Сказ о пути

реальность - цвет серый

Леля плакала на кухне. Она умудрялась делать это бесшумно, но Алексей все равно знал, когда подобное происходило. И хотя потом она старательно красила глаза и пудрилась, чтобы скрыть красноту и припухлость, он все равно замечал.

   Его раздражала позиция безропотной мученицы, которую она приняла. Леля воспринимала его как свой крест, тяжкий крест, который несла смиренно, опустив очи долу. Он мучил ее. Мучил сознательно, и в то же время невольно, через себя.    Каждый день он заново окунался в тоскливую, вязкую и горячую зыбь, поглотившую все прежние чувства и настроения, и упрямо тянул ее за собой.

   Леля считала его психически нездоровым. Как и психиатр, душевная ученая женщина, к которой он все-таки сходил, уступив ее настойчивым уговорам. Алексей не простил ей этого визита. Он перестал подпускать ее к себе, не позволял ласкать и даже просто касаться.

   Он не делился с ней истинными причинами своего состояния и в то же время находил тысячи поводов, чтобы придраться. В равных пропорциях в нем жило отвращение к ней и сознание полной невозможности без нее жить, дышать. Он был и садистом, и мазохистом - раня беззащитную Лелю, истязал и себя в той же мере. И еще он начал пить, почти каждый вечер, после работы, пытаясь убежать в алкогольное забытье, как прежде бежал из мира в мир.

   - Сегодня так снежно, так хорошо! Может, поедем за город? Прокатимся на лыжах, возьмем напрокат. А если не умеешь, то на санках!

   Она вошла в комнату, жизнерадостно улыбаясь. Только красные пятна на скулах да порозовевшие белки глаз твердили иное, чем натужно растянутые в улыбке губы.

   - Не стоит - я не люблю снег.

   Он ответил сухо и отрывисто, словно не произнося слова, а сплевывая их.

   - Тогда в кино пойдем! На новый американский ужастик - давно хотела его посмотреть.

   - Хотела, так иди. У меня сегодня день отдыха от твоей Натальи. И я бы хотел провести его в тишине и спокойствии. И желательно в одиночестве.

   Наталья была тем самым психиатром, к которому его таскала Леля. Наверное, она и впрямь была хорошим специалистом: после пары сеансов общения с ней он уже почти не сомневался в том, что его воспоминания о множестве разнообразных миров - лишь последствия тяжелейшей травмы, бред воспаленного мозга. Правда, легче от этого не становилось. Наоборот, после каждого «задушевного» сеанса он чувствовал себя все паршивее, и безысходность плотнее сгущалась со всех сторон.

   Леля присела на кресло-качалку и принялась в траурном молчании натягивать сапоги. Алексей бездумно следил за ее манипуляциями. Думать в последнее время становилось отчего-то все тяжелее: в голове словно поселилось нечто мутное и желеобразное, что никак не удавалось ни прогнать, ни оформить.

   - Скажи, ведь у нас правда когда-нибудь все наладится? Все будет хорошо?.. - Голос был жалобный.

   Леля стояла уже одетая. Мех капюшона обрамлял осунувшееся лицо, делая похожим на оголодавшего одинокого звереныша.

   - Все зависит от твоего поведения.

   - От моего? - Она обожгла его выразительным взглядом. Повернулась было к дверям, но все-таки не выдержала, сорвалась: - Пожалуйста, измени что-нибудь! Я не могу так больше! Что я сделала, в чем провинилась, что ты так ведешь себя со мной?! Я в лепешку разбиваюсь, чтобы тебе было легче, было комфортнее. Прячу свою боль, свою грусть, чтобы, не дай бог, не нарушить твое пожирание самого себя. А ты с каждым днем становишься все дальше и дальше. Но ведь я не тряпичная кукла, которая не ощущает, когда в нее втыкают иголки! Я люблю тебя, очень сильно люблю, но пойми: я не могу питаться только одной своей любовью. Мне нужна хоть крохотная отдача. Нужно хотя бы знать, что я необходима тебе, что все это не зря!..

   - Ты мне не нужна.

   Отвернувшись, он барабанил пальцами по подлокотнику кресла. На самом деле ему хотелось сказать - закричать - иное: "Ты нужна мне, очень нужна! Неужели ты не понимаешь, что ты - единственное, что держит меня здесь?! Да и вообще где бы то ни было. Но ты мне не веришь, даже ты мне не веришь - и такой я принять тебя не могу".

   - Значит, я могу уйти и больше не возвращаться?

   - Ты можешь делать всё, что захочешь, это твое право. Но я не гоню тебя. Ты когда-то клялась, что сможешь вынести меня любого - больного, безумного. А теперь сбегаешь. Тебе не кажется, что это трусость?

