Двойник. Часть 3

21 глава

День отлёта выдался ярким и солнечным, но слишком ветреным. На взлётно-посадочной полосе, близ пассажирского терминала, собралась шумная толпа народа.       Известие о том, что я полечу в Северную Корею вместе с самой Мадлен Олбрайт, вызвало широкий отклик в душах многих людей, и нашлось немало желающих организовать мне торжественные проводы.       Кого здесь только ни было: друзья и коллеги мамы и отчима, активисты международных общественных организаций, любопытные жители Финикса, школьные учителя, чирлидерши в полном составе, множество детей и подростков, музыканты школьного оркестра, работники техобслуживания аэропорта, просто зеваки, которым в ожидании собственного рейса нечем было заняться, ну и, конечно же, вездесущие журналисты, а также полицейские, которые охраняли порядок.

Сейчас все эти люди ждали прибытия самолёта Госсекретаря, который следовал из Вашингтона в Пхеньян и должен был совершить непродолжительную посадку в Финиксе, чтобы подобрать меня по пути.       Разумеется, я был в центре внимания журналистов и корреспондентов, разнообразных активистов и просто сочувствующих граждан. Приходилось отвечать на вопросы, жать руки, и улыбаться, улыбаться, улыбаться… Доходило до того, что незнакомые люди начинали вести себя не слишком адекватно, и тогда вмешивались мама и отчим, которые отгоняли слишком уж назойливых и настырных товарищей.       Всё это не мешало зевакам бросать на меня любопытные взгляды и перешёптываться за моей спиной, что, впрочем, меня нисколько не беспокоило: людям свойственно сплетничать, так пусть обсуждают, всё равно у меня кристально чистая репутация.       Единственное, что меня сейчас беспокоило, так это жаркое аризонское солнце. Ради этой поездки я оделся в осеннее пальто тёмно-вишнёвого цвета и коричневую вязаную шапочку. Такая одежда соответствовала умеренному климату Кореи, но никак не подходила для субтропиков Аризоны. Тем не менее, несмотря на жару, я старался сохранять на лице полнейшую невозмутимость, чего нельзя было сказать о Рене, которая, хоть и была одета в более подходящее для местного климата платье, всё равно неуверенно переминалась с ноги на ногу и часто жаловалась мужу на то, как страшно ей отправлять дочь в неизвестную страну.       — Смотрите! — закричал кто-то в толпе. — Летит!       Все присутствующие прервали свои разговоры и посмотрели в небо, где на голубом фоне уже хорошо можно было различить заходящий на посадку бело-синий «Боинг-757», вдоль борта которого большими чёрными буквами было написано: «Соединенные Штаты Америки».       Вскоре самолёт заскользил по взлётно-посадочной полосе и остановился рядом с толпой встречающих. К нему подъехал самоходный трап, и из открывшейся двери пассажирского салона на площадку трапа вышла низенькая старушка в синем костюме, синей шляпке и синем плаще.       Старушка приветливо помахала собравшимся людям рукой и, придерживая шляпку, чтобы её не сдул ветер, спустилась по ступенькам. Телевизионщики направили на неё объективы телекамер, встречающие дети и подростки замахали американскими флажками, оркестр заиграл государственный гимн.       Директор школы, мистер Фергюссон сунул мне в руки большой букет цветов и едва уловимым жестом показал в сторону гостьи.       — Приветствую вас, мадам Олбрайт! — поздоровался я со старушкой и протянул ей цветы. — Меня зовут Белла Свон, и для меня большая честь с вами познакомиться.       — Здравствуй, дорогуша, — ласково улыбнулась старушка, и её морщинистое дряблое лицо стало похоже на выжатый лимон. — Ты такая милая… Ну же, поцелуй бабушку.       Целоваться с ней мне, мягко говоря, не хотелось. Тем не менее, ни один мускул не дрогнул на моём лице, и я, нежно обняв старушку, расцеловал её в обе щёки. Затем Мадлен Олбрайт подошла к специально приготовленному для неё микрофону и обратилась ко всем присутствующим с речью.       — Я очень рада тому, как тепло меня встретили в Аризоне. Кроме того, мне очень приятно познакомиться с такой очаровательной девочкой, как Белла, которая согласилась сопровождать меня в дипломатической поездке в Северную Корею. Эта девочка делает очень полезное и правильное дело для блага всей нации, изъявив желание стать послом доброй воли. Сейчас Белла сядет в самолёт и мы вместе полетим в эту далёкую страну, но знайте, что я навсегда запомню ваше гостеприимство.       