Грешная связь: ОТЕЦ лучшей подруги

Глава 5: «Письмо ненаписанное

Тетрадь лежала на краю стола, как неразорвавшаяся бомба. Я помнила, что оставила её под матрасом, зарыв глубже, чем собственные страхи. Но сейчас она покоилась поверх учебников по биологии, её углы были загнуты, будто кто-то листал страницы с жадностью, не заботясь о тайне. Сердце упало в желудок, превратившись в комок ледяной тяжести. Лера сидела на подоконнике, жуя жвачку и рисуя в блокноте сердечки с шипами. Солнечный луч резал её лицо пополам, делая улыбку неестественной, как у куклы с треснувшей глазурью.

— Привет, — она щёлкнула пузырём, не поднимая глаз. — Ты где пропадала? Вчера звонила — не взяла трубку.

Я медленно подошла к столу, пальцы дрожали, когда коснулись обложки блокнота. Страницы были перевёрнуты до того самого стихотворения — четверостишия о глазах, которые «пьют тишину, как вино». На полях красовались Лерины пометки: розовые сердечки, восклицательные знаки, в углу — «Вау!».

— Это… — голос предательски сломался.

— Офигенно! — Лера спрыгнула с подоконника, и её браслеты зазвенели, как колокольчики на шее жертвенного животного. — Я не знала, что ты пишешь стихи! Ты же говорила, ненавидишь литературу.

Она ткнула пальцем в строку: «Твои ресницы — клетки, где я умру».

— Это про Максима, да? — её голос звенел наигранным восторгом. — Ты влюбилась! Почему молчала?

Я попыталась улыбнуться, но губы не слушались. Максим — одноклассник, с которым я дважды говорила за всю четверть. Его лицо всплыло в памяти размытым пятном, как старая фотография, залитая водой.

— Да… — прошептала я, закрывая блокнот. Бумага хрустела, будто обжигая пальцы. — Просто глупости.

Лера схватила меня за запястье, её ноготь впился в шрам.

— Не скромничай! — она засмеялась, и смех этот звучал слишком громко для тишины комнаты. — Он тебе подходит. Немного зануда, зато…

Она продолжала говорить, но слова тонули в гуле крови в ушах. Я видела, как её губы двигаются, как руки размахивают в такт воображаемой мелодии, но смысл ускользал, как дым. Всё, что оставалось реальным — это блокнот, тяжелеющий в руках, и строка, которую Лера прочла вслух: «Твоё имя — запретный плод на моих губах».

— Надо устроить вам свидание! — Лера хлопнула в ладоши, и звук отозвался эхом в висках. — Завтра в кино. Я всё организую.

— Нет! — вырвалось резче, чем планировалось. Лера замерла, бровь поползла вверх. — Я… не хочу торопить события.

Она прищурилась, изучая моё лицо. В её взгляде мелькнуло что-то острое, холодное — словно луч фонаря в тёмной комнате.

— Ты что-то скрываешь, — сказала она тихо, и в тишине это прозвучало как приговор.

Солнце скрылось за тучей, и комната погрузилась в серые тона. Лера взяла блокнот из моих рук, листая страницы с преувеличенной небрежностью. Каждый шорох бумаги отзывался ножом в рёбрах.

— Странно, — она остановилась на пустой странице, где остался след от вырванного листа. — Здесь что-то было.

Кусок стихотворения о шраме, который «горит под твоими пальцами». Я вырвала его утром, порвала на мелкие клочья и смыла в унитаз. Но Лера водила пальцем по вмятине от ручки, будто читая невидимые слова.

— Может, черновик? — голос её стал мягким, как шёлковая петля. — Ты же знаешь, я помогу, если это… — она сделала паузу, подбирая слово, — …о ком-то другом.

Сердце забилось так, что стало трудно дышать. Она знала. Должна была знать. Видела, как я смотрю на её отца, как краснею, когда он входит в комнату. Воздух наполнился электричеством, будто перед грозой.

— Лера… — начала я, но дверь распахнулась, впуская ветер с запахом дождя.

Артём стоял на пороге, капли воды стекали с плаща на паркет. Его взгляд скользнул по блокноту в руках дочери, затем ко мне. В глазах мелькнуло что-то — тревога? Предупреждение?

— Вы завтракали? — спросил он, слишком громко для тишины.

