Плоть. Любовь, которую ты не переживёшь.

Утро ворвалось в мою комнату с голодом. Не просто лёгким урчанием в животе — настоящей, звериной голодью, пробуждающей сильнее любого будильника. Солнечный свет уже давно заливал стены, а летний зной, будто обидевшийся, что я так долго спала, настойчиво шептал о себе в каждую щёлочку. С усилием открыв глаза, я нехотя поднялась. Мир казался ленивым и пустым. Тишина дома подсказывала: все уже ушли. Отец, семья — все растворились в будничной суете. Даже мой любимчик сбежал, не оставив мне ни одного тёплого утреннего объятия. Я пошла на кухню, как сомнамбула, ведомая только внутренним зверем — голодом. Открыла холодильник. Взгляд упал на мясо. Вытянула кусок, понюхала... Ах, этот аромат сырой силы и будущего удовольствия. Без церемоний — на сковородку. Режу полосками. Шипит. Добавляю специи — и кухня мгновенно превращается в храм вкуса. Ммм... аромат — божественный. На секунду мне даже стало не так одиноко. Плотно покушав, я отправилась пешком к нашему кафе. Тому самому — единственной прибыльной точке, оставшейся от дедушки с бабушкой. После смерти мамы отец почти бросил его… Кафе стало не просто бизнесом, а единственным местом, где ещё теплилась жизнь семьи. Отец раньше был военным — сильным, суровым мужчиной с прямой спиной и взглядом, от которого мурашки. Но после потери мамы он будто сломался. Стал… овощем. Без огня, без воли. Мстительный и молчаливый. Всё разрушилось — и мы переехали к бабушке с дедушкой, словно возвращаясь к истокам, в надежде спастись. Я даже не стала умываться. Волосы были не расчёсаны, остались со вчерашними косичками, которые мне заплетал мой любимый. И снимать их не хотелось — пусть будут. На улице была жара. Захотелось пить. Я шла медленно, лениво, когда вдруг… учуяла его. Запах. Божественный аромат — что-то мясное, пряное, густое. Он ворвался в меня так резко, что сердце пропустило удар. Я вошла в ближайший магазин. Глаза тут же начали искать источник этого волшебства. В магазине было человек пять — обычные покупатели… но кто из них пах так? Я не могла понять. Запах то усиливался, то исчезал, будто играл со мной в прятки. Глаза мои заблестели, губы расползлись в непроизвольной улыбке. Но люди начали один за другим выходить, и с каждым ушедшим запах становился слабее… пока совсем не исчез. Я купила воду, расплатилась на кассе, и вышла наружу. Уже без того чарующего запаха. Я нахмурилась. Было ощущение, будто лишили чего-то важного. И тут — звонок. Отец. Спросил, где я и что делаю. Сказала, что иду в кафе. Он помолчал, и в его голосе прозвучало знакомое напряжение: — Лучше бы ты была дома. Но я уже прошла полпути. Хихикнув, сказала: — Я уже здесь. — И оборвала звонок. Мой нюх был острым с детства. Не просто чувствительным — одарённым. Это был дар. И я знала — этим даром меня не обманешь. Ни людьми, ни их запахами, ни ложью. Я всегда знала, когда что-то не так. Когда я зашла в кафе, там уже было многолюдно. С самого утра — толпа клиентов. Я невольно улыбнулась и направилась на кухню. Там была вся моя семья — не по крови, но по духу. И, конечно, мой любимчик — с растрёпанными волосами и улыбкой, от которой внутри становилось тепло. Мы не нанимали работников. Отец усыновлял сирот. Тех, кто оказался на краю — кого бросили, кто потерял родителей или чьё детство было изуродовано болью. Я была единственной его родной дочерью. Но между нами не было различий — мы были одной семьёй. Да, в школе нас не понимали. Нас называли «странной семейкой», смеялись, обзывали, пытались унизить. Но отец с самого начала учил: > «Не давай себя в обиду. Защищайся. Если нужно — бей». Из-за постоянных драк и жалоб нас в итоге исключили из школы. С тех пор нас по очереди обучали отец, бабушка и дедушка. Отец учил нас не только читать и считать, но и драться, защищаться, обращаться с оружием — он ведь был военным, и считал, что в этом мире только сила может сохранить добро. Мои мысли прервал грубый голос: — Доченька… о чём ты