - Расскажу, - кивнул Дийк. – Обязательно. Но что-то зябко мне стало от твоих красивых и горячих речей. Чтить как бога демона-людоеда и устраивать шоу из таинства смерти...

   Промир ожидал вспышки гнева в ответ на свое замечание, но его собеседник лишь покачал головой и произнес торжественно и печально:

   - Ты не понимаешь. Ты глуп, чужестранец, либо очень долго прожил в своей глуши и перестал быть человеком. Вот у меня дочка была. Она для меня умерла, когда связалась с тем ублюдком с соседней улицы. Он ее бросил, брюхатую, ребенка она родила и тут же в землю зарыла. Потом приползла ко мне, назад под отцовское крыло просилась, а сама грязная, сивухой за версту несет. Прогнал, конечно. Даже к улице своей запретил приближаться... А потом она снова живой стала - когда на прошлом празднике у нее на пальце кольцо засветилось. За ночь, словно цветок, расцвела! Прибежала ко мне - улыбка ярче изумруда на пальце сияет. Мы обнялись, хорошо попрощались, слезами друг друга омыли. Знаешь, она такой светлой стала, какой и в детстве ее не помнил... А ты говоришь, демон-людоед!

   Дийк не стал спорить. Он отставил пустую миску и поднялся из-за стола. Но не выдержала молчавшая до сих пор Наки:

   - А что, разве кроме смерти твою дочь уже ничто не могло исправить? Разве все способы ты перепробовал, любящий отец?

   Хозяин нахмурился. Девочку он ответом не удостоил, лишь с тяжелой усмешкой заметил промиру:

   - Сестра твоя бойка не по годам. Такие плохо кончают.

   - Пойдем, Наки!

   Дийк вывел упиравшуюся "сестренку" за дверь. Затем вернулся.

   - Я, пожалуй, сниму у тебя комнату до завтра. Сестренка устала - оттого и дерзит. Пусть отдохнет, выспится. А я прогуляюсь. Ночь такая дивная!

   - Иди. Может, кого из избранных встретишь на пути - будет это добрым знаком тебе! Я вот тоже рвусь погулять, попраздновать, да помощника никак не дождусь, чтоб сменил меня: видно, шибко ему там весело, дуралею...

   Стоило больших трудов уговорить Наки лечь спать или хотя бы отдохнуть, вытянувшись на постели. Она требовала покинуть "этот жуткий, этот омерзительный мирок" тотчас же.

   - Во-первых, не в моих правилах уходить из мира в мир на ночь глядя. И ты это отлично знаешь. Во-вторых, ничего страшного с тобой не случится. Смерть здесь принимают исключительно добровольно, как ты могла понять. Да и Гох будет рядом. Наконец, в-третьих - терпеть не могу, когда мне диктуют, куда и когда мне идти и что делать.

   Надувшись, Наки молча проследовала в отведенную им комнату и демонстративно улеглась прямо на пол, на старенький коврик, притянув к себе Гоха и проигнорировав пожелание доброй ночи. Рыш тут же засвистел, растерянно и укоризненно, переводя жалобный взор с хозяина на девочку и обратно.

   - Спать, Гох, - коротко велел ему промир и вышел.

   Ночь и впрямь выдалась прекрасная: теплая, но не душная, расцвеченная, помимо огоньков и фонарей, огромным золотистым овалом луны и россыпью веснушек-звезд. Дийк любил такие ночи в таких старинных ухоженных городках. Он медленно брел, стараясь держаться подальше от центра: на окраинных улочках было тише, вместо толпы попадались лишь отдельные прохожие. Воздух был полон незнакомых, сладких и пряных запахов. Блики, мгновенные отпечатки чужих жизней проглядывали сквозь незакрытые ставни. Не надо путешествовать из мира в мир, чтобы попасть в иное пространство: достаточно заглянуть в окна дома, мимо которого проходишь, и незнакомое бытие коснется тебя - ласковое или угрюмое, обыденное или странное. Впрочем, большинство окон были закрыты - как видно, основная масса жителей праздновала, а за стенами оставались лишь немощные и престарелые.

   Дийк вышел к речушке, пересекавшей плоть города темно-зеркальной плетью из плеска и свежести. Здесь было безлюдно и тихо. За спиной высился силуэт высокого здания, в котором горело одно-единственное узкое окошко.

   Промир присел на траву, снял обувь и опустил утомленные вечной дорогой ступни в прохладную воду. Прикрыл глаза.

   - Можно мне посидеть с вами?