Все провожающие, кроме операторов, ведущих съёмку, и полицейских, охраняющих порядок, разразились дружными аплодисментами.       — Мадам Госсекретарь, — обратился я к старушке. — Можно мне сказать пару слов?       — Называй меня просто бабушка, — с добродушной улыбкой предложила Олбрайт. — Моя внучка как раз твоего возраста.       — Хорошо, бабушка, — как можно ласковее ответил я, беря из рук гостьи микрофон.       — Мне тоже очень приятно встретить такого уважаемого человека, как мадам Госсекретарь. Я восхищаюсь её заслугами, ведь именно Мадлен Олбрайт стала первой в истории женщиной на этом важном посту. Поэтому сопровождать её я считаю наивысшей честью.       Сделав небольшую паузу, чтобы стихли аплодисменты и возгласы, я продолжил говорить:       — Разумеется, я решила приготовить подарки для северокорейских детей и рассказала об этом в своей школе. Мои дорогие учителя и друзья по учёбе не остались равнодушными и собрали очень много разнообразных игрушек. Поэтому я хочу сказать большое спасибо всем, кто помогал мне в этом деле, и обещаю, что внимательно прослежу за тем, чтобы все игрушки были доставлены по адресату.       Опять сделав паузу, я выразительно посмотрел на учителей и ребят, которые встретили мои слова новыми аплодисментами.       — Высшим проявлением дружбы является дружба между народами, — продолжил я свою речь. — Это когда люди не обращают внимание ни на цвет кожи, ни на разницу в культуре, ни на различия в языке. Я сделаю всё возможное для того, чтобы американский и корейский народы шли по пути дружбы, добрососедства, уважения к истории и культуре друг друга.       — Белла говорит правильные вещи, — вновь взяла в руки микрофон Олбрайт. — Однако нам пора в путь, самолёт ждёт…       — Конечно, бабушка, — согласилась я, и обворожительно улыбаясь помахал рукой в камеры. — До встречи, Америка!       С видом заботливой бабушки Олбрайт взяла меня за руку, и мы вместе, будучи примерно одинакового роста, поднялись по ступенькам трапа. На верхней площадке я обернулся и ещё раз помахал рукой, а затем мы вместе со старушкой скрылись в салоне самолёта.       Направо шел узкий коридор, который вёл в личный отсек Госсекретаря и в другие секции. Сделав несколько шагов, Олбрайт вдруг резко остановилась.       — Сразу хочу предупредить тебя, деточка, — строго произнесла старушка. — Не хулигань, выполняй всё что от тебя требуется, и мы поладим. Ясно?       — Я не дура, — надул я губки, копируя выражение обиженного ребёнка. — И не надо строить из себя суровую начальницу, у вас Микки-Маус на пиджаке.

Я ткнул пальцем в брошку с изображением Микки Мауса, которая была прикреплена на лацкане пиджака Госсекретаря.       — Ты умеешь читать язык моих брошек? — заинтересованно взглянула на меня Олбрайт.       — А что в этом сложного? — пожал я плечами. — Думаю, брошь с Микки-Маусом означает, что вы считаете всё относящееся ко мне мышиной вознёй.       — А ты догадлива, — задумчиво произнесла старушка. — Признаюсь, я была не в восторге, когда мои советники предложили мне взять ребёнка в дипломатическую поездку. Однако, с пропагандистской точки зрения, это правильный ход, поэтому мне пришлось согласиться.       — Не волнуйтесь, бабушка, — слово «бабушка» я подчеркнул особо. — У вас не будет со мной никаких хлопот.       — Очень на это надеюсь.       В этот момент к нам подошёл мужчина средних лет в униформе пилота.       — Мадам Госсекретарь! Подарки для северокорейских детей и багаж нашей гостьи загружены на борт. Самолёт готов к взлёту.       — Хорошо, Грег, взлетаем, — приказала Олбрайт и повернулась ко мне: — Иди, располагайся в салоне. Полёт будет долгим, ты можешь хорошенько выспаться.       Поблагодарив старушку за заботу, я двинулся по коридору и, пройдя мимо двери в отсек Госсекретаря, попал в секцию, где были размещены два стола, по сторонам которых, один напротив другого, стояли четыре кожаных кресла. Здесь сидели сотрудники дипломатической службы Госдепартамента, которые листали какие-то бумаги и работали с ноутбуками.       Поздоровавшись с ними и удостоившись дежурных улыбок, я двинулся дальше и вышел в обычный салон бизнес-класса. Здесь места были заняты экспертами в области политики из соответствующих бюро Государственного департамента, переводчиками и сотрудниками Службы дипломатической безопасности.       