задумалась? Я надеюсь, ты не собираешься устраивать проблемы? Я кивнула, натянуто улыбаясь: — Что ты, отец… Я сытая, спокойная. Дай-ка, помогу тебе. Я подошла к холодильнику, открыла его… и нахмурилась. — Господи… говядина, баранина… Да разве этим можно заменить вкусное мясо? Отец резко повернулся, его взгляд стал колючим, голос — грубым: — Мы кормим обычных людей, — прорычал он. — И я запрещаю тебе поднимать эту тему. Готовь лучше. Я фыркнула, раздражённо бросив: — Да если бы я знала, я бы из дома принесла мясо — вкуснее, чем это… Он злобно фыркнул!! — Дома — это другое дело. А еще ты весь холодильник забил этим… пока одно не закончится, уже другое суёшь! Он посмотрел на меня тяжело, но промолчал. А я, нахмурившись, начала готовить. И спокойно балуясь сказала: — Ты просто не понимаешь… Ведь у мяса другой аромат, другой запах… он живой… И я чувствую разных ароматов и вкус был изумительным.. В нашей семье готовить умел каждый. Кулинарии нас учили бабушка и дедушка. Мы росли у них на кухне — кто чистил овощи, кто месил тесто, кто просто сидел рядышком и наблюдал, вдыхая ароматы и впитывая секреты. Со временем мы стали не просто помогать — взяли всё в свои руки. Теперь мы сами работаем в кафе, которое они нам оставили — как память, как смысл, как дом. Нас восемь. Я. Отец. Четверо братьев. Две сестры. Мы не связаны кровью, но связаны тем, что сильнее крови — болью, спасением и принятием. Нас объединила любовь отца и тёплое сердце бабушки. И, может быть, именно поэтому я позволяю себе то, что было бы «нельзя» в обычной семье… Я люблю своего любимчика. Не как сестра — иначе. Я могу это себе позволить. Ведь он мне не брат по крови. Мы просто выросли вместе. Но даже если бы кто-то осуждал — мне всё равно. Моё сердце выбрало — и оно не просит разрешения. Я стояла у плиты, злая и раздражённая. Мясо — говядина. Тупая, безвкусная говядина, которая даже запаха настоящего не даёт. Я бросала специи без души, механически переворачивала куски на сковороде, фыркала и морщила нос. Готовить из такого — всё равно что рисовать грязью по холсту. Отец, не глядя, спросил: — Аделин, как там? Не пересолила? Я даже не обернулась. Сдерживаясь, процедила сквозь зубы: — Не знаю. Лучше пойду, заказы приму… Я уже делала шаг, чтобы уйти, когда почувствовала, как за спиной сгущается его хмурое раздражение. Он уже собирался что-то отрубить, как обычно — колко, с упрёком. Но в этот момент он встал между нами. Мой любимый. — Я проверю соль, — сказал он спокойно, но уверенно. — Можешь идти. Он даже не смотрел на отца — просто взял ложку и наклонился к сковороде, словно всё происходящее его не касалось. Но я знала — это был жест защиты. Я задержала дыхание. Отцу пришлось сдержаться. Он лишь тихо фыркнул себе под нос и отвернулся. Я, не сказав ни слова, вышла в зал, пытаясь унять раздражение. Мясо. Оно всегда казалось мне чем-то живым. Настоящее мясо. А это... просто мясо для обычных людей. Сегодня посетителей было особенно много. С утра — как поток. Люди приходили, уходили, смеялись, шумели, заказывали, переспрашивали… Я бегала от столика к столику, как заведённая. Я была официанткой — и это был мой день без передышки. К вечеру усталость навалилась тяжёлым грузом. Ноги ныли, спина горела, руки пахли специями и жареным. Хотелось просто сесть, закрыть глаза… Но я держалась. Пока не произошло это. Дверь звякнула. Прохладный воздух ворвался внутрь. Я подняла взгляд — и застыла. Он. Тот самый человек. Тот самый запах с утра. Тот, кого я искала взглядом. Тот, чей аромат не давал мне покоя весь день. Наши глаза встретились. Что-то внутри меня вспыхнуло, будто кто-то зажёг лампу прямо под рёбрами. Сердце дернулось, дыхание сбилось. Я почти вскочила с места, будто кто-то позвал меня по имени. Без колебаний, не глядя на других клиентов, я направилась к нему — обслуживать именно его. Пусть кто угодно скажет, что это не по правилам. Но я знала: он не обычный. Он особенный. Сегодня я работала весь день — а сейчас я проснулась.