   Голос был осторожным и чуть надтреснутым, он отдавался в ушах неприятным звоном. Дийк кивнул, не открывая глаз. Почему-то он был уверен, что увидит кольцо с изумрудом на пальце заговорившего. И не хотел его видеть.

   Придет утро, уже совсем скоро, и он заберет Наки и Гоха из этого больного мира. И вновь дорога - к призрачному раю, где водятся синекрылые драконы и растут разумные цветы.

   - Это мое любимое место. Не ожидал, что встречу здесь кого-то еще - обычно тут безлюдно.

   - Если я мешаю, мне ничего не стоит уйти, - Дийк отозвался с легким раздражением: здесь и впрямь было хорошо, а возвращаться в трактир и ложиться спать еще не тянуло.

   - Нет, что вы, не надо! – скрипнул вежливый голос. - Лучше поговорите со мной: я так редко разговариваю с живыми людьми. А еще лучше - расскажите какую-нибудь историю. Мне кажется, вы должны знать много историй и сказок.

   - Сказок? Да, пожалуй, я знаю их немало. Но какую именно рассказать? Может быть, сказку о большой овальной луне над странным городом, в котором смерть возвели в культ и молятся на убийцу и людоеда?

   - Эта сказка мне знакома, - невидимый собеседник рассмеялся, скрипучий звон усилился. Но смех был коротким, как всхлип. - Но она еще не закончена, такие рано рассказывать. Вот когда дойдет до конца - другое дело.

   - Иные как-то не приходят в голову, так что простите.

   - Нет, это вы меня простите: вижу, что все же помешал. Мне кажется, мы еще увидимся. Вы показались мне интересным собеседником. До свидания!

   Голос умолк, так и не обретя для Дийка ни лица, ни плоти. Прошелестели удаляющиеся шаги.

   Промир посидел на берегу еще немного, а затем вернулся в трактир.

   Улыбчивого хозяина не было. Вместо него дюжий парень, видимо, помощник, зевая, в полном одиночестве протирал кружки.

   - Тут для вас принесли письмо.

   - Письмо? – удивился Дийк. - Для меня?.. Видимо, это какая-то ошибка. Я ни с кем не успел здесь познакомиться, мне некому писать.

   - Мое дело передать, - пожал плечами парень, протягивая плотный конверт. – Вы единственный постоялец сегодня, спутать не с кем.

   Поднявшись в свою комнату и стараясь не наступить на сладко сопящих на полу Наки и рыша, Дийк распечатал конверт. При свете уличных огней, падавшем в окно, прочел:

   "Я был бы весьма признателен, если бы вы посетили меня в качестве гостя в моем замке. В полдень мой человек будет ждать вас на выходе из "Золотой кастрюльки". Покровитель". Строки были выведены изящным, но несколько расхлябанным почерком. Под подписью красовался схематичный рисунок: граненый сверкающий камушек. Видимо, изумруд.

   Поспать Дийку удалось не более двух часов: на рассвете его разбудил Гох, шумно требуя выполнить обещанное и недвусмысленно покусывая карман куртки, где лежал заветный мелок. Наки сидела на полу, вперившись в промира дымчатыми сумрачными глазами. В них был не меньший напор.

   Дийк коротко рассказал о ночной встрече. Затем протянул письмо.

   - И ты пойдешь к нему?! – Она поперхнулась от негодования.

   - Любопытство - вечный двигатель. И оно же – голодный зверь. Оно изгложет меня, если не удовлетворю его требований и не полюбуюсь на загадочного злодея.

   - Ты дурак. Есть вещи, на которые не стоит смотреть, как бы ни тянуло. Наверное, ты любишь глазеть на казни? На виселицы и четвертования?..

   - Не угадала, малышка.

   - Странно! Но раз уж ты все равно пойдешь, тебе придется взять меня с собой. Мало ли, что там с тобой случится, а я не хочу застрять здесь одна.

   - Сомневаюсь, что со мной может что-то случиться: на добровольную жертву я мало похож, а таинственный Покровитель, судя по всему, питается именно такими.

   - Все равно я пойду с тобой!

   Зная, что спорить бесполезно, Дийк пожал плечами:

   - Как хочешь. Только не говори потом, что я безжалостно затащил в логово людоеда маленькую слабую девочку.

   Когда в полдень, еще поспав, по настоянию промира, и перекусив, они покинули трактир, у выхода их ждал самый обычный с виду мужичек, плотненький и краснощекий. Пока они шли по городу, он беспрестанно болтал, шутил и дурачился, отчего Дийк и его спутница, чувствуя досаду и напряжение, мысленно желали весельчаку прикусить язык и заткнуться.

