Негодяй

3

   Я вышел на середину комнаты и подождал, пока утихнет гул разговоров. Миндальничать с ними я не стал.

   - Вы все останетесь здесь на ночь. Если это нарушает ваши планы, очень жаль. Всякий, кто попробует улизнуть, ответит передо мной. Нарик разведет вас по комнатам, и чтобы в них вы и остались! Все!

   Когда я замолк, Каринэ как бы невзначай приблизилась ко мне, улыбнулась и тихо сказала:

   - Постарайтесь получить крайнюю спальню в северном крыле. Я займу смежную.

   - Каринэ, - с притворным удивлением отозвался я, - вы можете обжечься, если будете делать такие вещи.

   Она рассмеялась.

   - Ничего, на мне все чертовски быстро заживает!

   Та еще девочка! Давненько меня не совращали.

   Через перекрестный огонь злых взглядов я выбрался в холл, по пути подмигнув Борису Тенцеру. Он подмигнул в ответ. Его жена смотрела в другую сторону.

   Я надел пальто и шляпу и вышел к машине. Выкатив за ворота, повернул к городу и увеличил скорость. Выжал семьдесят и уже не сбавлял скорость до самого шоссе. У городской черты я притормозил перед заправочной станцией и вырулил к бензоколонке. Служитель лет двадцати с небольшим вышел из помещения станции и машинально стал отвинчивать крышку бензобака.

   - Заправь пять, - сказал я ему.

   Он встряхнул скрученный шланг и воткнул наконечник в бак, следя за стрелкой.

   - Открыто всю ночь? - поинтересовался я.

   - Угу.

   - Сам работаешь?

   - Угу. Кроме воскресенья.

   По ночам тут, наверное, не слишком много работы?

   - Не слишком.

   Этот малый был не разговорчивей бревна.

   - Скажи-ка, сильное тут было движение прошлой ночью?

   Он отключил насос, навинтил крышку и холодно посмотрел на меня.

   - Я ничего я не знаю.

   Мне не понадобилось долго думать, чтобы сообразить, в чем дело. Я протянул ему 500 рублей и последовал за ним, когда он пошел разменять ее, оказавшись в помещении станции, я запустил пробный шар.

   - Значит, менты вроде как намекнули, что кое-кто сунется сюда с вопросами, а?

   Никакого ответа. Он со звоном крутанул ручку кассы и начал отсчитывать сдачу.

   - Э-э... ты случайно не обратил внимания на людей Артура? Или приезжал кто-то другой?

   Он быстро, с острым любопытством взглянул на меня.

   - Это был Артур. Я видел его лицо.

   Не говоря ни слова, я вытянул правую руку. Он присмотрелся, увидев ободранные костяшки пальцев. На сей раз он одарил меня широкой ухмылкой.

   - Твоя работа?

   - Угу.

   - Ну, парень, тогда мы друзья. Что ты хотел узнать?

   - Кто тут ездил прошлой ночью.

   - Помню, а как же. С девяти до восхода проехало около десяти машин. Я их почти всех знаю, понял? Пара чужих. Кроме двух, все были фермерские - возят молоко на сепаратор в другом конце города.

   - А остальные две?

   - Во-первых, "тойота". Я видел ее в здешних местах несколько раз. Запомнил потому, что у нее один бок помят. Другая - двухдверный "Поло-классик" этой дамочки Аджоевой. Видимо ездила мужиков искать, - он рассмеялся своей шутке.

   - Аджоева?

   - Ага. Старая карга, что работает у Ерканяна. Чаевых от нее не жди.

   - Спасибо за сведения, парень, - я сунул ему пять долларов, и он заулыбался. Между прочим, с ментами ты тоже поделился?

   - Только не я. Им я не сказал бы. Который час?

   - Почему?

   - Вшивая банда сволочей, - он выразил самую суть в двух словах без лишних подробностей.

   Я сел за руль и запустил мотор, но прежде чем отъехать, высунул голову в окошке.

   - Где живет эта мышка Аджоева?

   - На улице Грибоедова. Найдешь сразу. Другого многоквартирного дома на этой улице нет.