   - Ты обвиняешь меня в том, что присуще тебе самому. Кажется, в психологии это называется проецированием. Я вернусь - потому что это нужно тебе. Тебе, а не мне! И еще - потому что пока не могу отыскать в себе гордости, но когда-нибудь я обрету ее, и тогда тебе будет так же плохо, как мне теперь.

   Она вышла. Даже дверью не хлопнула. Добрая, хорошая, почти идеальная. Жертвенная. Как же его бесила эта жертвенность!..

   Алексей поднялся и прошелся по комнате. Ему было тесно здесь. То, что когда-то казалось уютом, теперь выглядело мещанским, и ему претило находиться в этих золотисто-зелененьких стенах. Одевшись, он тоже выскочил на улицу.

   Холод, снег, фонари, тупики...

   Этой ночью он не вернулся домой. Провел ее в каком-то дрянном баре, рассматривая тощих стриптизерш и снулых официанток.

   Под утро к нему за столик подсела размалеванная девица. То ли ш***а не первой свежести, то ли просто алкоголичка. Фраза, которую она выдавила с пьяной ухмылкой, прозвучала странно. Совсем не так, как должна бы звучать в подобном месте и контексте.

   - Расскажи мне сказку, странник. Расскажи мне сказку твоей жизни. Я устала от лживых историй, мне хочется были.

   Он давно разучился удивляться, но сейчас почти испытал это чувство: настолько не сочетались слова женщины с ее внешностью и запахом перегара, исходившим от аляповато накрашенных губ.

   - Простите, вы меня спутали с кем-то.

   - Нет, мальчик, это ты запутался. Только вот в чем? И где для тебя выход?

   - Начнем с того, что я давно не мальчик и мне не нравится, когда меня так называют. Вы, собственно, кто?

   - Я проводник. Меня упросили помочь тебе, но я не смогу этого сделать, если ты сам не захочешь и не поможешь мне. Не откроешься, не пойдешь навстречу.

   - Я брежу. - Алексей откинулся на спинку диванчика и прикрыл глаза. – Наталья, мой психиатр, предупреждала, что могут возникнуть зрительные галлюцинации, что моя болезнь прогрессирует. Я ей не верил, а вот теперь убеждаюсь в ее правоте.

   - Бедный, как же тебя исковеркали! Как сумели заставить перестать быть самим собой. Зря ты обратился к врачам, зря связал свою жизнь с глухими и слепыми.  Мне жаль тебя, очень. Но нет ничего такого, что нельзя было бы исправить при большом желании. Зачем ты здесь, что ты здесь обрел? Расскажи мне свою сказку, путник. Позволь мне...

   - Убирайся! Моя сказка скучна и убога. Я жалкий сумасшедший, а ты - мое видение. Мой бред. Не стоило, видимо, отказываться от приема таблеток, которые мне прописали.

   - Я пытался, я действительно пытался, но мне его не вытащить! Бедняга уперт до тупости и крепко зажмурился. Придется самой, малышка! - Родив эту непонятную фразу, незнакомка умолкла. Спустя полминуты снова открыла рот, но теперь оттуда полилось совсем иное: - Э-эй, красавчик!.. Я, кажется, задремала тут с тобой! Слушай, ты не угостишь даму мадерой?.. А то в горле пересохло - жуть…

   Алексей открыл глаза. Лицо девки напротив было тупым и пропитым. На нижней губе повисла розовая от помады нить слюны.

   - Пошла к черту! - с облегчением выдохнул он и, поднявшись, вышел - почти выбежал, из бара.

   Он пытался, он действительно пытался. Меловой круг на паркете. Зажмуриться до хруста челюстей... и ничего. Совсем ничего. Снова и снова открывая глаза, он видел одно и то же: обрыдлый диван, плетеное кресло, веселенькие цветистые занавески.

   Дверь закрылась, мышеловка захлопнулась, выхода нет.

   В ярости и отчаянье после очередной безуспешной попытки Алексей разбил кулаком оконное стекло. Вместе с мелодичным звоном в квартиру влетел морозный декабрьский воздух.

   Вернувшаяся с работы Леля увидела его сидящим на полу, в размазанном меловом круге. Кровь с рассеченной руки застыла на паркете причудливым лаковым узором. Плача уже не скрываясь, она перерыла весь дом в поисках бинта и, не найдя, принялась разрывать на полосы чистую простыню. Алексей безучастно наблюдал за ее метаниями, но стоило Леле приблизиться и взять его за руку, чтобы перевязать, толкнул с такой силой, что она не удержалась на ногах.

   - Мне не нужна твоя помощь! Я справлюсь сам.