    Замок, высящийся в центре площади, выглядел вполне мирно - лишь наглухо сомкнутые створки ворот да ставни на узких окнах портили впечатление. Силуэт показался знакомым: Дийк понял, что именно эта махина, точнее, ее шершавая спина маячила за его спиной на берегу речки.

   Охрана пропустила всех четверых (считая Гоха) вовнутрь, а разговорчивый проводник завел по винтовой лестнице под самую крышу и остановился у одной из дверей.

   - Вам сюда, - коротко сообщил он, уже без шуток и отчего-то потеряв румяный цвет лица.

   Постучав и услышав слабый отклик изнутри, он открыл дверь, сделал приглашающий жест, а затем испарился, скользнув за поворот коридора.

   - Может, все-таки не пойдем?

   Наки ухватила промира за рукав. В голосе был страх, чуть ли не паника.

   - Хотите - дождитесь меня здесь, - Дийк перевел взгляд с ее лица цвета извести на топорщащуюся на загривке шерсть Гоха.

   - Ну, уж нет! - Задрав подбородок и высокомерно сморщившись, девочка шагнула за дверь первая.

   Промир вошел следом. Рыш, всем своим видом давая понять, как ему не нравится эта затея, изогнув горбом туловище и нарочито громко стуча когтями (когда надо, он мог убирать когти и двигаться по-кошачьи бесшумно), замыкал шествие.

   Они оказались в просторной зале с высокими окнами, наглухо закрытыми темными шторами. Множество свечей освещали ее во всех одробностях. Увидев хозяина замка, Наки охнула и больно вцепилась в ладонь спутника. Дийк не понял, что ее так напугало: ничего устрашающего в Покровителе не было. Удобно раскинувшись в кресле, приветливо улыбался гостям молодой мужчина - по крайней мере, выглядевший молодым, почти юным. Волны золотистых волос, обрамлявших нежный овал лица с младенчески-розовым цветом кожи, светло-голубые глаза под пушистыми ресницами, припухлые губы. Подобных мальчиков и юношей женщины обычно стремятся носить на руках, поскольку все материнское, при виде таких губ и таких глаз, оживает в них, перемешиваясь с исконно-женским. Уши юноши украшали серьги с огромными изумрудами, шею охватывало ожерелье из них же.

   Хозяин, не вставая, слегка поклонился, приветствуя их, и заговорил. При первых звуках голоса последние сомнения Дийка рассеялись: да, то был он, его ночной собеседник. Тот, в чье лицо он так и не удосужился заглянуть.

   - Рад приветствовать вас у себя в гостях! Располагайтесь и чувствуйте себя...

   Не дав ему договорить, Наки потянула спутника за рукав и демонстративно громко выпалила:

   - Всё, посмотрел? Доволен? А теперь пошли отсюда!

   Дийк никак не отреагировал на грубость девочки. Покровитель - тоже. (Лишь насмешливая улыбка тронула детские губы.) Промир в упор рассматривал существо в кресле. При внимательном взгляде что-то отталкивающее все же выявилось: глаза, хоть и красивые и большие, не горели, не искрились - казались двумя медузами, выброшенными из родной стихии. В них не было жизни.

   - Не уходите, пожалуйста! - попросил Покровитель с неожиданным пылом. Он протянул над столом руку и коснулся ладони гостя. Белые пальцы оказались рыхлыми и едва теплыми. - Мне совершенно не с кем здесь разговаривать! Ни благоговение, ни страх не располагают, знаете ли, к задушевным беседам. Я один как перст в этом замке и отчаянно соскучился по живым голосам, живым людям… - В негромком надтреснутом голосе сквозила такая тоска, что Дийк всерьез засомневался, чудовище ли перед ним, пожирающее людей, или это какая-то ошибка. - Пожалуйста, пообедайте со мной. Очень прошу вас!

   Взор голубых глаз обратился на девочку. Но, судя по всему, сердце Наки не собиралось оттаивать. Она еще плотнее прижалась к промиру и откликнулась зло и язвительно:

   - Извините, мы не питаемся человечиной! И вообще, нам пора.

   - Вы про мою Дань? - искренне изумился хозяин. - Неужели вы всерьез считаете, что я поедаю их тела?! Пойдемте, я покажу вам!

   Не отпуская ладони Дийка, он поднялся с кресла и приглашающее повел рукой. Промир  остался стоять на месте, переглядываясь с девочкой, и тогда он взял гостя за локоть и потянул за собой, вежливо, но настойчиво. Дийк пожал плечами, Наки хмуро скривилась, но все же они последовали за ним. Гох, низко опустив морду и цокая когтями по паркету, опять был замыкающим.

