Сказ о пути

реальность - цвет черный

Когда уходят все позитивные эмоции, в душе образуется пустота. Но природа не терпит пустого пространства, и рано или поздно оно заполняется.

   В душе Алексея воцарилась тоска, а возле ее иссохших ног свернулся комочком пес со смрадным дыханием - зависть.

   Он завидовал тем, кто мог просто ходить, просто целоваться или смотреть в небо. Но зависть была не острой, не пронзительной - тупой и приглушенной. Всё окружающее казалось пребывающим где-то далеко, размытым, словно под толщей океанских вод. И звуки были размыты - слабые тени прежних громких и звонких голосов и мелодий.

   Он явственно ощущал, как прогрессирует его безумие. Сны перемешивались с реальностью, ночные кошмары вплетались в обыденное дневное бытие, и со временем он почти перестал отличать одно от другого.

   Порой в голову приходили странные идеи. Так, однажды он решил завести собаку-поводыря. Это казалось очень правильным и нужным, и он удивлялся, как такая замечательная мысль не посетила его раньше. Он даже позвонил в справочное и узнал адрес приемника, где воспитывают таких собак, и чуть было не сделал заказ. Но абсурдность этой идеи в последний момент все-таки добралась до его сознания, ненадолго его прочистив.

   В другой раз он закрасил все окна в квартире черной краской, чтобы солнечный свет не мог проникнуть к нему: слишком остро и больно ощущалось несоответствие внешнего (ранней весенней зелени) и внутреннего (непроглядной тьмы).

   Иногда его навещала Наталья. Он с трудом понимал, зачем, и совершенно не помнил, откуда у нее оказался ключ от квартиры.

   В последний свой визит она предложила ему полежать в психушке.

   - Это пойдет тебе на пользу, поверь мне, Алеша. Поколят укольчики, попринимаешь таблеточки. Ничего страшного! Тебе к жизни возвращаться нужно. Любимая девушка умерла - это тяжело, очень тяжело. Но жизнь-то на этом не кончается! Надо продолжать жить, и жить по-человечески. Я уверена, все у тебя наладится, все будет хорошо. Главное - подлечиться.

   Он смотрел на нее снизу вверх, сквозь толщу океанской воды, но даже так она бесконечно раздражала его - своей холеностью и фальшью, лживо-понимающей улыбкой на красиво очерченных губах.

   - Если я социально опасен, вызывайте санитаров и отправляйте в больницу. В отделение для буйных. Сам я туда не пойду.

   - Ну, откуда такой негатив? Почему ты отвергаешь мою помощь, Алеша? Я ведь искренне пытаюсь тебе помочь. Если ты и опасен, то только для самого себя. И конечно, ничего против твоей воли я делать не стану. Да и прав у меня таких нет. Пойми же, так дальше нельзя! Тебе надо как-то устраивать свою жизнь. Хотя бы найти работу - на пенсию по инвалидности не проживешь.

   - Мне вполне хватает пенсии. Ем я мало, за квартиру платить не приходится.

   - Я слышала, что квартира снята на два года. А что будет после, когда контракт закончится? Если ты не соберешься сейчас, не совершишь волевое усилие, потом сделать это будет намного труднее.

   - Я сам смогу о себе позаботиться. И сейчас, и потом.

   Разговоры с Натальей давались с огромным трудом. С психиатром он старался сохранять ясность суждений и речи. Алексей не очень-то доверял ее словам, что против его воли никто не станет забирать его в больницу. Наталья запросто вызовет санитаров и с чувством выполненного долга спровадит его туда, где его будут накачивать сульфазином и аминазином и привязывать ремнями к койке. Она сделает это, не задумываясь, стоит ей увидеть воочию приступ его безумия. А они случались все чаще. Во время подобных приступов он мог забыть человеческий язык и подвывать по-собачьи или глухо мычать.

   Наталья была права: опасности для окружающих он не представлял. Вся агрессия обращалась вовнутрь, на себя самого. И еще, как ни странно, ни разу он не подумал о смерти, как об избавлении. Ни разу не пожелал ее. Потому, видимо, что подсознательно давно понял: смерть не есть избавление, не есть покой. Как и кома. Всего лишь продолжение пути - бесконечного и бесцельного.