Обойдя ряды занятых людьми кресел, я выбрал свободное место близ иллюминатора. Выглянув в него, убедился, что самолёт уже оторвался от земли и сейчас летит над городом, стремительно набирая высоту.       Перелёт до Гавайев занял семь часов, которые я провел, читая предложенные стюардессой журналы. В Гонолулу самолёт сел на дозаправку и пассажирам предложили местные гавайские блюда: сырное ассорти с нарезкой из южных плодов, цыпленок со свежими овощами и фруктовый сок.       Весь вечер и всю следующую ночь — более десяти часов — самолёт летел до Пхеньяна. Поудобнее устроившись в кресле и не обращая внимание на непрерывный гул турбин реактивных двигателей, я погрузился в глубокий сон. Пхеньян. Северная Корея       — Внимание! — раздался мужской голос из динамиков громкоговорителя: — Расчётное время прибытия в Пхеньянский международный аэропорт Сунан пятнадцать минут.       Открыв глаза, я лениво потянулся, расправляя затёкшее тело и сгоняя остатки сна. Выглянув в иллюминатор, увидел хмурое небо, а на земле причудливой змейкой извивалась большая река, оба берега которой были застроены современными многоэтажными домами.       Отсюда, с высоты наплывающих на самолёт прозрачных облаков, город лежал как на ладони, позволяя хорошо рассмотреть и многоэтажки, и общественные здания, и множество мостов через реку, по которой вытянутыми пятнами плавали корабли.       Над городским аэропортом самолёт начал постепенно снижаться, и вскоре, после небольшого толчка, я почувствовал, что его шасси коснулись взлетно-посадочной полосы. Самолет приземлился и с достоинством, словно большая важная птица, покатился в сторону местного терминала.       К моему креслу подошёл мужчина в чёрном пиджаке.       — Мадам Госсекретарь просит тебя пройти к выходу.       — Хорошо, уже иду.       Достав из сумочки зеркальце, я внимательно осмотрел своё лицо — эта привычка уже плотно вошла в мой обиход. Убедившись, что личико вполне свежее и не выглядит излишне заспанным, поднялся с места, надел на голову вязаную шапочку, застегнул все пуговицы на своём тёмно-вишнёвом пальто и двинулся вслед за сопровождающим. Чиновники Госдепартамента продолжали преспокойно сидеть в своих креслах, кто-то читал, кто-то негромко беседовал с соседями, а кто-то и вовсе спал, словно самолёт был ещё в воздухе.       Мадлен Олбрайт встретила меня в коридоре, неподалёку от выхода. На ней были всё та же синяя одежда и шляпка, только брошка изменилась — теперь это была имитация флага Соединенных Штатов, где вместо звёзд и полосок использовались бриллианты.       — Ну что, деточка, — весело подмигнула мне старушка. — Готова стать первым в истории этой страны американским послом доброй воли?       — Конечно, бабушка, — улыбнулся я в ответ и показала рукой на брошку. — У вас отличное чувство юмора.       — Ты на что намекаешь? — нахмурила брови Олбрайт. — Неужели ты смеёшься над изображением государственного флага?       — Ну что вы! — примирительно поднял я руки. — Вы прекрасно знаете, что в КНДР значок с портретом Ким Ир Сена — обязательный атрибут. Надев брошку с американским флагом, вы явно решили подшутить над северокорейцами.       — Браво! — старушка несколько раз картинно хлопнула в ладоши. — Мы с тобой точно поладим, внученька.       — Мадам Госсекретарь! — к Олбрайт подошёл мужчина в униформе пилота. — Встречающая сторона подала трап к двери. Вы можете покинуть самолёт.       — Спасибо, Грег, — благодарно кивнула старушка и повернулась ко мне: — Пошли, деточка.       Новая страна встретила нас прохладой, повышенной влажностью и хмурой погодой. Поблизости возвышалось двухэтажное здание пассажирского терминала с большими стеклянными окнами. На крыше терминала был установлен огромный портрет Ким Ир Сена в золотой рамке, а чуть дальше крупными красными буквами было написано «Pyongyang».       Рядом с кортежем автомобилей и автобусов нас ждала большая толпа встречающих: журналисты, репортёры, сотрудники северокорейского МИДа и охранники в штатском. В глаза бросалось обилие детей в синей школьной форме и красных галстуках, которые при виде меня начали активно что-то кричать и размахивать букетами цветов.