   Покровитель вел их по скупо освещенному коридору, продолжая свои скрипучие речи:

   - Они приходят ко мне добровольно, когда лишаются последней надежды на достойную и осмысленную жизнь. Мои слова о "пожирании" всего лишь проверка. Если человек согласен даже на озорную и леденяющую кровь смерть, ему и впрямь очень худо. Из тысяч пришедших я отбираю тех, чья жизнь совсем невыносима и ничего нельзя изменить к лучшему. Как я это определяю, спросите вы?

   Никто не собирался ни о чем спрашивать, напротив, лицо промира хранило каменное выражение, а Наки презрительно кривилась. Но Покровителя это не смутило.

   - Просто чувствую. Не нужно расспрашивать, не нужно даже заглядывать в лица. Отчаянье, исходящее от человека, для всех бесшумно, но я могу слышать внутреннее, и воспринимаю его как оглушительный, оголтелый вой.

   Наки споткнулась, хотя плиты коридора были гладкими. Дийк подхватил ее, не дав упасть.

- Скажите, вам нравятся изумруды? Мне кажется, драгоценные камни прекраснее людей. Они честнее и чище. Они преданы хозяину крепче сторожевых собак. Вы знаете, что людские души - при определенных усилиях и умениях - могут стать камнями? Живыми камнями. Правда, драгоценные камни и, тем более, мои любимые изумруды получаются не из всех, далеко не из всех! – Покровитель ласково коснулся граненой бусины ожерелья на своей белой шее. – В прекрасные зеленые камни превращаются лишь способные любить – безоглядно и вечно, не требуя ничего взамен. А вот отчаянные храбрецы становятся рубинами и гранатами – тоже неплохие камушки, хоть я их и не ношу. Но, знаете, - лицо хозяина замка расцвело доброй улыбкой, - даже самые никчемные людишки, не годные и на простой булыжник, чем-нибудь да ценны. Из злобы и ненависти можно извлечь сильнодействующие яды. Души тех, кто рисует или сочиняет песенки, при умелой перегонке и сушке превращаются в пряности, в благовония, в ароматы, навевающие волшебные сны. Лекарства от болезней, удобрения для урожая, смертельные эманации как непобедимое оружие - всё это от них, от моих драгоценных добровольных жертв... Но вот мы и пришли!

   Покровитель распахнул резные двери, и они оказались в длинной прямоугольной зале. Здесь было очень светло, но не от свечей: сквозь стеклянный или хрустальный потолок струились лучи полуденного солнца. Вдоль стен стояли кресла, в которых сидели люди, казавшиеся крепко спящими. Лица были спокойны и безмятежны, а нарядно одетые тела недвижны.

   - Что с ними? – спросил промир.

   Он дотронулся до щеки девушки, сидевшей ближе всех. Кожа была теплой, но твердой и гладкой, словно у статуи.

   - Они не здесь, они тут, - Покровитель коснулся своего ожерелья. - И во многих других местах и состояниях.

   - Они когда-нибудь очнутся?

   - Нет. Но это их выбор.

   - Я не понимаю...

   - Зато я хорошо поняла! - Наки выскочила вперед, покинув-таки свое убежище под рукой промира. Она кричала, но глядя не на хозяина, а в лицо спутнику: - Если бы он ел людей, я презирала бы его меньше! Здесь хуже, чем на кладбище. Там могилы для тел, а здесь - для душ. Он делает из них изумруды, он носит бессмертную суть человека на своей шее и в своих ушах! Делает удобрения и яды, пряности и эманации... Воистину, он самое страшное чудовище из всех, кого я встречала или о ком слышала! Даже когда человеку совсем плохо, у него остается надежда, что после смерти все изменится: он обретет покой, или попадет в лучший мир, или родится снова и начнет все сначала. А он отбирает эту надежду! Причем у тех, кто больше всех в ней нуждается - у самых обездоленных, самых несчастных...

   - Они счастливы, - спокойно возразил ей Покровитель. - Им хорошо. Иначе они бы не улыбались. – Он повел головой в сторону тел в креслах. Действительно, на румяных губах у многих теплились улыбки. - Но если ты, самонадеянная и глупая девочка, так уверена в обратном, убей меня! Прямо сейчас. Я не буду защищаться, не позову слуг. Перережь мне горло или вонзи нож в сердце - и целая страна проклянет тебя. Ведь я - Защитник, Благодетель, Покровитель.