Лера фыркнула, отбрасывая блокнот на стол. Страницы раскрылись на стихотворении о «дожде, смывающем грехи».

— Пап, ты не представляешь! — она схватила его за рукав, таща к столу. — Яна пишет стихи! Романтические!

Он подошёл, запах дождя и мокрой шерсти смешался с ароматом Лериных духов. Его палец лёг на страницу, рядом со строкой: «Твоё молчание кричит громче моих слов».

— Талантливо, — произнёс он нейтрально, но подушечка пальца белела от нажима.

Лера засмеялась, начала читать вслух другое стихотворение — то, где были спрятаны намёки на шрам, на библиотеку, на ночные разговоры. Каждое слово обжигало, как раскалённая игла. Артём слушал, не двигаясь, его лицо было маской из мрамора.

— Хватит! — я вырвала блокнот из её рук. Бумага порвалась с резким звуком.

Тишина повисла, как паутина. Лера замерла с открытым ртом, Артём сделал шаг вперёд, но я уже бежала вверх по лестнице, прижимая к груди искалеченные страницы.

В комнате я заперлась, дрожащими руками разжигая свечу — подарок Леры на прошлый день рождения. Пламя лизало бумагу, буквы скручивались, чернели, превращаясь в пепел. «Твои глаза», «твои руки», «твоё дыхание» — всё исчезало в дыму, оседая сажей на пальцах.

Стук в дверь заставил вздрогнуть. Лера звала что-то, потом её шаги затихли. Но поздно ночью, когда дом погрузился в сон, в щель под дверью просунулся листок. На нём — его почерк, угловатый и резкий: «Не сжигай правду. Она всё равно останется в воздухе, которой мы дышим».

А утром Лера подарила мне новый блокнот — чёрный, с замком. «Чтобы твои тайны были в безопасности», — сказала она, и в её улыбке было что-то новое. Острое. Опасное.

Лера вертела коробочку в руках, её ногти, выкрашенные в цвет ядовитой зелени, постукивали по бархатной обивке. Мы сидели в гостиной синего дома, где воздух пропитался запахом лавандового освежителя и чего-то гниющего — возможно, старой розы, забытой в вазе за тяжёлыми шторами. Она щёлкнула замком, и крышка отскочила, обнажив кольцо с изумрудом, который сверкал, как слеза, пойманная в ловушку золота.

— Папа сказал выбрать что-нибудь к выпускному, — Лера вынула кольцо, примеряя его на разные пальцы. Камень бросал зелёные блики на её лицо, превращая глаза в болотные топи. — Говорит, это должно быть «что-то с историей». Ну ты знаешь его — вечный романтик.

Я сжала подлокотник кресла, чувствуя, как плетёная соломка впивается в ладонь. Кольцо. То самое, что я видела на фотографии его покойной жены — на безымянном пальре, поверх свадебной повязки. На снимке она смеялась, запрокинув голову, а изумруд ловил солнечные лучи, будто пытаясь сохранить их для вечности.

— Мне нужно мнение со стороны, — Лера швырнула коробку мне на колени. Изумруд покатился по складкам юбки, цепляясь за нитки. — Примерь.

— Нет, — выдохнула я, но она уже схватила мою руку, с силой надевая кольцо на безымянный палец. Металл, нагретый её пальцами, обжёг кожу.

— Смотри, как идёт! — Лера засмеялась, поворачивая мою руку к свету. Камень вспыхнул зловещим огнём, и на мгновение мне показалось, что он выжжет отметину на коже. — Точно твой размер. Странно, я думала, у тебя пальцы тоньше.

Дверь в кабинет скрипнула. Артём замер на пороге, его взгляд прилип к моей руке. В глазах мелькнуло что-то дикое, неконтролируемое — как у зверя, загнанного в угол. Лера, не замечая, продолжала болтать:

— Пап, посмотри! Яна выглядит как невеста какого-то вампира. — Она захохотала, дергая мою руку вверх. Кольцо съехало к суставу, оставив красную полосу.

— Сними, — его голос прозвучал хрипло, будто через слой пепла.

— Но пааап… — Лера надула губы, крутя кольцо на моём пальце. — Это же просто примерка.