   Он забыл, как выглядят улицы, деревья, как пахнут молодые тополиные листья. Еду заказывал на дом по телефону, уже готовой, чтобы не ползать лишний раз на кухню. У него отросли волосы и борода, но как он выглядел, было неважно: он давно не приближался к зеркалу. Спал не раздеваясь, в свитере и джинсах. Оттого что ползать все-таки приходилось - в туалет, они быстро обтрепались, и с виду он не отличался от классического бомжа.

   Дважды дал знать о себе Станислав.

   Первый раз в конце апреля, но не лично - пара молчаливых мужиков втащила в его квартирку инвалидное кресло. Удобное, европейского производства. Отпала нужда ползать, но Алексей и не подумал благодарить: по большому счету, ему уже ничего не было нужно и важно. Он даже не стал переодеваться из своего рванья.

   Второй раз Станислав пришел уже сам, в мае. Они не виделись с той единственной встречи в больничной палате. Благодетель ничуть не изменился - такой же ухоженный, со вкусом одетый, насмешливо-равнодушный.

   Поздоровавшись и не проронив ни слова относительно закрашенных окон, он поставил на стол два больших пакета и принялся выгружать еду.

   - Я не нуждаюсь в подачках!

   Станислав не ответил. Вывалив всё, присел на стул и закурил.

   Алексей подкатил к столу и принялся заталкивать коробки и пачки обратно в пакеты.

   - Забери! Мне тяжело лишний раз спускаться до мусоропровода.

   - Кресло ты взял.

   Алексей рывком вышвырнул тело из металлической конструкции, больно ударившись локтями об пол.

   - Выкатывай!

   - Гордый, значит. Гордый, но слабый. Забавное сочетание, не находишь?

   - А твое-то какое дело? Если ты пришел выселять меня - что ж, я готов. Забирай ключи. Правда, стоило сообщить заранее.

   - О чем ты? Не в моих правилах нарушать данное раз слово. Квартира твоя - еще в течение полутора лет, - Станислав протянул руку и, подождав, пока валявшийся на паласе Алексей с неохотой ухватится за нее, помог водрузиться в кресло. - Так-то лучше. Смотри, что я принес! - Он выловил из груды продуктов бутылку дорогого коньяка. - Может, посидим, как мужчина с мужчиной?

   - Зачем тебе это? Прости, никак не могу уловить твоих мотивов.

   - Почему бы тебе не поверить, что я просто заработался, устал и хочу расслабиться? Хочу выпить в компании хорошего и неглупого человека.

   - Я не верю тебе.

   - Мне, собственно, плевать, веришь ты или нет. Разливать ты будешь? Или мне этим заняться?

   Алексей не ответил. Неторопливо откупорив коньяк и сходив на кухню за стаканами, Станислав разлил золотистую жидкость.

   - Вообще-то, я не совсем искренен: повод есть. Полтора года поисков все-таки увенчались успехом. Пришел ответ на один из многочисленных запросов. Из Ужгорода. Оказывается, ты оттуда - а по говору не скажешь. В наш город приехал по делу, но на вокзале увели все деньги и документы. А тут и я подвернулся - со своими проблемами и взбесившимся мерсом. Ты здесь лишь полдня обитал, потому и знакомых завести не успел.

   - Как скучно и не романтично, - усмехнулся Алексей. - Я-то надеялся на что-нибудь острое и криминальное.

   - Увы. Вполне законопослушный гражданин оказался. В Ужгороде у тебя мать. И жена - она, правда, вдовой себя уже считала. Но замуж еще раз выскочить не успела. Зовут тебя не Алексей Лазарев, как можно догадаться. Настоящее имя...

   - Стоп! - Алексей ударил кулаком по столу, так что недопитый коньяк взметнулся в стаканах. - Не смей называть мне мое прошлое имя. Меня зовут Алексей. А до этого звали Дийк. Иных имен нет и не будет.