   Он пристально смотрел на нее, и в глазах-медузах впервые затеплилось выражение - насмешливое и торжествующее.

   Дийк шагнул вперед, загораживая девочку собой.

   - Мы уходим. Я не хочу ни осуждать, ни оправдывать тебя. Скажу одно: я рад, что этот мир - не мой мир. Нас никто не задержит?

   - Конечно же, нет! - Складки у пухлых губ разгладились, юное лицо вновь излучало благодушие. - Мне очень жаль, что вы не хотите со мной пообедать и продолжить наше общение за столом. И еще жаль, что вы оказались скучнее, чем я о вас думал. От гостей из иных миров я ждал другого! Увы. Вы мало чем отличаетесь от моих жалких подданных. Счастливого пути! Я знаю, для того чтобы уйти, вам требуется лишь одиночество. Посему - прощайте!

   Покровитель развернулся и бесшумно вышел, оставив их наедине с улыбающимися человеческими оболочками.

   - Нам все же следовало бы у***ь его! - Наки досадливо вздохнула, наблюдая, как Дийк чертит на узорном паркете меловой круг. - Стало бы чище.

   - Ты уверена, что смогла бы?

- Я? Нет. Но ведь ты мужчина, а каждый мужчина уже в силу рождения – воин. Ты опять струсил, Чужой.

Дийк терпеливо вздохнул.

- Ты в своем репертуаре, малышка. Не надоело твердить одно и  то же? Сделай усилие, пораскинь мозгами: кто знает, больше пользы или больше вреда принесла бы смерть этого нелюдя?

- Ты выбрал верное слово – нелюдь. Но, по обыкновению, кривишь душой. Не строй из себя философа, который выше добра и зла!

- Ладно, не кипятись, - Дийк протянул руку, приглашая негодующую девочку пригнуть в круг. – Смотри, даже Гох растерялся от твоих воплей. Покровитель рано или поздно умрет, как все смертные. И возможно, отпустит всех перед своим уходом.

- Сомневаюсь, что он когда-нибудь сдохнет! – Наки топнула о плиты пола, прежде чем пересечь меловую черту. – А уж отпустит – держи карман шире! Так и уляжется в могилу с изумрудами на толстой дебелой шее.

   - Но мы ведь не знаем этого наверняка, верно? Перестань ворчать, а то мы попадем сейчас в штормящее море или в песчаную бурю. А ты ведь хочешь попасть в свой Алуно, к своим драконам и бабочкам.

    Рыш, словно поддерживая хозяина, широко улыбнулся и лизнул щеку девочки.

   -  И ты, Гох, с ним заодно? – укорила его Наки. – Уж лучше в песчаную бурю, чем в такую мерзость, как здесь…

   ................................................

   - Анечка, надеюсь, вы следите за профилактикой пролежней?

   - Конечно, Анатолий Семенович!

   - А это что? Вот - под правой лопаткой?..

   - Ой! Сию минуточку... я сейчас же все сделаю...

   Запах. Резкий, въедливый...

   Женский голос тороплив и подобострастен. Мужской - с благодушными хозяйскими нотками.

   - Давно хотела у вас спросить, Анатолий Семенович. Объясните, почему мы - и врачи, и медсестры - все еще возимся с ним? Ведь уже почти год в коме валяется. Ясно же всем, что шансов выкарабкаться никаких. Да и родственники отсутствуют. Первый раз такое встречаю, ей-богу.

   - Понимаешь, Анечка, тот человек, что сбил его на своем «лексусе», оказался мало того, что богатым, так еще и альтруистом. Невероятно, но факт! Когда он привез бессознательное тело в нашу клинику, выяснилось, что при теле нет абсолютно никаких документов. Шло время, его никто не разыскивал - что с таким возиться? Но благодетель, фактически отправивший беднягу на тот свет, заплатил хорошие деньги, чтобы его не отключали от аппаратуры жизнеобеспечения. Мало того, сам приезжает время от времени, чтобы лично проследить, как мы тут за его подопечным ухаживаем.

   - Да уж. Странные встречаются на свете люди...

   - И не говори, Анечка.

   - И что за несправедливость такая: лучше б он мне эти деньги отвалил - на мое живое цветущее тело и его здоровые потребности. А не на овощ безжизненный, который и спасибо-то ему никогда не скажет!

   - Ой, цветущее, Анечка... Прям сил никаких нет.

   - Анатоль... Анатолий Семенович, ну не здесь же! А зайдет кто?..

   - Да кому сюда заходить? Тише... тише... мы по-быстрому...