В ответ мы с Олбрайт приветливо помахали встречающим и спустились по трапу на асфальтовое покрытие. [1]       Здесь нас окружили северокорейские дипломаты, один из которых через переводчика представился первым заместителем министра иностранных дел КНДР Ким Ге Гваном и торжественно пожал руку сначала Олбрайт, а потом мне.       Словно по команде, дети преподнесли нам букеты цветов, причём мой букет оказался значительно большим по размеру, нежели букет, подаренный Олбрайт.       Затем нас проводили к чёрным лимузинам, на капоте которых были укреплены маленькие американские флажки. Пока Олбрайт и Ким Ге Гван садились в одну из машин, ко мне обратился молодой кореец в костюме с галстуком:       — Приветствую, госпожа. Меня зовут Пак Ён Ин, я буду твоим личным гидом и переводчиком.       — Рада знакомству, товарищ Пак, — ответил я с вежливой улыбкой.       Кореец открыл передо мной дверцу лимузина и, подождав пока я сяду на заднее сиденье, разместился рядом.       Потом пришлось немного подождать, пока делегация Соединённых Штатов и встречающие нас северокорейские дипломаты загрузятся в машины и автобусы. За это время гид объявил мне повестку предстоящего дня.       — Сейчас мы поедем к бронзовой статуе вечного президента Ким Ир Сена, которая расположена на холме Мансудэ. К подножию этой статуи вы положите цветы. Потом мы посетим Мемориальный дворец Кымсусан, где в прижизненном виде покоится тело вечного президента…       — Но он же умер! — заметил я очевидную деталь. — Почему тогда вы называете его вечным?       — Потому что он — вечное солнце чучхе, — с серьёзным видом объяснил товарищ Пак. — А вечное солнце не может сойти с небосклона и будет светить вечно.       — Ну разумеется… Продолжайте, пожалуйста.       — После посещения дворца Кымсусан мы побываем в детском саду Чонбек, где вы познакомитесь с корейскими детьми. Потом мы поедем в дом для особо важных гостей Пэкхвавон, где будет размещена американская делегация. После обеда, во второй половине дня, госпожа Олбрайт проведёт переговоры с высшим руководством КНДР, и ты, Белла, удостоишься личного знакомства с великим вождём Ким Чен Иром. Это очень, очень большая честь… Ты должна гордиться этим.       — Ну конечно же, я горжусь! — без раздумий согласился я. — Мне будет очень приятно познакомиться с таким, без сомнения, прославленным и уважаемым лидером. Я очень ценю его приглашение.       Взгляд товарища Пака сразу же потеплел, и он с большей охотой стал отвечать на мои вопросы относительно предстоящих культурных мероприятий, проживания и питания в доме для гостей.       Наконец кортеж тронулся в путь. Покинув территорию аэропорта, машины выехали на пустынную трассу, по обе стороны от которой раскинулись редкие перелески и голые поля, с которых уже давно убрали урожай.       Минут через десять показались многоэтажные дома, больше похожие на однотипные бетонные коробки, и вскоре кортеж выехал на широкий проспект, обсаженный ивовыми деревьями. В глаза сразу же бросалось полное отсутствие рекламы. Только иногда попадались массивные красные транспаранты с корейскими иероглифами и плакаты с изображениями рабочих, крестьян и военных.       Светофоров здесь не было — на перекрёстках стояли девушки-регулировщицы в военной форме. Впрочем, работы у этих девушек было немного, потому что по дорогам северокорейской столицы ездило очень мало автомобилей. Улицы и газоны имели чистый и опрятный вид, редкие прохожие спешили по своим делам, ибо, как объяснил гид, сейчас рабочее время и все заняты.       Проехав под массивной Триумфальной аркой, построенной в честь освобождения страны от японской оккупации и издалека полюбовавшись на большую конную статую монумента Чхоллима, мы выехали к невысокому холму Мансудэ, расположенному на берегу широкой реки Тэдонган, — водной артерии, делившей город на две части.       На холме располагался Музей корейской революции, рядом с которым на фоне мозаичного панно с изображением горной гряды возвышалась семидесятиметровая бронзовая статуя Ким Ир Сена. Вождь стоял с гордо поднятой головой, указывая рукой направление в светлое будущее.       