Баку +Симона

5

   9.

   Однажды Баку прилетел на своем 'Бэмри' домой раньше обычного, приземлился у дома, выскочил из кабины, направился к порогу. У порога его встретил садовник Чечя, 30 летний пузатый мужчина.

  Он сообщил Баку, что Симона дома держит большой сундук, а в сундуке спрятался ее любовник.

  - Пока вас не было дома, трое рабочих притащили тот сундук к вам домой. Когда ушли рабочие, я заподозрил что - то неладное. Мне кажется, в сундуке кто - то есть.

   Баку оцепенел, решил проверить слова Чечи.

   Вошел в квартиру, устремился в комнату Симоны, увидел, как она сидит перед большим и очень красивым сундуком, протирает пыль с него. Деревянный сундук, расписанный лебедями, был с огромным вместилищем. Было ясно, что в таком большом сундуке может спрятаться человек.

  - Симона, что в сундуке? - спросил Баку.

  - Это?....я не знаю...- Симона растерялась.

  - Как это не знаю, - исподлобья взглянул на нее Баку.

  - Ключа нету, ключа! - воскликнула Симона.

  - То есть как это?

  - А вот так, - склонила голову, как бы размышляя.

  - Ничего, я попытаюсь открыть, ты только выйди, - сказал он почти шепотом.

  Симона выскочила из комнаты, Баку призвал на помощь Чечю.

  Попросил его притащить с собой отмычку. Чечя принес отмычку, передал ее Баку. Баку встал перед сундуком, думал очень долго, не мог понять, в чем дело. Хотел употребить свой разум на поиск истины. Потом попросил Чечю позвать двоих рабочих. Ночью того же дня они не мешкая, вчетвером потащили сундук на улицу, в палисадник, закопали его в черную землю под тутовым деревом. Так и не открыли, не узнали, что в нем было.

  - Так будет лучше, - вздохнул спокойно Баку.

  О сундуке между ним и Симоной больше не было и речи.

  10.

  С тех пор прошло два года. Баку продолжал дружить с Симоной.

   Однажды Баку проснулся среди ночи, ощутив у себя на

  шее чьи-то пальцы.

   В густой тьме он скорее угадал, нежели разглядел

  невесомое тело, нависшее прямо над ним:

  Симона пристраивалась так и этак, норовя трясущимися

  руками сдавить ему горло.

   Он широко раскрыл глаза. До него дошло, что она задумала.

  Это было так нелепо, что он едва не расхохотался!

  Симона отважилась на у******о!

   От нее пахло апельсиновым соком. При этом она досадливо отдувалась, ее руки вспотели, и тут у нее вырвалось:

   - Ну и?

   'А может, взять да резко включить свет, чтобы застигнуть

  ее врасплох? Дура - дурой, тупая курица, оседлала постылого парня,

  а ему хоть бы что - вот смеху-то будет!' - думал про себя Баку.

  Баку промычал что-то невнятное и зевнул.

   - Симона?

   Ее руки так и застыли у него на ключице.

   - Ты уж, будь добра... - он повернулся на бок, словно

  в полусне, - того... сделай одолжение... - еще один зевок,

  - отодвинься... на свой край. Что? Ох, как хорошо-то.

   Симона заворочалась в темноте. Он услышал, как звякнули

  кубики льда. Это она нацедила очередную порцию текиллы.

   Назавтра, в ясный теплый полдень, ожидавшие гостей старики

  - Баку с Симоной - устроились на террасе и протянули друг

  другу бокалы. Он предложил ей сироп, а она ему - чай.

   Наступила пауза: каждый внимательно изучал напиток и

  не торопился подносить его к губам. Когда Баку вертел свой

  бокал в руках, у него на скрюченном пальце сверкнул и заиграл

  крупный бриллиантовый перстень. Его передернуло, но в конце

  концов он собрался с духом.

   - Знаешь, Симона, - начал он, - а ведь ты уже одной ногой

  в могиле.

   Симона высунулась из-за букета нарциссов, стоявшего

  в хрустальной вазе, и бросила взгляд на усохшего, как мумия,

  Баку. У обоих затряслись руки, оба это заметили. Сегодня,

  по случаю прихода гостей, она натянула густо-синее платье,

  на которое ледяными нитями легло тяжелое колье, вдела в

  уши искрящиеся шарики-серьги и ярко накрасила губы.

   - Как странно, милый, просто уму непостижимо, - манерно

  проскрипела Симона. - Не далее как минувшей ночью...

   - Ты то же самое подумала обо мне?