   Ладно, так или иначе, не повредит заглянуть к ней и потолковать. Я резко взял с места и вернулся на шоссе, переходившее в главную улицу, а там сбросил скорость и медленно покатил мимо темных витрин магазинов. Немного не доезжая до делового центра, я увидел широкий зеленый навес над входом в современный трехэтажный дом, протянувшийся от дверей до края тротуара. Сбоку надпись маленькими аккуратными буквами гласила: "Улица Грибоедова". Я вполз на стоянку позади черного "Форда" и выскочил из машины.

   "Аджоева Мира" стояло на табличке со списком жильцов вторым сверху. Я надавил звонок и стал ждать, когда откроется электрический замок. Не дождавшись, позвонил еще раз. На этот раз послышалась серия щелчков, и я распахнул дверь. К ее квартире вел всего один лестничный марш. Не успел я позвонить, как металлическая заслонка дверного замка с глазком отворилась, и на меня неприветливо уставились сердитые темные глаза.

   - Госпожа Аджоева?

   - Да.

   - Я хотел поговорить с вами, если у вас есть свободное время.

   - Прекрасно. Говорите, - ее голос звучал так, словно исходил из дупла дерева. Это была уже третья личность в Питере, которую я невзлюбил.

   - Я работаю для Ерканяна, - объяснил я терпеливо. - Хотелось бы поговорить с вами насчет мальчишки.

   - Мне не о чем с вами беседовать.

   Понятия не имею, почему некоторым дамочкам удается взбесить меня так быстро и такой малостью, но она этого добилась. Я вытащил свой сорок пятый и дал ей полюбоваться.

   - Вы откроете дверь, или я стреляю в замок, - сказал я.

   Она открыла. Злость в ее глазах сменилась ужасом, не уходившим из них, пока я не убрал пушку. Потом я посмотрел на нее. Если она была старой каргой, тогда я - Королевой Мая. Почти с меня ростом, с красивыми каштановыми волосами, остриженными коротко, почти по-мужски, и с фигурой, которая казалась хорошо сформированной, хотя судить об этом определенно мешали надетые на ней брюки и домашний жакет. Ей могло быть и тридцать лет, и сорок. Лицо ее, с присущим ему отсутствием выражения, напоминало лица со старинных картин. Она не красилась, что не прибавляло ее чертам выразительности, однако и не портило их.

   Я кинул шляпу на столик и вошел без приглашения. Мира Аджоева следовала за мной по пятам, шаркая по ковру сандалиями на деревянной платформе. Квартирка была симпатичная, но маленькая. Что-то здесь было не так, словно обстановка и хозяйка не подходили друг к другу. Не тот контрапункт, как сказали бы музыканты. Какого хрена, может, она просто сняла квартиру у выехавшего жильца!

   Гостиная была ультрасовременной. Даже кофейный столик рискованно балансировал на маленьких пирамидках, служивших ему ножками. Две лесные нимфы в рамах, казалось, мерзли в своей наготе на фоне леденяще-голубых стен. Ни за что не стал бы жить в такой комнате.

   Мира встала посредине гостиной, расставив ноги и засунув руки в карманы. Я присмотрел себе кожаную оттоманку и уселся.

   Она следила глазами за каждым моим движением с еле скрываемым бешенством.

   - Раз уж вы вломились сюда, - сказала она, цедя слова сквозь сжатые губы, - то, может, объясните, почему, или мне позвать полицию?

   - Не думаю, чтобы у меня были хлопоты с полицией, дамочка, - я вытащил из кармана свое удостоверение и показал ей. - Я сам шпик, правда, частный.

   - Дальше!

   "Хладнокровная штучка", - подумал я.

   - Меня зовут Ушагов, Инар Ушагов. Ерканян хочет, чтобы я отыскал парнишку. Как, по-вашему, что случилось?

   - Я думаю, его похитили, господин Ушагов. Уж это-то очевидно.

   - Ничего не очевидно. Вас видели на шоссе поздно вечером в день пропажи мальчика. Почему?

   Вместо ответа она сказала:

   - Я не знала, что время его исчезновения установлено.