К площадке, на которой была установлена статуя, вела широкая каменная лестница. Здесь нас уже ждали охранники в штатском, которые оцепили весь мемориал, чтобы никто из посторонних не помешал церемонии.       Сначала из машины вышел гид, который галантно придержал дверцу, помогая мне выйти. Осмотревшись по сторонам, я увидел, что Олбрайт уже покинула свою машину и в окружении американских и северокорейских дипломатов теперь стоит перед ступеньками. Чуть в стороне толпились вездесущие журналисты.       — Пойдём, — потребовал товарищ Пак. — Нас уже ждут.       Когда мы подошли к собравшимся, мне вручили букет, подробно объяснив, куда его следует положить. Затем двое мужчин из американской делегации подхватили большой похоронный венок, на ленте которого было написано «Ким Ир Сену от Мадлен Олбрайт», и потащили его вверх по лестнице. За ними последовали мы с Олбрайт, а следом — все остальные дипломаты.       — Внимательно посмотри на лицо этого человека, деточка, — шепнула мне старушка, показав рукой на статую. — На его совести более пятидесяти тысяч американских жизней.       — Почему тогда вы согласились сюда прийти?       — Дипломатия очень тонкая штука, — объяснила Олбрайт, старательно смотря себе под ноги, чтобы не запнуться. — Мой отказ выразить почтение Ким Ир Сену будет воспринят крайне болезненно и непременно сорвёт переговоры.       — Да, вы правы, — совершенно искренне согласился я. — Иногда приходится делать вещи, которые тебе вовсе не нравятся.       Возложив венок и цветы к подножию статуи, мы вернулись к машинам и вскоре уже вновь ехали по улицам города, приближаясь к следующей цели путешествия.       Мемориальный дворец Кымсусан представлял собой большой комплекс из двух боковых симметричных строений с плоской крышей, примыкавших к более высокому центральному зданию, чей фасад был украшен огромным портретом Ким Ир Сена, а на крыше развевался флаг КНДР.

Перед дворцом располагалась широкая площадь с многочисленными клумбами, ровно подстриженным кустарником и молодыми деревцами.       На площади, неподалёку от входа во дворец, под пристальным надзором охранников в штатском, собрались сотни простых корейцев, которые каждый день съезжались сюда со всех концов страны, чтобы почтить память своего вождя. Сейчас, ввиду приёма иностранной делегации, их внутрь не пускали, поэтому народ терпеливо ждал своей очереди.       — Раньше здесь работал наш горячо любимый руководитель, — объяснил товарищ Пак, когда мы вышли из машины и я осматривался по сторонам. — После его скоропостижной кончины дворец решено было превратить в мемориальный комплекс.       Пройдясь по крытой галерее, мы попали в гардероб, где пришлось сдать на хранение головные уборы, дамские сумочки, зажигалки и даже солнечные очки. Далее процессия разместилась на плоском эскалаторе и поехала по длинному-предлинному коридору. Мраморные стены этого коридора были увешаны огромными фотографиями Ким Ир Сена во всём его величии и славе — от молодой революционной поры до последних лет правления. Потом нас проверили металлоискателями и продули воздухом, чтобы сдуть с одежды пылинки и волоски, после чего пропустили в зал, в центре которого стояла белая скульптура Ким Ир Сена. Проходя возле неё, всем полагалось поклониться.       Дальше был расположен главный зал, где мы смогли, наконец, увидеть стеклянный саркофаг Вождя, установленный в центре квадратной клумбы с цветами. Этот саркофаг нам пришлось обойти по кругу, обязательно при этом кланяясь.       Поумерив гордыню, я принял скорбное выражение лица и украдкой наблюдал за реакцией на тело своего вождя сопровождавших нас корейцев. Северокорейские дипломаты, серьёзные мужчины уже в годах, плакали навзрыд и утирали лица платками, а кто-то из них даже забился в истерике, и его увели под руки. Не стал исключением и товарищ Пак, который покидал место погребения своего кумира с лицом, мокрым от слёз.       