— Сними. Сейчас же. — Он шагнул вперёд, и тень от его тела накрыла нас, как саван. Лера вздрогнула, резко дёрнув кольцо. Металл застрял на костяшке, кожа побелела от натяжения.

— Больно! — я попыталась вырвать руку, но Лера, испуганная отцовским тоном, тянула сильнее.

Артём схватил её за запястье. — Прекрати. Ты повредишь его.

Тишина повисла колючим облаком. Лера медленно разжала пальцы. Я выдернула руку, кольцо с глухим стуком упало на паркет. Изумруд выскользнул из оправы, покатился к его ногам.

— Всё сломала! — Лера вскочила, её голос взлетел до визга. — Это же мамино кольцо! Ты специально!

Она бросилась к двери, хлопнув ею так, что задрожали стёкла в серванте. Артём стоял, глядя на камень у своих ног. Его лицо было пустым, как страница из вырванного дневника.

— Поднимите, — прошептала я, прижимая покрасневший палец к груди. — Пожалуйста.

Он наклонился, и в этот момент наша тени слились на полу, образовав чудовищного двуглавого зверя. Когда он протянул кольцо, изумруд лежал в его ладони, как зелёный зрачок, наблюдающий за нашим безумием.

— Она ненавидела его, — сказал он неожиданно. — Говорила, что камень похож на застывший яд. — Его палец провёл по трещине на оправе — тонкой, как паутина. — Это я подарил ей в день, когда Лере поставили диагноз.

Я вспомнила историю Леры — редкое заболевание крови в детстве, годы больниц. На столе в её комнате до сих пор стояла фотография: девочка с бритой головой, держащая плюшевого зайца.

— Почему тогда… — я коснулась кольца, и он резко сжал ладонь, спрятав камень в кулак.

— Потому что иногда мы храним то, что ненавидим, — он повернулся к окну, где начинал накрапывать дождь. — Чтобы помнить, за что должны страдать.

Лера ворвалась в комнату с грохотом урагана. В руках она сжимала ножницы — те самые, что обычно лежали в ящике для рукоделия.

— Вот! — она бросила их на стол. — Разрежьте мне палец. Возьмите кровь. Может, так вы наконец заметите, что я существую!

Артём вздрогнул, как от удара. Лера тряслась, слёзы оставляли чёрные дорожки от туши. Я попятилась к двери, но её голос остановил:

— Ты! — она указала на меня дрожащей рукой. — Ты с самого начала хотела его? Притворялась подругой, чтобы…

— Лера, хватит! — Артём шагнул к ней, но она отпрыгнула, опрокинув вазу. Стекла разлетелись, вода растеклась, поднимая ворс ковра.

— Не подходи! — она замахнулась ножницами. — Я всё видела! Ты смотришь на неё как… как тогда на неё.

Она кивнула на портрет над камином. Женщина в белом платье смеялась, не подозревая, что через год её сердце остановится от аневризмы.

Артём застыл. В его глазах отражались две Леры — рыдающая девочка и разбитая ваза. Я подобрала изумруд с пола — он был тёплым, как живой.

— Возьми, — я сунула камень Лере в руку. — Это твоё. Только твоё.

Она разжала пальцы, посмотрела на зелёную слезу, потом на меня. — Ты… ты не хочешь его?

Я покачала головой, чувствуя, как кольцо в кармане жжёт бедро. Он уронил его, когда Лера ворвалась, а я подобрала — тайком, как воровка.

— Ладно, — Лера вытерла лицо рукавом. — Но если я ещё раз увижу…

Она не закончила, выбежав из комнаты. Артём опустился в кресло, лицо в руках. Я хотела уйти, но он произнёс сквозь пальцы:

— Вы носите его.

— Что?

— Кольцо. В кармане. — Он не поднял головы. — Я видел.

Ледяная игла вошла в грудь. Я судорожно сглотнула, чувствуя, как металл прожигает ткань.

— Оно вам не подходит, — он наконец посмотрел на меня. — Но вы всё равно не отдадите.

Ночью, пряча кольцо в коробку из-под таблеток, я обнаружила гравировку внутри оправы: «А.Л. — Л.А. 10.06.2005». Их с женой инициалы и дата свадьбы. А под ними — свежая царапина: «Я.».

Мои пальцы задрожали, когда я поднесла кольцо к свету. Нет, не царапина. Это было аккуратно выгравировано.