Лучший друг мужа

(От лица Екатерины) Хрущёвка. Пятый этаж. Окна, заляпанные дождевыми разводами, за которыми раскинулся двор-призрак: ржавые качели с оборванными цепями, покосившийся забор, обмотанный колючей проволокой, маршрутка №65, вечно глохшая на повороте. Её водитель, мужик в кепке-«аэродроме», каждый день в семь утра высовывается из окна и орёт на старушек, медленно переходящих дорогу. Я сижу на подоконнике, прижав колени к груди, и считаю трещины на асфальте. Их стало больше после прошлой зимы — будто земля под городом медленно расползается, а люди упрямо делают вид, что не замечают. На кухне тикают часы — массивные, чёрные, с позолотой по краям. Владимир купил их в «Эпицентре» на распродаже. «Смотри, Кать, швейцарский механизм!» — хвастался он, устанавливая батарейки. Но стрелки всё равно отстают на пять минут. Я не стала его поправлять. Пусть думает, что время здесь течёт иначе. Фикус в углу сбрасывает листья. Каждое утро я подметаю жёлтые пятна на линолеуме, а вечером они появляются снова. Говорят, растения чувствуют энергетику дома. Наверное, он тоже задыхается. Иногда я включаю ему радио — ту самую волну, где диджей с хриплым голосом ставит песни 2000-х. «Вот, слушай, — шепчу, протирая пыль с листьев, — раньше люди пели о любви, а теперь…» Теперь даже песни стали тише. Сегодня Владимир привёл Романа. Я услышала их смех ещё на лестничной площадке — гулкий, раскатистый, будто они несли с собой кусочек улицы, ещё не заражённый спёртым воздухом подъезда. Открыла дверь, не поправив растянутый свитер на плече. Роман стоял в дверях, прижимая к груди стопку книг в потрёпанных обложках. «Физика для чайников», — прочитала я вслух, и он засмеялся, будто это была шутка. — Катя, это Рома, — Владимир швырнул ключи на тумбу, где они всегда падали в ту же выемку. — Помнишь, я рассказывал про того сорванца? Рассказывал. Как в пятнадцать лет Роман полез в драку с парнями из соседнего района, как Владимир вытащил его за шиворот, отвёз в гараж и две недели прятал от родителей. Но он не говорил, что у Романа волосы пахнут дождём, а не дешёвым гелем. Или что, когда он снимает куртку, под ней оказывается свитер с вытянутыми рукавами — явно чужой, купленный на распродаже. Они сели за кухонный стол. Я разливала чай по кружкам с отколотыми ручками — теми самыми, что Владимир принёс с завода. «Бери, Кать, бесплатные!» Роман взял свою кружку двумя пальцами, будто боялся обжечься. Его ногти были обкусаны, но чистые. Не как у Владимира — вечно в машинном масле. — Спасибо, — он кивнул, и его мизинец коснулся моего запястья. На мгновение. Меньше. Но я одёрнула руку, будто дотронулась до оголённого провода. Владимир, не замечая, продолжал говорить о работе, о том, как его повысили до старшего смены. Роман слушал, подпирая ладонью подбородок, но взгляд его скользил по кухне — по обоям с выцветшими ромашками, по полке с банками солёных огурцов, по моим босым ногам. Я поджала пальцы, пряча облупившийся лак. — Ты что, не ешь? — внезапно спросил он, указывая на тарелку с печеньем.— Не хочется.— А мне можно?Он взял два, сунул одно в рот, а второе протянул мне. Владимир засмеялся:— Рома, ты как ребёнок!Я взяла печенье. Оно было сладким и пресным одновременно. Таким, каким бывает еда, когда ешь её не от голода, а чтобы занять руки. Потом они ушли в комнату — обсуждать курсовую. Я осталась мыть посуду, глядя, как пена стекает в слив, унося с собой крошки разговоров. «Интегралы… чертежи… сроки». Роман смеялся громче Владимира. Его смех напоминал звук разбитого стекла — резкий, но почему-то притягательный. Когда он уходил, я стояла в дверях, обняв себя за плечи. Он обернулся на лестничной площадке, поправил рюкзак и сказал:— Спасибо за чай. И за… — он махнул рукой в сторону кухни, — за то, что не прогнала.Владимир хлопнул его по спине:— Катя у нас святая, терпит всех моих друзей.А я закрыла дверь и долго смотрела на своё отражение в зеркале в прихожей. На свитер с катышками, на следы от резинки для волос на запястье, на бледную кожу, которой не касалось солнце. И вдруг вспомнила, как в детстве мама говорила: «Красота — это роскошь для бедных». Сегодня я впервые за год накрасила губы. Красным. Тем самым, что купила в «АТБ» за тридцать гривен. К утру он сотрётся. Но пока — он здесь. Как молчаливый бунт. Я подошла к окну и посмотрела вниз. Двор был пустым, только кошка пробежала по газону, оставив следы на мокрой траве. Я подумала о том, что если бы могла, то сбежала бы отсюда. Но куда? У меня нет денег, нет работы, нет никого, кто мог бы помочь. Я застряла здесь, как муха в паутине. Вечером, когда Владимир вернулся с работы, я приготовила ужин — борщ, который он так любил. Он сел за стол, взял ложку и начал есть, не говоря ни слова. Я смотрела на него и думала о том, что он хороший человек, но я не чувствую к нему того, что должна чувствовать жена. Я не чувствую любви. Я чувствую пустоту. После ужина он ушёл смотреть телевизор, а я села на кровать и начала листать ленту в телефоне. Ничего интересного, как всегда. Я закрыла