   - Надо бы кое-что обсудить.

   - Вот и я о том же. - Подавшись вперед, он застыл в

  кресле, как восковая фигура. - Дело не срочное. Но на тот

  случай, если я тебя прикончу или ты - меня, нам нужно друг друга обезопасить, верно? И нечего на меня таращиться, милая. Думаешь, я не видел, как ты ночью надо мной суетилась? Примеривалась, как бы ловчее ухватить

  за горло, звенела стаканами, уж не знаю, что еще.

   - О Аллах. - Напудренные щечки Симоны вспыхнули. -

  Выходит, ты не спал? Какой ужас. Извини, я должна прилечь.

   - Потерпишь. - Баку преградил ей путь. - Случись мне

  первым отправиться на тот свет, тебя нужно оградить от

  подозрений, чтобы все было чики - пики. То же самое

  нужно организовать и для меня - на случай твоей кончины. Какой

  смысл планировать устранение другого, если за это

  самому придется отвечать перед законом?

   - Резонно, - согласилась она.

   - Так вот, я предлагаю... как бы это сказать... время

  от времени обмениваться любовными записочками. Не скупиться

  на нежные слова в присутствии знакомых, делать друг другу

  подарки, и так далее, и тому подобное.

   - Надо признать, голова у тебя варит неплохо, - сказала

  она.

   - Если мы будем изображать безумную, проверенную временем

  любовь, ни у кого не возникнет и тени подозрения.

   - Положа руку на сердце, Баку, - устало произнесла

  Симона, - мне совершенно все равно, кто из нас первым отправится

  в мир иной. Ты мне никогда не нравился. Да, я была в тебя

  влюблена - но то было в детстве. Но ты так и не стал мне другом.

   - Не умничай, - перебил он. - Мы с тобой - вздорные юноши, нам нечего ловить, нам только и осталось, что устроить

  похоронный балаган. Но игра со смертью будет куда

  увлекательнее, если договориться о правилах и создать друг

  другу равные условия. Кстати, давно ли ты надумала меня

  укокошить?

   Она заулыбалась.

   - Помнишь, на прошлой неделе мы летели в горы на пейзаж? Но возвращался ты один, помнишь? И чуть не взорвался.

   - Аллах - Аллах! - Он расхохотался. - Я-то подумал,

  это произошло случайно.

  - Нет милый, это отключила тормоза.

  Его согнуло от смеха.

   - Ну, ладно. Зато ты неделю назад грохнулась на пороге. А

  ведь это я смазал порог лаком!

   Она инстинктивно ахнула, пригубила текиллу и замерла.

   Угадав ее мысли, он покосился на свою рюмку.

   - Это, случаем, не отравлено? - он понюхал содержимое.

   - Вот еще, - ответила она и, как ящерица, быстро и

  боязливо тронула кончиком языка сладкий напиток. - При вскрытии

  в желудке найдут следы яда. Ты лучше душ проверь. Я установила

  предельную температуру, чтобы тебя хватил удар.

   - В жизни не поверю! - фыркнул он.

   - Ну, допустим, замышляла - призналась она.

   В парадную дверь позвонили.

   Симона просияла:

   - Совсем вылетело из головы: у нас же сегодня гости! Это

  Гасанчик с женой. Он, конечно, ужасный пошляк, но ты прояви

  терпение. И надень очки.

   - Да уж, надо бы. Очередная попытка меня поймать? Не намазала ли ты очки отравой?

   - Жаль, не додумалась! Ну, шагом марш!

   И они, взявшись под ручку, с фальшивым хохотом направились

  к порогу встречать гостей, о которых чуть не забыли.

   Начали с коктейлей. Баку с Симоной сидели рядышком,

  держась за руки, как школьники, и натужно смеялись незатейливым

  анекдотам Гасанчика. Сверкая фарфоровыми улыбками,

  они приговаривали:

  - Надо же, как смешно! И тут же - друг

  другу на ухо:

  - Какие есть задумки? - Электробритву в ванну?

  - Неплохо, неплохо!

   - А Гейдар ему и говорит... - рокотал Гасанчик.

   Стараясь не шевелить губами, Баку прошептал Симоне:

   - Знаешь, моя неприязнь к тебе уже бьет через край, как

  первая любовь. А теперь, в довершение всего, ты склоняешь меня

  к тяжкому преступлению. Как тебе это удается?

   - Учись, пока я жива, - так же тихо ответила Симона.

   В гостиной зазвучали раскаты смеха. Обстановка

  разрядилась, стала непринужденной и даже легкомысленной.

