Несвоевременно

Гук тонул в своих мыслях.   Чон детально помнил тот день, когда она появилась в его жизни. Он помнил, как она зашла в холл университета, сразу приковывая к своей персоне внимание окружающих, помнил ее неуверенные шаги, как она прошла мимо него уткнувшись взглядом в пол, периодически оттягивая задирающуюся юбку вниз. Еще в тот момент у него в груди кольнуло, прилив странных чувств он списал на недотрах — оказывается он еще тогда начал отказываться от правды и придумывать разные бредовые оправдания и беспрекословно верить им. Глупо.   Чон навеки бережно сохранил в памяти, тот неловкий момент, когда они столкнулись в безлюдном коридоре универа.    Сохи шла, читая очередную классику, а он искал Джина, который после пар обсуждал с профессором все упущенные нюансы прошедшей лекции. Чон ужасно расстроенный набирал номер Джина: сегодня собрание всех членов клана, куда опоздать вообще не вариант, а прийти без правой руки, коим является Джин, считается неуважением.   Большими шагами Чон пересекал коридоры блоков университета, пока на повороте не врезался в кого-то. И это стало последней каплей, гнев выплеснулся глубоко внутри, будто бы яд, травя все естество, заставляя загореться глаза пугающим огнем. Гук утробно прорычал, уже про себя подбирая отборный мат, чтобы покрыть второго участника этого столкновения сначала им, затем, возможно, украсить тело недальновидного паренька несколькими синяками, но какого было его удивление, когда этот второй оказался далеко не парнем.   На него уставились шокировано расширенные оленьи глаза девушки. За считанные секунды Чон утонул смертельно, бесповоротно и без пути назад, в омуте этих прекрасных глаз. Эта девушка после появления в университете заняла большую часть его мыслей. Хотя до этого момента он даже не видел ее вблизи, еще не заглядывал в эти переполненные неуверенностью глаза, но она не выходила из его головы.   — Ох, извините. — Чона бросило в жар от этого чуть дернувшегося голоса, который пробрался глубже нужного. Девушка замялась, несколько раз похлопала глазами, приводя Чонгука в себя.   — Еще раз извините. — девушка в знак своей искренности поклонилась, затем, выпрямившись, убрала прядь длинных, черных, как японская ночь, волос за ухом. Она в последний раз взглянула в глаза Чона, потом, наклонившись, хотела поднять вылетевшую из ее рук книгу, но брюнет опередил ее. Он поднял с пола книгу с темной обложкой, но не спешил отдать ее своей хозяйке, несмотря даже на вытянутую в ожидании руку девушки.   — «Повесть о доме Тайра»* — хорошо скрывая удивление за маской безразличия, прочитал название книги. — Тебя интересуют мафиозные разборки? Безграничная боль? Алчные твари с лицом человека? Реки крови, пролитые ради безграничной власти? — привычно причиняющая почти физическую боль ухмылка украсила лицо Чона, он внимательно следил за метаниями девушки, изучал все изменения в ее тонких чертах лица, чтобы уловить хоть малейшие намеки на ложь. Гук даже не знал, зачем он начал нападать на нее. Просто что-то щелкнуло внутри, когда Чон подумал о том, что эта девушка с чистыми оленьими глазами может иметь связи с кровавым обществом Японии. Девушка сделала маленький шаг назад, ее взгляд переполнился недопониманием и страхом. Типичная реакция. «Она чиста», — пронеслось в голове брюнета, он чуть ли не вздохнул с облегчением. «Просто интересуется классикой» — убедил себя Чон. Брюнет протянул книгу девушке с черными волосами, и она взяла в руки вещь и, не сказав ни слова, обошла брюнета и зашагала прочь.   А Гук успокаивал свое сердце, которое готово было выпрыгнуть из груди не из-за того, что такой беззащитный вид девушки заставил сжать челюсти и впихнуть появившееся из неоткуда желание защищать это маленькое создание с пронзительными глазами, а именно из-за недотраха.   Ведь этот трепет прекратился спустя несколько недель, и только после того, как он прижал ее к себе, шокировав все присутствующих в кафетерии. И даже тогда он не верил.   Тупость ситуации угнетала, заставляла осознать, настолько Гук погряз во лжи, придуманной самим же, лишь бы отогнать истину, лишь бы еще чуточку продлить неизбежную встречу с реальностью.   Чон увидел в этом невинном создании и типичную подстилку, которая, как и все остальные, раздвинет ножки по его первому зову, и даже смог разглядеть на дне этих глаз шпиона из другого клана с безупречным актерским мастерством, но никак не смог лицезреть любовь своей жизни, свою самую большую ошибку и свое спасение.   Вмиг с лица Чона исчезла ленивая ухмылка, больше похожая на улыбку пьяного, когда тело в его руках зашевелилось.   