   Голос слушался плохо, он уже не помнил, сколько выпил сегодня, и даже ноющая боль в иссеченной осколками руке не помогала протрезветь.

   Леля, всхлипнув, съежилась в клубочек напротив.

   - Ну, зачем ты так?.. Пожалуйста, давай поедем в больницу! - Она протягивала в трясущихся руках белую тряпку, уже не решаясь дотронуться. - Может быть, у тебя глубокие раны, задето сухожилие или нерв... нужно зашивать... Господи, меловой круг какой-то! Ты что, вызывал тут нечистую силу?.. Прошу тебя...

   Алексей неожиданно для себя ощутил острую потребность сжать ее - впитать, вобрать в себя. Он притянул ее голову, не замечая, что не соизмеряет свой силы и причиняет боль. Он измазал своей кровью ее шею и волосы. Сквозь алкогольную муть он почти не соображал, что делает, и только слышал, как грохочет ее сердце - огромное, пугливое. А еще он знал, что сейчас она боится его, смертельно боится.

   - Пожалуйста, потерпи, - жарко зашептал он ей в ухо, - это пройдет, будет легче... дальше обязательно будет легче, ведь иначе и быть не может. У нас просто нет выбора, да и выхода тоже нет... Я болен, я признаю это, я стану пить таблетки, которые прописала твоя Наталья... Я попытаюсь выздороветь, стать сильным и нужным тебе...

   - Ты мне и так нужен, слышишь? - Леля расслабилась, ее плечи больше не вздрагивали. Она вжалась в него и казалась слабой и маленькой. - Я люблю тебя, глупенький, иначе давно бы ушла. Я ведь не такая безвольная тряпка, как ты думаешь... Все станет лучше, действительно лучше, мы с тобой справимся, я уверена в этом...

   Алексей чувствовал, как что-то болезненно-натянутое внутри отпустило. Впервые за многие дни. Да, так и нужно, наверное. Неважно, действительно ли он умел проходить сквозь миры и видел сотни чужих рассветов, или все это ему привиделось. Это не главное. Леля с ним, и пусть она не верит ему, зато любит. Наверное, это и впрямь его дом. Нет, не так: Дом, с большой буквы. И уйти отсюда не получается именно потому, что он нашел то, что искал так долго. Вернулся на родину.

   - Давай сюда твою тряпку. Если хочешь, поедем в травмпункт, хотя сомневаюсь, что это мне сейчас жизненно необходимо.

   - А что тебе жизненно необходимо?

   - Ты, - он засмеялся, поняв, что все-таки протрезвел, и подул ей на слипшиеся и пахнущие его кровью волосы.

   Они гуляли весь день. Построили из две снежных крепости и перебрасывались снежками, хоронясь за их стенами. Алексей чувствовал себя почти выздоровевшим. То, что терзало и грызло так долго, ослабило свою хватку. Либо он научился с этим жить, смирился, сросся: это стало его частью, такой же, как рука или нога - привычной, вечной.

   Леля, смеясь, говорила, что они пережили кризис отношений и дальше у них все будет безоблачно и хорошо. Самое странное, что даже во время этого кризиса он умудрился не бросить свою работу, и поэтому им было на что жить, и Леля могла перейти на полставки и доучиться в институте, как она давно хотела.

   - Я так рада, что эта зима наконец-то закончилась!

   Она подкралась с тыла и коварно атаковала, а затем, свалив его в сугроб, с видом победительницы уселась на поверженное тело.

   - Как это закончилась? Декабрь на дворе. Тебе не кажется, что ты слегка поторопилась?

   - Ты ничего не понял! - Она укусила его в нос, а потом завизжала - когда он сыпанул ей пригоршню снега за воротник. И вдруг отстранилась и погрустнела. - Мне так странно сегодня. Я безумно счастлива, и в то же время тревожно. Мне кажется почему-то, что завтра я тебя не увижу.

   - Что за нелепые разговоры?

   Он строго заглянул ей в глаза, но она отвернулась.

   - Ничего, забудь. Просто сон дурацкий приснился.

   - С каких это пор ты начала видеть сны? Ты же всегда говорила, что каждую ночь словно умираешь, а утром воскресаешь, и в промежутке, как посмертие у атеистов - абсолютная пустота.

   Леля неопределенно пожала плечами. Они встали, отряхнули друг друга от снега и медленно двинулись по направлению к дому.

   - И что же ты видела во сне? - нарушил он молчание.

   - Ничего не видела. Слышала голос. Он посоветовал мне попросить у тебя прощения. А ведь прощения просят перед тем, как...

   - У меня прощения? За что? И вообще, ты сейчас говоришь редкие глупости.

   - Он сказал, что я сломала тебя дважды. Не знаю почему, но я ему поверила.