   - А Абуля ему и говорит: 'Сначала ты, потом я!

  - торжествующе закончил Гасанчик.

   - Ой, хохма! - раздался новый взрыв хохота.

   - Ну-ка, дорогой мой, - Симона повернулась к Баку,

  - теперь ты что-нибудь расскажи. Но прежде, - со значением

  добавила она, - спустись в погреб, милый, принеси вина.

   Гаснчик - сама любезность - вскочил с кресла.

   - Позвольте, я схожу!

   - Ах, что вы, Гасан, ни в коем случае! - Симона

  отчаянно замахала руками.

   Но Гасанчик уже выскочил из комнаты.

   - О Аллах, - ужаснулась Симона.

   В тот же миг из погреба донесся отчаянный вопль, а затем

  - оглушительный грохот.

   Симона засеменила на помощь, но через мгновение вернулась,

  сдавив рукой горло.

   - Бэлла, крепитесь, - простонала она. - Надо спуститься

  и посмотреть. Кажется, Гасанчик упал с лестницы.

   На следующее утро Баку, шаркая, переступил через

  порог; он прижимал к груди обтянутый бархатом футляр размером

  примерно метр на полтора, с закрепленными в гнездах

  пистолетами.

   - Вот и я! - прокричал он.

   Ему навстречу, позвякивая браслетом, вышла Симона: в одной

  руке она держала ром с содовой, а другой опиралась на

  тросточку.

   - Это еще что? - недовольно спросила она.

   - Сначала ответь, как здоровье Гасанчика?

   - Порвал связки. Жаль, что не голосовые.

   - Надо же, как некстати подломилась эта верхняя ступенька.

  - Он повесил футляр на свободный крючок. - К счастью, слазать

  в погреб вызвался Гасанчик, а не я.

   - Скорее к несчастью. - Симона залпом осушила бокал. -

  Теперь объясни, что это значит.

   - Я ведь коллекционирую старинное оружие. - Он указал

  на пистолеты в кожаных гнездах.

   - Ну и что?..

   - Оно требует ухода. Пах - пах! - ухмыльнулся он.

  - Коллекционер застрелил жену во время чистки дуэльного

  пистолета. 'Я не знал, что он заряжен', - повторяет безутешный

  вдовец.

   - Один-ноль в твою пользу, - сказала Симона.

   Через час он принялся чистить коллекционный револьвер и

  едва не вышиб себе мозги.

   Симона прибежала, застыла в дверях.

   - Подумать только. Ничто тебя не берет.

   - Заряжен, Аллах - Аллах! - Трясущейся рукой он поднял

  револьвер. - Он же не был заряжен! Неужели...

   - Неужели что?

   Он выхватил три других экспоната.

   - Все до единого заряжены! Это ты!

   - Конечно я, - не стала отпираться Симона. - Пока ты

  обедал. Наверно, чаю хочешь. Пошли.

   В стене зияло пулевое отверстие.

   - Какой, на фиг, чай? - взвился он. - Неси черное пиво.

   Настал ее черед делать покупки.

   - В доме завелись летучие тараканы. - Что-то со стуком

  перекатывалось у нее в сумке. По всем комнатам без промедления

  были расставлены ловушки для тараканов; на подоконники, на столах, кресле, в общем, везде.

  - Теперь летучим тварям спасенья нет, - заявила она, щедрой

  рукой рассыпая отраву на полках со съестными припасами.

   - Роешь мне яму, - заметил Баку, - и сама же в нее

  попадешь.

   - Не дождешься. И вообще, жертве должно быть все равно,

  как отдать концы. Все равно ведь превратимся в птицу. Нет разве?

   - Но такой с****м - это уж слишком.

   - Мелочь это. Чтобы тебя навеки перекосило, милый мой,

  достаточно подмешать тебе в какао одну-единственную щепотку

  мышьяка!

   - Имей в виду, - выпалил он в ответ, - у меня есть рецепт

  гремучей смеси, от которой тебя и вовсе разнесет в клочья!

   Она присмирела.

   - Ладно, Баку, не стану же я подсыпать тебе мышьяк!

   Он поклонился:

   - Тогда и я не стану подсыпать тебе гремучую смесь.

   - Договорились, - сказала она.

   Смертельные игры не прекращались. Он купил самые

  большие крысоловки, чтобы расставить в закутках коридора.

   - Привыкла расхаживать босиком - вот и получай: увечье

  невелико, а заражение крови обеспечено!