   - Для меня оно установлено. Это случилось в тот самый вечер. Куда вы ездили?

   Она начала раскачиваться на носках.

   - Я была здесь. Если кто-то говорит, что видел меня в тот вечер, он ошибается.

   - Вряд ли, - я пристально следил за ней. - У него зоркие глаза.

   - Он ошибается, - повторила она.

   - Ладно, замнем для ясности. В какое время вы уехали из дома Ерканяна?

   - В шесть, как обычно. И поехала прямо домой.

   Она несколько раз нетерпеливо ткнула ковер носком сандалии, потом достала из кармана сигарету и сунула ее в рот. Да уж, каждое ее движение напоминало мне что-то знакомое, хотя мне и не удавалось вспомнить, что именно. Закурив, она села на диван и опять уставилась на меня.

   - Давайте перестанем играть в кошки-мышки, мадам Аджоева. Ерканян сказал, что вы были как мать для парнишки, и, надо полагать, вам хочется увидеть его живым и невредимым.

   - Тогда не относите меня к категории подозреваемых, господин Ушагов.

   - Это сугубо временная мера. Вас подозревают, пока вы не предоставите удовлетворительное алиби, тогда не придется ходить вокруг да около, зря отнимать время и у себя, и у вас.

   - Мое алиби принято?

   - Конечно, - соврал я. - Теперь вы можете спокойно ответить на несколько вопросов?

   - Спрашивайте.

   - Вопрос первый. Подозрительные личности, бродящие вокруг дома перед исчезновением.

   - Она на минуту задумалась, сведя брови и наморщив лоб.

   - Ничего такого не припомню. Хотя ведь, я весь день не выхожу из дому, работаю в лаборатории. Я никого не смогла бы увидеть.

   - Враги Ерканяна. Знаете таких?

   - У Рубена... у господина Ерканяна нет врагов, насколько мне известно. Некоторые лица, работающие в той же области, высказывали, скажем так, профессиональную зависть, но не более того.

   - В чем она выражалась?

   - О, обычное злословие в клубах, насмешки над его работой. Сами знаете.

   Ничего такого я не знал, но все же кивнул.

   - Что-нибудь серьезное?

   - Ничего, что могло бы толкнуть на похищение ребенка. Да, были жаркие споры, но не часто. Господин Ерканян терпеть не мог обсуждать свою работу. Кроме того, ученый не станет прибегать к насилию.

   - Это все о чужих. А теперь давайте немного о родственниках. Вы давно связаны с Ерканяном, что-нибудь приметили за ними.

   - Я предпочла бы не обсуждать их, господин Ушагов. Их дела меня не касаются.

   - Не ломайтесь. Речь идет о похищении.

   - Я все-таки не понимаю, какое они могут иметь отношение к этому.

   - Блин, блин! - взорвался я. - Вам и незачем понимать! Мне нужна информация, а я слышу от вас одни остроумные реплики. Еще немного времени, и я начну хватать таких как вы за глотку и выдавливать из них ответы.

   - Право же, господин Ушагов, в этом нет никакой необходимости.

   - Уже слышал. Тогда выкладывайте!

   - Членов семьи я вижу очень часто. Я ничего о них не знаю, хотя все они настойчиво выспрашивают меня о деталях нашей работы. Никаких сведений я им не давала. Незачем и говорить, что все они мне несимпатичны. Быть может, мое мнение и предвзято, но другого у меня нет.

   - И они платят вам той же монетой?

   - Думаю, они отнеслись бы очень ревниво ко всякому, кто связан с господином Ерканяном так близко, как я, - ответила она с язвительной гримасой. - Этого следует ожидать от любого родственника богатого человека. Между прочим, хотя они этого и не знают, я располагаю собственными средствами, помимо жалования, которое получаю от Ерканяна, и мне совершенно безразлично, как будет распределено наследство, если с ним что-нибудь случится. Из всего его достояния меня интересует только мальчик. Всю свою жизнь он провел со мной и, как вы сами сказали, стал мне сыном. Вас интересует что-нибудь еще?

   - В чем состоит работа Ерканяна... и ваша?

   - Если он не сказал вам сам, я не имею права. Вы, естественно, понимаете, что в центре ее стоит ребенок.