   - Чудак, ты не понимаешь. Ты не безродный больше, не жалкий бомж. У тебя есть родной город, мать, жена. Свое дело, свой дом. Тебя зовут...

   - Я же сказал, ни слова! Ты плохо понимаешь по-русски?!

   - Объясни. Вдруг да пойму?

   - Хорошо. Считай меня исключительно благородным: не хочу навязывать на шеи матери и жены спившегося инвалида. Подходит такое объяснение?

   - Вполне.

   - На самом деле эгоизма в этом больше, чем альтруизма: не хочу никаких обязательств, никаких связей и привязанностей. Не хочу знать, что было у меня в прошлом: скольких я обманул или предал. К черту! Мне хватает настоящего...

   Алексей плохо запомнил окончание этого вечера. В памяти остались смутные обрывки разговоров. Кажется, пару раз накатило безумие, но Станислав не обратил на это внимания или умело скрыл свою реакцию. Еще он вроде бы ударился в пьяные воспоминания о своих странствиях, но даже тут собутыльник не кинулся к телефону набирать заветный номер "03".

   Проснувшись, Алексей обнаружил себя головой на столе, разоренном и замусоренном. Гостя не было. Все тело затекло и нещадно болело, кроме ног, которых он как всегда не чувствовал.

   Превозмогая похмельную ломоту в затылке, Алексей задумался о своем спонсоре. Интересно, зачем он с ним возится? Чего добивается на самом деле? Возможно, он просто хороший человек. Настолько хороший, что пытается это скрыть, изображая насмешливое равнодушие. В любом случае, с ним эта исключительная доброта пропадает попусту. Известие о том, что у него есть имя, семья и родина, ввергло в ужас. Алкогольная же разрядка и пьяные откровения не принесли ни облегчения, ни просветления. Зря только Станислав потратил коньяк и свое дорогое время.

   Мертвым нельзя помочь. Их нельзя воскресить, нельзя сделать теплее или счастливее.

   Но, с другой стороны, разве мертвые могут испытывать боль? Такую БОЛЬ...

   После закраски окон осталось немного черной краски. Алексей выдавил ее на ладони и принялся ставить отпечатки левой и правой пятерни на всем, что попадалось под руку: стенах, диване, кастрюлях, собственном лице. На этот раз всё совершалось не в приступе безумия - он вполне сознавал, что делает. Мрачный растопыренный отпечаток - метка беспросветного отчаянья, как нельзя лучше подходил к его состоянию.

   - А ты, я смотрю, развлекаешься! Здорово ты придумал. А можно мне тоже? Только черную краску не хочу, мне бы что-нибудь повеселее - оранжевую, например. Или розовую.

   Он даже не обернулся на звук знакомого голоса. Лишь стиснул зубы и пробормотал сам себе:

   - Сгинь, исчезни! Я не намерен беседовать с приступом собственного безумия. Даже если этот приступ маскируется под тебя.

   - Ну вот, приехали! Я столько отдала, столько пережила, чтобы попасть сюда, а он нос воротит! Я думала, ты будешь рад, думала, ты хоть чуть-чуть соскучился. А ты!.. - Она шмыгнула носом. Повздыхав, продолжила назидательно: - Вынуждена тебя разочаровать, мой милый. Я не могу уйти отсюда без тебя - у меня просто не получится. Так что, волей или неволей, но тебе придется меня терпеть. И Гоха, кстати, тоже. Если уж тебе совсем неймется избавиться от старых друзей, я бы попросила перенести нас в местечке поприличнее. А то здесь как-то слишком мрачновато. Дело вкуса, конечно, но, видимо, ты им не отличаешься.

   Алексей все же обернулся. Не выдержал.

   Знакомая худая фигурка покачивалась в любимом плетеном кресле Лели. Рука покоилась на загривке рыша, вперившего в хозяина изумленные и настроженные глазищи, явно не до конца узнавая.

   - Наки, даже если ты когда-то и существовала, в чем у меня есть большие сомнения, в данную минуту ты являешься игрой моего больного воображения. Потому что и ты, и Гох погибли давным-давно.