Покинув главный зал, мы прогулялись по другим помещениям дворца: один зал был посвящен наградам покойного, другой — его личным вещам, третий — его автомобилю, в четвёртом размещался железнодорожный вагон, в котором колесил по миру великий руководитель.       Обратно к выходу процессия ехала на том же эскалаторе, но уже в другую сторону, так что нам выпала счастливая возможность ещё раз лицезреть фотографии несравненного Солнца Нации.       — Что-то я устала от этого Кима, — шепнула мне Олбрайт, когда мы вышли из здания. — Его физиономия красуется здесь практически везде. Бедные северокорейцы… Терпят диктатуру, да ещё и носят значки с изображением этого тирана. Бррр…       — Такое почитание присуще конфуцианской культуре, — объяснил я старушке. — В Корее вообще принято оказывать уважение старшим. Идеал традиционной корейской государственности — это что-то вроде одной большой семьи во главе с правителем. Соответственно, Ким Ир Сен — это отец, а подданные — его дети.       — Ну и бред! — фыркнула Олбрайт.       — Вовсе нет! — не согласился я и продолжил объяснять: — Портреты Ким Ир Сена на значках и в домах простых корейцев вовсе не предназначены для поклонения. Они всего лишь символизируют заботу правителя о каждом конкретном человеке.       — Тебе-то откуда знать? — с интересом посмотрела на меня Олбрайт.       — Прежде чем ехать в эту страну, я почитала о ней соответствующую литературу.       — Ладно, всё это неважно, — отмахнулась старушка. — Будем надеяться, что в детском саду, куда мы сейчас поедем, не будет культа личности.       — Сильно в этом сомневаюсь, — отрицательно покачал я головой.       Детский сад Чонбек был огорожен высокой кирпичной стеной, а при входе красовалась большая железная арка, пройдя сквозь которую, мы попали во двор, где возвышалось современное трёхэтажное здание. Здесь американскую делегацию и сопровождавших нас северокорейских дипломатов уже ждала многочисленная толпа встречающих, состоявшая из воспитателей, детей и их родителей. Были здесь и журналисты, причём как азиатской, так и европейской наружности.       При виде гостей корейцы радостно загалдели и захлопали в ладоши, а дети с поклонами подарили нам с Олбрайт по букету цветов. Затем делегацию проводили к крыльцу, над которым был прикреплён транспарант с корейскими иероглифами.       — Что означает эта надпись? — спросил я у товарища Пака.       — «Да здравствует великий вождь Ким Чен Ир, — прочитал мужчина с гордым видом. — Слава Трудовой партии Кореи!».       Подойдя поближе, я увидел, что рядом с крыльцом лежат несколько мешков с мукой, на которых крупным буквами было выведено: «США».       Заметив, что у меня в недоумении приподнялись брови, товарищ Пак поспешил объяснить:       — Этот детский сад получает муку, кукурузу и масло по линии Всемирной продовольственной программы. Мешки здесь положили специально — в знак нашей благодарности.       Как только мы поднялись на крыльцо, заиграла корейская народная музыка. Толпа разошлась в разные стороны, освободив место для двух десятков совсем маленьких детей, одетых в национальные корейские платья «ханбок» светлого, преимущественно розового и голубого цвета. Дети начали пританцовывать на месте и что-то петь на корейском языке.       — О чём они поют? — спросил я у гида.       — О великих руководителях, — с мечтательной улыбкой ответил товарищ Пак. — А ещё они поют о счастливом детстве и о грядущих честных делах на благо родной страны.       Между тем, Олбрайт, понаблюдав за этим танцем и, видимо, позабыв спросить у знающих людей перевод песни, так впечатлилась, что сама стала размахивать руками, копируя движения детей. Постепенно старушка разошлась настолько, что готова была пуститься в пляс [2]       Мне, как опытному политику, сразу же стало ясно, что Олбрайт разыграла эту клоунаду не просто так, а чтобы набрать себе очков в глазах как корейцев, так и простых американцев, которые увидят это шоу по телевизору. Так почему бы ей не подыграть? Мне тоже не помешало бы последовать её примеру.