   - Естественно, - я встал и взглянул на часы. Было девять пятнадцать. - Пожалуй, у меня все, госпожа Аджоева. Извините, что ворвался и взбудоражил вас, но может, мне еще доведется как-то это загладить. Чем вы тут занимаетесь по вечерам?

   Ее брови полезли вверх, и она впервые улыбнулась. Это больше походило на сдерживаемый смех, чем на улыбку, и у меня появилось глупое ощущение, что смеются надо мной.

   - Ничем таким, в чем вам хотелось бы участвовать, - ответила она.

   Меня снова взяла злость, неизвестно почему. Стараясь не подавать виду, я нахлобучил кепку и встал. За спиной я услышал приглушенный смешок.

   Первым делом я быстро смотался на бензозаправочную станцию. Подождав, пока отъедет машина, я покатил к двери. Парень узнал меня и помахал рукой.

   - Удачно? - ухмыльнулся он.

   - Да, повидал ее. По-твоему, она старуха?

   - Ну, она надутая такая. Слова не скажет.

   - Слушай, - сказал я, - ты уверен, что видел ее прошлой ночью?

   - Само собой, а что?

   - Она говорит - нет. Теперь вспомни хорошенько. Ты видел ее или машину?

   - Ну, машина была ее. Я знаю, она всегда в ней ездит, больше никто.

   - Откуда ты знаешь?

   - По антенне. Она погнута, так что сложить ее можно только до половины. Такой она и была с тех пор, как приобретена машина.

   - Выходит, ты не можешь быть уверен, что она сидела в машине. Ты ведь не присягнул бы?

   - Ну... нет. Пожалуй, нет... если так повернуть. Но машина была ее, - настойчиво повторил он.

   - Большое спасибо, - я сунул ему еще пять долларов. - Забудь, что я здесь появлялся, идет?

   - В жизни тебя не видел, - улыбнулся он.

   Дальше я ехал без определенной цели, Я и из дома-то убрался только для того, чтобы успокоиться самому и успокоить Ерканяна. Дождь перестал, и я выключил дворники и взял курс на север, к острову Декабристов. Если похитители следовали обычному методу, надо вскоре ждать звонка или письма. Я мог только посоветовать Ерканяну постараться обеспечить возвращение мальчугана, а уж после пуститься по следу похитителей.

   Если бы не дурацкая страсть Ерканяна к секретности, я мог бы звякнуть в управление полиции штата и добиться объявления тревоги во всей России, но это означало бы, что дом будет кишеть ментами. Стоит наводчику сообразить, что к чему, и они кинут парнишку где-нибудь, и на том конец, пока на его останки не набредут какие-нибудь туристы. До тех пор, пока перед местной ментурой маячит крупное вознаграждение, они не захотят его упускать, тем белее, что Ерканян велел держать язык за зубами.

   Я не принижал способностей Артура и поставил бы последний доллар, что он уже присоединился к телефонной линии Ерканяна, готовый сорваться с цепи, как только тому позвонят. Если я не узнаю об этом звонке одновременно с ним, меня могут оттеснить. Ну нет, брат, только не меня! Десять кусков - уйма деньжищ на любом языке.

   Во всех окнах по-прежнему горел желтый свет, когда я проносился мимо. Возвращаться было еще рано, и я решил немного порыскать вокруг. Если старикан чувствует себя спокойней, зная, что я работаю, я по крайней мере отработаю его деньги.

   Километров через пятнадцать дальше по шоссе раскинулся вдоль берега Невы городок Петергоф, притихший в ожидании летнего сезона. Машина похитителей могла уйти в любом направлении, хотя этот путь казался самым неподходящим. За городком шоссе переходило в гудронированную дорогу, которая местами совершенно исчезала под зимними песчаными заносами. Впрочем, попытаться стоило. Я обогнул старый драндулет, стоявший посредине дороги, и свернул на усыпанную гравием площадку перед захудалой пивнушкой. Заведение было сильно запущено и отчаянно нуждалось в свежей покраске. Хороший дезодорант тоже не помешал бы. Не успел я поставить ногу на перекладину стойки, как ко мне бочком подобралась нечесаная блондинка и окинула меня быстрым взглядом.