Телефон противно и без остановки вибрировал, а у девушки даже в мыслях не было пошевелиться, она лишь тихо и осторожно короткими полувздохами и полувыдохами дышала куда-то в грудь брюнета. Сохи, как натянутая струна, лежала, ощущая крепкие и с каких пор надежные? руки на талии, стараясь не дрожать так сильно, в то время как Чон после того, как сгреб ее в объятия, даже мышцей не шевельнул.   Он очень долго рассказывал о своей маме, бесконечные истории из прошлого, с таким сломленным голосом, заставляющим девушку изменить свое отношения к этому парню. Сохи впитывала всю информацию пропуская все через себя, будто бы она сама стала частью воспоминаний Гука. Ее мама вечно твердила: «Сделай вид, что проблемы людей тебя волнуют, но никогда не принимай близко к сердцу», — она говорила это абсолютно спокойным голосом, будто бы объясняла какой-то бабушкин рецепт, но никак не подталкивала свою дочь к фальши, наигранности и бесчестности. Через какое-то время пелена с девушки спала, она огляделась и поняла, что все вокруг ведут такой образ жизни, показывают всем свою заинтересованность, наигранную грусть, выдавленую из себя печаль, временами что-то на подобии злобы, люди готовы были на все, лишь бы дать понятие о своей причастности к жизням окружающих, но ничего не чувствуя, даже, возможно, в мыслях летая где-то в другом месте. Видимо, у них это в крови, уже стало частью их самих. Из-за этого их роли настолько правдоподобны, что порою очень сложно отличить правду от лжи, чистоту от грязи, искренность от фальши. Но она так не умела, она не могла искусно лгать, смотря прямо в глаза и в то же время не трястись всем телом, и чтобы при этом совесть в примеси с отвращением от самой себя не сгрызли.   Природа, в принципе, с самого начала не одарила ее этим талантом, к счастью или нет, девушка не знала. Но временами становилось тошно, и тогда она уходила в себя, закрывалась и полностью отдавала всю себя книгам, которым она доверяла больше, чем людям.   Чон знал, что Сохи внимательно слушала, временами даже забывая дышать, наверное, именно из-за этого с каждым словом, вырывающимся из его уст, ему становилось лучше. Он теперь снова ощущал опору, чувствовал себя нужным, жизнь заново обрела значение, изнеможенная душа, снова получив подпитку, потихоньку оживала, медленно приобретала силы. У Чона возникали новые цели, которые он несомненно достигнет. Теперь успевшее после потери матери покрыться неизвестным мраком будущее становилось видимым, возможным. Он сможет все, если она всегда будет в его объятиях. Лишь бы эти неровные вздохи не прекращались и всегда доказывали присутствие девушки с оленьими глазами.   В течение длительного времени Гук говорил, перескакивая с одной темы на другую, рассказывал ненужные уточняющие детали. Он по натуре был несговорчивым, так еще строгое воспитание и серьезный круг общения заставляли взвешивать каждое слово, но сейчас этот поток слов не останавливался.   Когда в горле пересохло, голос слегка охрип, и из-за этого Чон остановился. Он долго всматривался в пространство, чуть сильнее прижимая к себе податливое тело. Он понял причину, по которой он выпотрошил всю душу не останавливаясь: он просто боялся, что она может исчезнуть, когда он закончит свою речь, он боялся настолько сильно, что даже не заметил, как начал оправдывать себя, думая, что Сохи лишь заменитель мамы. Он лгал себе: никто не может занять ее место, а девушка в его объятиях оказалась здесь лишь по одной причине: Чон влюбился бесповоротно, впервые полюбил кого-то. Он неосознанно вручил свое давно остывшее сердце в ее руки, полностью доверил и, кажется, принял то, что он теперь в какой-то мере зависим. Теперь у него тоже появилась слабость. Отныне он тоже, как любой человек на этом гребаном земном шаре, уязвим.   Эта истина пришла сама собой, просто ход мыслей вдруг привел к такому слегка шокирующему выводу, внутри все разложилось по полочкам, все стало предельно ясно, ажиотаж стих, воцарилась тишина.     — Гука… я… мне — Чон не дослушал, что она там хотела, он утонул после слишком мягкого обращения. Как банально не прозвучало бы, он чуть не умер от умиления, а не, как обычно, разозлился или расстроился из-за этого детского прозвища. Сохраняя безэмоциональное выражение лица, Чонгук повернул голову к окну и понял, что надо девушке. Светлые занавески отдавались оранжево-красными оттенками, они впитывали в себя последние лучи сегодняшнего солнца, чтобы пережить еще одну ночь без тепла и встретиться с диском излучающим тепло на рассвете. Как и эти струящиеся на ветру занавески, Чон крепче прижал к себе девушку, на что та зажмурилась. Брюнет глубоко вздохнул, впитывая в себя нотки ее духов, аккуратно сохранил все ощущения, чтобы потом, когда он снова будет чувствовать себя не в своей тарелке когда он будет скучать по ней, тешить себя воспоминаниями.   — Я тебя подвезу. — словно отрывая от себя кусочек себя самого, брюнет выпустил девушку из своих объятий.