Подойдя к старушке, я взял её за руки, и мы изобразили нечто похожее на танец [3]. Наше недолгое кривляние под местную музыку было встречено аплодисментами и возгласами одобрения у всех присутствующих.       Поблагодарив публику и удостоившись новых аплодисментов, мы последовали вслед за работниками детского сада внутрь здания.       Здесь нас проводили по коридорам и через переводчика рассказывали об обустройстве помещений. Мы побывали в спальнях с маленькими детскими кроватками, спортзале с горками, качелями и лесенками, в игровых комнатах, где хранились игрушки. Стены этих помещений были разрисованы картинками весёлых зверушек, яркими цветочками, рыбками и другими позитивными сюжетами. Исключением стала комната патриотического воспитания, украшенная портретами Ким Ир Сена и Ким Чен Ира, где висели плакаты на военную тематику и лозунги, прославляющие политику сонгун.       Показав большую часть помещений, работники детского сада повели нас в столовую, в которой специально к нашему приходу собрали детей. По корейской традиции они сидели на полу и обедали за низенькими столиками какой-то похлёбкой. Под объективами телекамер мы с ласковыми улыбками погладили деток по головам, поинтересовались пищевым рационом маленьких северокорейцев, пожелали им расти крепкими и здоровыми, а затем вышли из здания.       На крыльце гостеприимные хозяева заблаговременно установили микрофон и предложили Олбрайт выступить с речью перед собравшимися во дворе зрителями и многочисленными журналистами.       — Дети не должны голодать! — решительно заявила Госсекретарь. — Дети не должны бояться чрезвычайных ситуаций и нехватки продуктов. Соединённые Штаты по Всемирной продовольственной программе отправили в вашу страну почти полтора миллиона тонн продовольственной помощи. Я надеюсь, что в дальнейшем сотрудничество между КНДР и международным сообществом будет продолжать развиваться и расширяться. Вы должны гордиться своими детьми, чьи таланты отражают надежду на блестящее будущее всего вашего народа.       Переведённые на корейский язык, её слова были встречены бурными аплодисментами. Затем настал мой черёд обратиться к публике.       — В мире живёт очень много народов, — с серьёзным видом начал я свою речь, — и у каждого из этих народов есть свои музыка, культура и обычаи. Я хотела бы, чтобы мы все — все люди на нашей прекрасной планете — перестали быть похожими на сварливых соседей и начали уважать друг друга, уважать наши культурные и национальные различия. Нашему миру очень сильно не хватает толерантности. Именно ради её развития я приехала в вашу гостеприимную страну. Корейский и американский народы должны связывать узы дружбы, добрососедства и взаимоуважения…       Сделав паузу, я посмотрел на реакцию окружающих. Корейцы внимательно слушали переводчика, американские дипломаты благожелательно улыбались, Олбрайт согласно кивала головой, телеоператоры снимали моё выступление на камеры.       — Очень хорошо, — продолжил я, — что моя родная Америка поставляет в вашу страну продовольственную помощь. Это значит, что корейские дети больше никогда не будут голодать. А что нужно сытому ребёнку? Сытому ребёнку нужны игрушки! Побывав в игровых комнатах вашего замечательного детского сада, я заметила, что в них очень мало игрушек. Поэтому я хотела бы подарить их вам — как от своего имени, так и от имени всей своей школы.       Тишину прервал гром аплодисментов, слушатели разразились радостными возгласами.       Подарки для маленьких корейцев лежали в багажном отделении одного из автобусов. По распоряжению Олбрайт их принесли сюда, и я с дружелюбными улыбками раздал игрушки детям.       Затем выступил директор детского сада, который, как и следовало ожидать, рассыпался в благодарностях в наш адрес. Слушая через переводчика его разглагольствования, я также услышал требовательное урчание в собственном животе. Позавтракать мне сегодня так и не довелось, и теперь пустой желудок давал о себе знать. Поэтому, когда руководитель северокорейской делегации — Ким Ге Гван затянул длинную-предлинную речь о намечающейся американо-корейской дружбе, я готов был у***ь здесь всех вокруг, а затем отобрать у детей их похлёбку и с аппетитом её съесть.       К счастью, вскоре мероприятие наконец-то закончилось и нас повезли обедать в гостевую резиденцию Пэкхвавон, где должна была в дальнейшем разместиться американская делегация.       Ехать пришлось не менее получаса, так как гостиница находилась на окраине города. Миновав контрольно-пропускной пункт, расположенный в воротах, мы попали в настоящий сад с декоративными деревьями, ухоженными кустарниками и аккуратными клумбами, густо усыпанными ярко-красными цветами.       — Этот цветок называется кимченирхва, — объяснил товарищ Пак, заметив, что я в окно машины рассматриваю клумбы. — Он назван так в честь нашего горячо любимого руководителя Ким Чен Ира, с которым ты, Белла, скоро познакомишься.       — Мне оказана великая честь, — благоговейно произнёс я, чем заслужил одобрительный взгляд переводчика.       После недолгого пути по аллее наш кортеж выехал на берега живописного искусственного пруда, рядом с которым располагалась сама резиденция в виде двух современных двухэтажных зданий. На крыше одного из них гордо реял американский флаг.       — Таков дипломатический этикет, — объяснил товарищ Пак. — Над гостиницей, в которой живёт глава зарубежной делегации, всегда поднимается флаг страны, которую он представляет.       — Наша делегация разместится сразу в двух зданиях? — поинтересовался я.       — Нет, — отрицательно покачал головой гид. — Один из этих корпусов предназначен для деловых встреч и ведения переговоров, а другой — для непосредственного проживания гостей.       Кортеж остановился у входа в гостиницу, рядом с которым нас уже ждали директор и весь руководящий персонал. Сначала директор с вежливыми поклонами пожал руку Олбрайт, потом мне, ну и далее всем остальным членам американской делегации.       Когда мы попали в холл, первое, что бросилось в глаза, — схематичная карта мира, висевшая над стойкой ресепшн. Корея на этой карте была изображена в самом центре. Внутренне усмехнувшись такому тонкому намёку, я последним из нашей группы прошёл за метрдотелем в ресторан.