   - Вы новенький здесь, верно?

   - Просто проезжал мимо.

   - Мимо, а дальше? Эта дорога ныряет в лужу.

   - Может, мне туда и надо.

   - А, брось, парень, так не годится. У всех нас есть свои неприятности, но это не дело - унывать. Дай-ка я угощу тебя стаканчиком, сразу веселей станет.

   Она свистнула сквозь зубы и, не дождавшись ответа, приложила руки ко рту рупором и крикнула бармену, который бросал кости на стойке:

   - Эй, Алик! Пошевели задом и обслужи своих клиентов!

   Тот не сразу отозвался.

   - Что подать, приятель?

   - Пиво.

   - Мне тоже.

   - Никаких "мне тоже". Выметайся! Ты, Оксана, и так уже перебрала.

   - Эй, слушай-ка, ты, ведь я плачу за себя!

   - Не в моем баре.

   Я улыбнулся обоим и включился в разговор.

   - Дай ей пиво, чего там.

   - Слушай, приятель, ты ее не знаешь. Она уже залила полбака. Еще один стакан, и она станет изображать из себя красотку из ''Контакта''. Не то, чтобы мне не нравился ''Контакт'', но тамошние дамочки одно, а она - совсем другое, вроде как день и ночь. Вместо того, чтобы глазеть, все мои клиенты плюются и топают к Тимуру на пристань.

   - Нет, это мне нравится! - Оксана встала в оскорбленную позу и замахала пальцем перед носом у бармена. - Сию минуту подавай мое пиво, не то я устрою почище, чем в "Контакте". Устрою как... как...

   - Ладно, ладно, Оксана, еще один и больше ни капли, - бармен нацедил два пива, взял деньги у меня и за нее и кинул их в кассу.

   Я управился со своей порцией одним глотком. Оксана так и не удалось как следует ухватиться за свой стакан. Пока Алик набирал сдачу, она уже разлила пиво по всей стойке.

   Алик сказал что-то вполголоса, забрал стакан и, нашарив под стойкой тряпку, начал вытирать лужу.

   Я смотрел. В голове у меня зазвенело, сначала медленно, как бой колоколов в холодную ночь. Они звонили все громче и громче, наигрывая иную, дикую и беззвучную симфонию. У меня на шее задергался мускул. Я уже почти чувствовал, как эти десять кусков оттягивают мой карман.

   Очень неторопливо я потянулся через стойку и сгреб Алика за грязный фартук. Другой рукой я выдернул сорок пятый и поднес его к самым его глазам. В лицо ему смотрела смерть, и он знал это.

   - Где ты взял эту тряпку, Алик? - я с трудом сдерживал голос.

   Он перевел взгляд на тряпку, которую держал в руке. Теперь она пропиталась пивом, но в ней все равно можно было распознать пижамные штаны в голубую полоску. Другая половина этой пижамы висела на спинке кровати в спальне Карена Ерканяна.

   Оксана разинула рот, готовясь заорать. Я наставил на нее пистолет и сказал:

   - Заткнись!

   Крик умер, не успев родиться. Дрожа как лист, она вцепилась обеими руками в край стойки. Мы играли без публики, никто нас не видел, никто нами не интересовался.

   - Где, Алик?

   - Не знаю, мистер. Честно!

   Я взвел курок большим пальцем. Он видел это.

   - Еще один шанс, Алик. Подумай хорошенько!

   Его дыхание вырывалось короткими спазмами, язык заплетался от страха.

   - Один... малый... принес сюда. Спрашивал, не мои ли... вроде... вроде как шутка... Честно, я только... вытираю ими стойку... и все...

   - Когда?

   - Да днем.

   - Кто, Алик?

   - Билл. Рома Каляев. Он собирает ракушки. Живет в хибарке на берегу.

   Я поставил пистолет на предохранитель, но фартук не отпустил.

   - Алик, - проговорил я, - если ты выложил все начистоту, тогда порядок, но если нет, я отстрелю тебе башку. Ты ведь это знаешь, верно?