   Девочка скорчила озадаченную гримасу. Она выглядела почти такой, какой он ее помнил. Извечные обноски с чужого плеча на три размера больше, манера щурить глаза и дергать плечом. Только волосы стали длиннее и пушистее, да щеки округлились. Но он все равно не верил, не мог поверить - ни на секунду, ни на долю секунды.

   - О чем это ты? Почему погибли? Я думала, ты знаешь. Ты умудрился выкинуть нас в другой мир, а сам при этом остался там же. Неплохое, кстати, местечко! Даже добрые люди порой попадались. Если б не они, я ни за что не сумела бы тебя разыскать. Там был "проводник", тоже странный, как и ты, но по-другому. Он мог проникнуть в любой мир мысленно и, отыскав там кого-нибудь слабого и безвольного, подчинить своей воле, говорить и поступать через него. Я упросила этого чудака найти тебя и напомнить об обещании, которое ты мне дал. Он долго тебя искал, очень долго. Рыскал по множеству миров, в большинстве не слишком приветливых. И вот, о радость! – нашел. Но разговор с тобой не получился. Он не объяснил, почему, но теперь я сама вижу.

   Алексей добрался до ванной, сунул лицо под струю холодной воды и, не вытирая, вернулся. Его тревожило до дрожи присутствие этой галлюцинации - слишком яркой, слишком реалистичной, слишком родной. Он мысленно желал ей рассыпаться в воздухе, как и все предыдущие. Но девочка явно не собиралась рассыпаться. Уразумев, что бывший друг и спутник не горит желанием поддерживать беседу, она спрыгнула с кресла и принялась бродить по комнате, не решаясь, правда, подходить к нему близко. Наки рассматривала предметы обстановки, активно их комментируя:

   - Черные окна - интересный подход к фильтрации солнечного света, я бы даже сказала, кардинальный... Ой, какая милая фарфоровая собачка! Только отчего она кислотно-желтого цвета? Наверное, тот, кто ее делал, страдал отсутствием вкуса, как и ты... А это кто?

   В руках у нее была фотография Лели - единственная, которая осталась после ее смерти.

   - Не трогай! – Алексей хотел прокричать, но вышел затравленный злобный шепот.

   - А, понятно - это та, из-за которой ты остался здесь. Оттуда она казалась совсем другой, потому я и не узнала. И где она сейчас? Думаю, она фиговая хозяйка, раз допускает такой бардак в квартире.

   Наки презрительно сморщилась и провела пальцем по портрету, очерчивая овал лица.

   - Она умерла. Поставь, пожалуйста, фотографию на место.

   Алексей испытывал дикое желание придушить девчонку или стукнуть головой об стену. Но, как ни странно, эта эмоция была скорее приятной: она разбудила его, рассеяла затхлое оцепенение, в котором он пребывал столь долго.

   - Как?.. - Казалось, наглая девчонка растерялась. - Но ведь я лишь хотела ее припугнуть... Думала, тебе с ней плохо.

   - Да, мне с ней было плохо. Без нее же... Взгляни на грязное пьяное безногое чмо, что перед тобой. И вопросов не будет.

   Наки подошла вплотную к инвалидной коляске.

   - И ты ждешь ее здесь? Не пробовал поискать в другом месте? Думаю, сюда она вряд ли вернется.

   - О чем ты говоришь? Она умерла пять месяцев назад. Ее больше нет.

   - Дурачок! Зачем ты вытащил меня из иллюзорного рая? Чтобы самому застрять в иллюзорном аду? Это что, такая предельная степень мазохизма, которое, видимо, у вас здесь в моде?

   Он заторможенно повторил:

   - Ее больше нет. Она умерла.

   - А ты сам-то живой? А я? Может быть, я замерзла в тот день, когда уничтожили мое селение. Или же меня нашли и убили. А Гох погиб от голода возле тела своей матери. Откуда ты знаешь, что это не так?

   - Я знаю одно: и ты, и Гох мне кажетесь. На самом деле вас не существует. Это всего лишь галлюцинации.