Кормили нас довольно сытно и вкусно блюдами корейской национальной кухни: смесью риса, мяса и овощей «пибимпап», жареным мясом «пулькоги», разнообразными закусками «панчханами», ну и, конечно же, знаменитой квашеной капустой «кимчхи» с обильным добавлением перца.       После обеда нас повели на второй этаж и расселили по номерам. Мне достался номер из двух комнат — гостиной и спальни. В гостиной стояли телевизор, диван и два кресла, а в спальне — широкая кровать, тумбочка с внутренним телефоном и выход на балкон, с которого можно было полюбоваться видом на садовую растительность и живописный пруд.       — Скоро приедет Великий руководитель, — сообщил товарищ Пак, покидая мой номер. — Тебе следует переодеться для встречи с ним.       Действительно, для фотосессии с корейскими лидером неплохо было бы надеть что-то более фотогеничное, нежели вишнёвое пальто и шерстяной джемпер. Поэтому, приняв душ, я порылся в одной из сумок своего багажа и вытащил оттуда белое платье без рукавов, длиной примерно до колен.       Едва успел переодеться, как явился товарищ Пак и торопливо рассказал, что американская делегация готовится в парадной обстановке встретить Отца корейского народа.       Пришлось скорее идти в соседнее здание, в котором должна была состояться встреча. Большие окна в здешнем вестибюле были слегка прикрыты занавесками из тюля, стены облицованы мраморной плиткой, а пол покрыт зелёным ковром. Американские дипломаты и журналисты уже собрались здесь и под взглядами бдительных охранников скучали в ожидании скорого визита корейского лидера.       Мадлен Олбрайт так и не удосужилась переодеться и была всё в том же синем деловом костюме, причём на её пиджаке по-прежнему красовалась неизменная брошь.       — Иди сюда, деточка, — поманила она меня пальцем и чисто по-женски отметила: — Красивое у тебя платье.       — А у вас красивая брошка, — лукаво улыбнулся я.       Олбрайт о чём-то задумалась, а потом весело мне подмигнула.       — Хочешь, я тебе её подарю? Не сейчас, конечно, а когда эта поездка закончится. Тебе будет потом что показать своим детям.       — Спасибо, бабушка, — благодарно кивнул я. — Это действительно очень ценный подарок.       В этот момент массивные двери распахнулись, и в вестибюль вошел Ким Чен Ир, одетый во френч и штаны цвета хаки. За ним следовали северокорейские чиновники и офицеры службы безопасности.       Дежурно улыбаясь, Ким Чен Ир подошёл к Олбрайт и поздоровался с ней за руку [4]. Затем наступил мой черёд, причём, пожимая руку мне, он улыбался гораздо более искренне.       — Так вот, значит, та самая девочка, которая написала мне письмо, — с любопытством в елейном голосе произнёс корейский лидер. — Тебе понравилась моя страна?       — Я ещё мало видела, чтобы делать какие-либо выводы.       — О, это поправимо! — добродушно рассмеялся Ким Чен Ир. — Завтра тебе организуют экскурсию по городу… Ну, а сегодня я приглашаю тебя вместе с мадам Олбрайт посетить представление «ариран», посвященное 55-летию Трудовой партии Кореи. Обещаю, это будет незабываемое зрелище.       Не дожидаясь слов благодарности, Отец северокорейского народа сделал шаг в сторону и продолжил здороваться с другими американскими дипломатами.       Затем наступило время протокольной фотосъёмки, которая состоялась на фоне висевшей на стене живописной картины с изображением неукротимого моря, бившегося о скалы гор Кымгансан.       Сначала Ким Чен Ир сфотографировался вместе с Олбрайт и вместе со мной, потом мы сделали фотографию втроём, причём меня поставили в середину между ними, ну, а последним стал совместный снимок Великого руководителя со всей американской делегацией.       Когда все формальности были, наконец, соблюдены, высокопоставленные лица отправились в конференц-зал, где должны были состояться переговоры. Меня, разумеется, туда не пригласили, и я под бдительным надзором товарища Пака вернулся к себе в номер.       Переговоры шли до самого вечера.