   Его глаза забегали во все стороны, потом снова встретились с моими.

   - Ага, начальник, знаю. Чего не знать то. Я не вру, честно. У меня двое детей.

   - И еще Оксана; Пожалуй, попридержи-ка ее пока здесь. Мне не хочется, чтобы об этом кто-нибудь узнал, понимаешь?

   Алик все отлично понимал, до последнего словечка. Я отпустил его, и ему пришлось ухватиться за стойку, чтобы не упасть. Я сунул пушку обратно на место и сложил аккуратно найденную часть пижамы. Поправив шляпу и галстук, я спросил:

   - Где живет Роман Каляев?

   Голос Алика был так слаб, что я еле расслышал ответ:

   - Прямо по дороге... до самого берега. Потом налево. Это старая корабельная рубка.

   Когда я уходил, они сидели рядышком, напуганные до смерти. Бедняга Алик. Он был ни при чем, но в этой игре лучше не рисковать.

   Как и сказала Оксана, дорога вела прямиком в лужу. Я поставил машину у заколоченного дома и побрел по мокрому песку. В трех шагах от воды повернул налево и увидел перед собой ряд развалившихся лачуг, кое-как сколоченных из всякой дряни, выброшенной приливом. У некоторых на жестяных крышах все еще проглядывали рекламы прохладительных напитков и сосисок.

   Время от времени в разрывах туч показывалась луна, и при ее свете я мог лучше разглядеть некоторые хижины.

   Найти жилье Романа оказалось легче, чем я ожидал. Среди всех хибарок она одна была когда-то покрашена, на южной стенке висела доска с названием корабля "Бабушкин", написанным большими заглавными буквами. Должно быть, эту палубную надстройку выбросило штормом. Я подобрался к окошку и заглянул внутрь. Мне удалось разглядеть лишь какие-то смутные очертания. Я потянул дверь. Она бесшумно распахнулась. Из угла доносился раздирающий храп человека, спящего на спине пьяным сном.

   Спичка осветила комнату. Каляев ни разу не пошевелился, даже когда я поднес спичку к фонарю, висевшему в центре потолка. В единственной комнате стояло несколько стульев, стол и двухъярусная кровать у стенки. Он поставил себе керосиновую плиту, проведя трубу сквозь дыру в крыше, и приспособил два деревянных ящика под кухонный шкаф. Возле печки стояла бочка с ракушками.

   Уйма всякого барахла, но никаких следов парнишки.

   Разбудить Романа Каляева оказалось нелегко. Он подергивался, цеплялся за одеяло и всхлипывал. Я снова встряхнул его, и у него дернулись веки и открылись глаза. Без зрачков. Они появились из-под лба секундой позже. Два мутных, налитых кровью глаза двигались отдельно друг от друга, пока случайно не сфокусировались на мне. Роман сел.

   - Ты кто?

   Я дал ему несколько секунд, чтобы рассмотреть меня, потом сунул ему под нос удостоверение на ладони.

   - Полицейский. Вставай.

   Живо скинув ноги на пол, он схватил меня за руку.

   - А в чем дело, начальник? Я не браконьер. У меня здесь только ракушки. Вон гляньте, - он показал на бочку. - Видите?

   - Я не рыбинспектор, - сказал я.

   - Тогда чего вам от меня нужно?

   - Мне нужен ты. Ты обвиняешься в похищении ребенка, а может в убийстве.

   - Ой... Нет! - его голос звучал как хриплое кваканье. - Но ведь... я никого не убивал. Да разве я могу!

   Ему незачем было это говорить. Он явно не принадлежал к типу убийц. Но я не стал его успокаивать.

   - Сегодня днем ты принес в бар Алика эту пижаму. Где ты ее взял?

   Он сморщил нос, пытаясь понять, о чем я говорю.

   - Пижаму?

   - Ты меня слышал.

   Тут он вспомнил. Его лицо расплылось в улыбке облегчения.

   - А, эта! Точно, я нашел ее на 2-й набережной. Пошучу-ка, думаю, над Аликом.