глаза и попыталась представить себе другую жизнь, где я счастлива, где я любима. Но вместо этого я увидела лицо Романа. Его глаза, его улыбку. Я встряхнула головой, чтобы прогнать эти мысли, но они не уходили. Я легла спать, но сон не шёл. Я лежала и слушала, как тикают часы, как дышит Владимир. Я думала о Романе, о том, что произошло сегодня. Я не должна была чувствовать то, что чувствую. Это неправильно. Но я не могла перестать думать о нём. Утром я проснулась от звонка будильника. Владимир уже ушёл на работу. Я встала, надела халат и пошла на кухню. На столе лежала записка: «Пошёл на работу. Вернусь вечером. Не забудь купить хлеб». Я смяла записку и выбросила её в мусорное ведро. Я не забуду. Я никогда ничего не забываю. Но иногда мне хочется забыть всё. Я выглянула в окно. Небо было серым, как всегда. Дождь стучал по жестяному козырьку подъезда, создавая монотонный ритм. Я подошла к фикусу и потрогала его листья. Они были сухими и ломкими. Я вспомнила, как мама говорила, что растения нужно поливать любовью. Но у меня не было любви, которой я могла бы поделиться. Я пошла в ванную и посмотрела на себя в зеркало. Мои глаза были красными от недосыпа. Я умылась холодной водой и попыталась собраться с мыслями. Но мысли были хаотичными, как листья, кружащиеся в осеннем ветре. Я вышла на балкон и посмотрела на улицу. Люди спешили на работу, не замечая красоты осенних листьев. Я вдохнула воздух, пахнущий дождём и гарью от ТЭЦ. Это был запах моего города, моего дома. Но я ненавидела его. Я вернулась в комнату и села на кровать. Я взяла книгу, но не могла сосредоточиться на чтении. Мысли о Романе не давали мне покоя. Я закрыла глаза и попыталась представить его лицо. Его глаза, его улыбка. Я встряхнула головой, чтобы прогнать эти мысли, но они возвращались снова и снова. Я встала и начала ходить по комнате. Я не могла сидеть на месте. Я чувствовала, что задыхаюсь в этой квартире, в этой жизни. Я хотела вырваться, но не знала как. Я посмотрела на часы. Было ещё рано. Но я уже устала. Я легла на кровать и закрыла глаза. Но сон не шёл. Я лежала и думала о Романе, о своей жизни, о своём будущем. Я не знала, что делать. Я была запутана и потеряна. Но я знала одно — я больше не могла жить так, как жила раньше. Я должна была что-то изменить. Но как? Я не знала ответа на этот вопрос. Я решила позвонить маме. Может быть, она сможет дать мне какой-то совет. Но когда я услышала её голос, я поняла, что она не сможет мне помочь. Она всегда была такой же, как я сейчас — застрявшей в своей рутине, не способной изменить свою жизнь. — Привет, мам, — сказала я, стараясь скрыть своё разочарование.— Привет, дочка. Как дела? — её голос был таким же монотонным, как и всегда.— Нормально. Просто хотела поговорить.— О чём? — она явно не была заинтересована в разговоре.Я рассказала ей о своих чувствах, о своей пустоте, о своём желании изменить что-то в своей жизни. Но она только вздохнула и сказала:— Жизнь такая, какая она есть. Нужно просто смириться и жить дальше.Эти слова только усилили моё чувство безысходности. Я поняла, что мне придётся искать выход самостоятельно. Но как? Я не знала. Я положила трубку и снова посмотрела в окно. Дождь всё ещё шёл, создавая монотонный ритм, который словно отражал моё текущее состояние. Я чувствовала себя потерянной и одинокой, но в то же время полна решимости изменить свою жизнь. Я не знала, как это сделать, но была готова попробовать всё возможное. Я взяла блокнот и начала записывать свои мысли и чувства. Может быть, это поможет мне разобраться в себе и найти путь к изменению. Я начала с описания своих ощущений и переживаний, пытаясь выразить всё, что накопилось внутри меня. «Я чувствую себя застрявшей в этой серой рутине, — написала я. — Мне кажется, что я потеряла себя и не знаю, как вернуться к той жизни, которую я хотела бы жить». Я продолжала писать, выражая свои мысли и чувства, надеясь, что это поможет мне найти выход из сложившейся ситуации. Каждый раз, когда я закрывала глаза, я видела лицо Романа. Его улыбка, его глаза — всё это не давало мне покоя. Я понимала, что мои чувства к нему неправильны, но не могла с ними справиться. Я пыталась убедить себя, что это просто увлечение, что я должна забыть о нём и сосредоточиться на своей семье. Но каждый раз, когда я думала о нём, моё сердце начинало биться быстрее, и я понимала, что это не просто увлечение. Я знала, что должна что-то изменить в своей жизни, но не знала, с чего начать. Я чувствовала себя потерянной и одинокой, но в то же время была полна решимости найти свой путь. Я решила, что начну с малого — попробую изменить свой распорядок дня, добавить в него что-то новое и интересное. Может быть, это поможет мне вернуть вкус к жизни и найти силы для более серьёзных изменений. Но пока я сидела на кровати, глядя в окно на серый двор, я понимала, что мне предстоит долгий путь к изменению своей жизни. Я не знала, что ждёт меня впереди, но была готова к любым испытаниям, чтобы вырваться из этой серой рутины и найти своё счастье.