   - А разве галлюцинация может сделать вот так? - Наки положила ладонь ему на лоб, и он почувствовал ее вес и тепло. - Как бы там ни было, тебе теперь есть, кого искать. Может быть, твоя девушка ждет тебя в Алуно, как ждет меня там моя сестра. Или в каком-нибудь другом прекрасном месте. Пойдем, а? Ну, неужели тебе не надоело здесь? По-моему, тут на редкость противно и скучно.

   Алексей ощутил тяжелые когтистые лапы на своих плечах. Похоже, Гох его все-таки признал и теперь, тихонько подкравшись сзади, вылизывал затылок. От горячего шершавого языка шли волны тепла, согревающие все тело - до самой души.

   - Наки, я не могу уйти, в любом случае. Я пробовал, и не раз. У меня ничего не выходит. Да и посмотри, на кого я похож - даже ходить не могу. А лицо? Неужели ты не видишь, что я стал совсем другим? Поразительно, как ты вообще узнала меня.

   - Я не очень понимаю, почему ты сидишь в этом идиотском кресле с колесами. Ты выглядишь вполне здоровым. А насчет внешности - на, посмотри! - Она сняла со стены зеркало. - Кажется, ты и здесь, как обычно, что-то напутал!

   Он вгляделся в свое отражение. Серый - он снова стал стальным. Матовые глаза. Жесткие губы. Он потянулся к макушке, и ладонь запуталась в густых пепельных прядях.

   Алексей рассмеялся.

   - Ну вот, опять придется привыкать к себе - такому! Так не честно.

   Девочка звонко подхватила его смех, а Гох радостно заскакал по комнате, грохоча опрокидываемыми стульями.

   Дийк рывком поднялся на ноги, радостно ощущая натяжение мышц и хруст суставов. Взяв со стола почти пустой тюбик с краской, нажал на него посильнее и нарисовал на паркете круг.

   - Ничего, что это не мел? - поинтересовалась Наки, прыжком перемахивая за блестящую, остро пахнущую черту.

   Гох опередил ее и уже прижимался к правой ноге хозяина.

   - Какая разница? - легкомысленно отмахнулся промир.

   Девочка протянула ему фотографию Лели, которую до сих пор держала в руках.

   - Вдруг случится так, что ты забудешь ее лицо. И как же тогда ты ее найдешь?

   - Ты как всегда права, моя мудрая малышка.

   Он взял фотографию и крепко зажмурился...

   ..............................................................................................................................

   Его обнаружила Наталья, на следующий день. Он лежал на полу возле опрокинутого инвалидного кресла, в неровном круге, нарисованном черной масляной краской. Ладонь сжимала фотографию Лели, на лице застыла улыбка.

   Похороны устроил Станислав. Он же был единственным, кто на них присутствовал, кроме гробовщиков и нанятого им священника. Он колебался какое-то время, не вызвать ли из Ужгорода мать и жену (ставшую наконец вдовой), но решил, что усопший вряд ли бы одобрил такое.

   Собравшиеся слегка удивились фразе, которой Станислав сопроводил первую горсть земли, ударившуюся о крышку гроба:

   - В добрый путь, странник. Пусть дорога твоя будет длинной, но легкой...

  ЕЩЕ НЕ КОНЕЦ

   - Кажется, мы опять не туда попали! Во всяком случае, это место весьма мало напоминает Алуно.

   Наки со вздохом сожаления попинала сиротливый валун, возле которого они вынырнули. Вокруг, насколько хватало глаз, расстилалась голая земля цвета запекшейся крови. В свете заходящего густо-малинового солнца она смотрелась устрашающе.

   - На Марс, наверное, - предположил Дийк. - Очень похоже. - Он задрал голову к лилово-оливковым небесам. - Сразу удерем или побродим по окрестностям, попробуем поискать что-нибудь интересное и живое?

   - А ты уверен, что это живое при встрече с нами не попытается откусить нам головы?

   - Абсолютно не уверен.

   - Ну, тогда пойдем!

   Наки перепрыгнула через валун, взмахнув отросшими волосами.

   Гох, недовольно поскуливая (почва была чересчур раскаленной для его лап), затрусил следом.