   Он сунул ноги в штаны, натянул на костлявые плечи подтяжки, выволок из-под кровати сапоги, выцветшая джинсовая рубашка, потрепанная шляпа, и он был готов. Он все время исподтишка косился на меня, стараясь сообразить, что происходит, только у него ничего не выходило.

   - Вы ведь не посадите меня в кутузку, а?

   - Нет, если ты сказал правду.

   - Так я и сказал правду.

   - Увидим. Пошевелись.

   Я пропустил его вперед. Дорогу занесло песком слишком глубоко для машины, поэтому мы побрели пешком, оставляя в стороне скопище хибар. Вторая Набережная была дорогой лишь по названию - просто полоска сырой пустынной дороги, отделявшая вереницу деревьев от воды. Через сотню метров лачуги стали попадаться реже. Каляев указал вперед.

   - Вон там бухточка, где я оставляю лодку. Я шел туда, а возле старой цистерны, вижу, лежат штанишки прямо посреди дороги.

   Я кивнул. Через несколько минут мы добрались до цистерны - огромной штуковины в форме бочки, лежавшей на боку. В ней поместился бы гараж на две машины. Видимо ее, как и все остальное здесь, выбросило штормом на берег. Каляев показал корявым пальцем:

   - Вот на этом самом месте, начальник, тут они и валялись.

   - Хорошо. Видел кого-нибудь?

   - Нет. Кто сюда пойдет? Их волной вынесло, так я смекаю.

   Я посмотрел на него, потом на воду. Хотя прилив стоял высоко, вода не доходила до места на добрых пятьдесят метров. Он понял мой взгляд и тревожно заерзал.

   - Может, ветром...

   - Каляев!

   - А?

   - Ты видел когда-нибудь, чтобы мокрую одежду носило ветром? Сухую - ладно, но мокрую?

   - Нет, - он помолчал.

   - Значит, их не принесло ни водой, ни ветром. Кто-то бросил их здесь.

   Тут он забеспокоился, на его лице появилась тревога.

   - Но я ничего не сделал. Серьезно! Нашел их и все. С виду они были новые, вот я и отнес их Алику. Вы ведь меня не посадите? Я...

   - Спокойно, Каляев, я тебе верю. Если не хочешь попасть в историю, поворачивайся и топай домой. Только помни - язык за зубами. Слышишь?

   - Ага, понял. Спасибо, спасибо, начальник! Я никому ни единого словечка, - Каляев торопливо зашаркал прочь и исчез в темноте.

   Когда вот так остаешься один, замечаешь: то, что казалось тебе тишиной, на самом деле - лес тихих звуков, приглушенных, непонятных, но различных. Звуки деревьев, для описания которых не подберешь слов, шорох коры, трущейся о кору, и шелест тварей, живущих в листве. Часы у меня на руке громко тикали.

   Где-то окунулись в воду весла и заскрипели в уключинах, не поймешь, далеко или близко. Ветер далеко разносит звуки над водой.

   Я всматривался в ночь, размышляя, как попала сюда пижама. Дорога, упирающаяся в бухту и никуда не идущая. Деревья и залив. Пара лачуг и цистерна.

   Открытый конец цистерны смотрел в обратную сторону, пришлось лезть через заросли осоки, чтобы добраться до него. С мерзким писком выбежали две крысы.

   Засветив спичку, я оказался как бы в коридоре из зеленой слизи. Капли воды стекали по сводчатым стенкам цистерны и собирались посредине в вонючую лужу гнили. Кроме нескольких газет, занесенных ветром, здесь ничего не было. Единственные твари, оставившие следы в грязи, имели хвосты. Когда я больше не мог сдерживать дыхание, то попятился наружу и по проложенной мной тропинке вернулся на дорогу.

   Туда, откуда начал. Шагах в тридцати виднелись остатки хибарки. Крыша ее провалилась, стены вспучились наружу, словно сверху на нее навалилась гигантская рука, дальше стояла другая. Я направился к первой. Чем ближе я к ней подходил, тем хуже она выглядела. Дыры в стенах сходили за окна, распахнутая дверь повисла на одной петле, приваленная грудой песка. Никаких следов, ничего. Как и цистерна, она была пуста.