   - И чей же это был голос? - с иронией осведомился он. - Мужской? Женский?

   - Скорее, детский. Впрочем, точно сказать не могу.

   Алексей остановился. Провел ладонью по ее щеке, подул на брови в капельках растаявших снежинок и спутанные ресницы вокруг пригасших глаз.

   - Не бойся, все будет хорошо. Сны - странная вещь. Часто они играют на наших страхах, наших комплексах. Ты не видела снов прежде, и потому не привыкла к ним. Вот и воспринимаешь их слишком серьезно.

   - Да ладно тебе! - Леля звонко расхохоталась. - Поверил, да? Я тут ему лапши на уши вешаю, а он ведется, как маленький! Вот забавно!.. – Помолчав, добавила задумчиво: - Да и вообще, сам подумай: ну как можно тебя сломать? Ты ведь не фарфоровый и не стеклянный...

   В этот день они вернулись домой не вместе: она давно собиралась зайти к старшей сестре, а у него были дела в офисе, в котором он работал. Дела заняли больше времени, чем он рассчитывал, но когда Алексей вернулся домой, Лели еще не было. Она и раньше задерживалась, а порой даже ночевала у сестренки, особенно, когда та ссорилась с мужем. Но всегда предупреждала об этом.

   Сегодняшний странный разговор не выходил из головы. Алексей заполнил окурками всю пепельницу, размышляя, не позвонить ли первым (с сестрой Лели, говоря по правде, отношения не сложились: были натянутыми и холодными, и он избегал любого общения), когда, наконец, раздалась телефонная трель.

   - Леля? Где тебя носит?..

   - Леша, это не Леля, это Марта, ее сестра. Вы можете приехать немедленно?

   - Что случилось?!

   Он почувствовал острую боль, но почему-то не в груди, а в районе солнечного сплетения. Как будто кто-то со всего размаха всадил в живот лезвие.

   - Несчастный случай. Вы понимаете, несчастный случай!.. - В голосе на другом конце провода билась с трудом сдерживаемая истерика. - Я вам адрес больницы продиктую, приезжайте, пожалуйста, как можно скорее!..

   Но он не успел. В приемном покое к нему бросилась растрепанная женщина, припала по-родственному к груди и, перемежая слова рыданиями, принялась рассказывать, что произошло. Он не просил ее это делать, ему совершенно не нужны были подробности. Он знал, что Лели больше нет - этого было достаточно. Как и почему - какая разница?

    Но сестра Лели изливалась безостановочно, словно, замолчав, могла не вынести в тишине обрушившегося горя - сломаться, сойти с ума.

    - Все вышло так глупо, ужасно глупо... У нас на кухне висит полочка, на ней ножи лежат всякие, они тупые всегда были, а тут я вчера упросила зачем-то мужа их наточить... Она с сыном играла, сын ее страшно любит... любил... и она его тоже, она вообще очень любит... любила маленьких детей... Господи, господи, как я все это переживу... В общем, сын разрезвился, распрыгался... и почему они играли на кухне, господи боже мой, и полочка со стены сорвалась, и этот проклятущий нож, самый большой, я им мясо разделываю… в шею ей вошел, прямо в яремную ямку... Но она живая была, и в машине "скорой" была живая, и здесь... Вы чуть-чуть опоздали, совсем чуть-чуть... Потеря крови, сказали, не восстановимая... Ну почему, почему так? Почему Бог забирает к себе самых лучших? - ведь это неправильно...

    На похоронах он не был. Он вообще не приближался к ее телу, даже в больнице. Не хотел запоминать застывшей и чужой.

     Он не плакал и даже не пил. Днями лежал молча, разглядывая потолок. А когда однажды захотел встать, почувствовал, что не может этого сделать: ноги отказывались повиноваться.

   - Такое бывает, голубчик, - новый доктор разительно отличался от Анатолия Семеновича: сухонький старичок с чеховской бородкой и усталыми глазами - но, как и тот, питал слабость к ласкательным оборотам. - В вашей истории болезни написано, что вы больше года провели в коме. А тут - такой стресс наложился! Не удивительно, что организм отказывает. Конечно, мы сделаем все, чтобы поставить вас на ноги. Но, скажу честно - вы ведь взрослый сильный мужчина и имеете право знать правду: шансы на это невелики. Но вы не расстраивайтесь, в любом случае! И в инвалидном кресле можно вести яркую, насыщенную жизнь. Главное, чтобы дух у вас был силен. На что я весьма и весьма надеюсь.

   - Мой дух достаточно силен, вы правы. Но, знаете, доктор, я бы предпочел, чтобы вы обнаружили у меня рак на последней стадии.