   Тогда она усеяла все диваны булавками для чехлов. Стоило

  ему провести рукой по обивке, как из пальцев начинала сочиться

  кровь.

   - Ой блин! - Он зализывал ранки. - Это что, отравленные

  стрелы из африканского Кельмаджаро?

   - Нет, что ты: самые обычные ржавые иглы от

  противостолбнячных инъекций.

   - Ну и ну, - только и сказал он.

   Несмотря на быстро подступающую немощь, Баку

  оставался заядлым автомобилистом. Его частенько видели за

  рулем, когда он с азартом гонял по небу свой желтый 'Бэмри', парил над холмами и равнинами.

   Как-то вечером он позвонил из Сумгаита.

   - Симона? Представляешь, я чуть не рухнул в пропасть.

  Правое переднее крыло отлетело на ровном месте!

   - Я рассчитывала, что это произойдет на пике!

   - Ну, извини.

   - В журнале 'Пассаж' показывали, как это делается: ослабляешь болты - и дело с концом.

   - Ладно, я - козел, - сказал он. - А у тебя-то

  что новенького?

   - На лестнице оторвалась ковровая дорожка. Слуга Аким плечо вывихнул.

   - Бедняга Аким!

   - Я ведь теперь его всюду посылаю вперед. Скатился

  кубарем, все ступеньки пересчитал. Его счастье, что не умер, лишь вывих.

   - Неровен час, он по нашей милости отправится на тот

  свет.

   - Ты шутишь? Аким мне - как родной!

   - В таком случае дай ему расчет, а сама подыскивай

  нового слугу, или служанку. Окажись она между двух огней, ее, по крайней мере, будет не так жалко. Страшно подумать, что на Акима может упасть огромная люстра или, к примеру...

   - Люстра, говоришь? - вскричала Симона. - А ведь ты возился

  с хрустальной люстрой из Эрмитажа, что досталась мне

  от бабушки! Вот что я вам скажу, господин хороший: руки прочь

  от этой люстры!

   - Молчу, молчу, - пробормотал он.

   - Нет, надо же было додуматься! Этим хрустальным подвескам

  нет цены! Да если они, упав, не укокошат меня на месте, я и

  на одной ноге доскачу, чтобы прибить тебя, а потом

  откачаю и еще раз прибью!

   Как-то вечером, отужинав, Баку вышел на террасу

  с сигарой. Вернувшись в комнату, он обвел глазами стол:

   - А где же твой пирожок с кремом?

   - Угостила новую горничную. Мне не хотелось сладкого.

   - Ты соображаешь, что делаешь?

   Она вперилась в него ненавидящим взглядом:

   - Не хочешь ли ты сказать, что пирожок был отравлен?

   В кухне что-то с грохотом обрушилось на пол.

   Баку отправился посмотреть, в чем дело, и очень скоро

  вернулся.

   - Новая горничная свое отслужила, - сообщил он.

   В течении двух мину тело новой горничной превратилось в бедую чайку, упорхнула в небо через открытое окно.

   В доме что ни день толпились гости. Так задумала Симона. Обычно они вели уединенный образ жизни.

   - Под шумок легче провернуть дело. Чем не стрельба

  по движущейся мишени!

   К ним опять зачастил Гасанчик, который сильно хромал

  после падения с лестницы, хотя с той поры прошла не одна

  неделя. Он все так же сыпал анекдотами и надсадно хохотал,

  а однажды едва не отстрелил себе ухо из дуэльного пистолета.

  Гости помирали со смеху, но сочли за благо убраться пораньше.

  Гасанчик поклялся, что ноги его больше не будет в этом доме.

   Потом вышел казус с одной девушкой Ирой, которая, оставшись у них ночевать, решила воспользоваться

  феном Симоны и получила если не смертельный, то

  поистине сокрушительный удар током. Унося ноги, она растирала

  левое ухо. Иногда Баку тоже пользовался феном.

   Баку после этого не прикасался к фену вообще.

   Вскоре после этого пропал некий Иса Исахан. А вслед

  за ним - доктор Устаев. В последний раз несчастных видели по

  субботам в гостях у Баку и Симоны.

   - В прятки играете? - подтрунивали знакомые, дружески

  похлопывая Баку по спине. - Признайтесь, что вы с ними

  сделали? Отравили мухоморами? Пустили на удобрение?

   - Скажете тоже! - сдавленно посмеивался Баку. - Ха-ха,

  при чем тут мухоморы! Один полез в холодильник за мороженым, не смог выбраться и за ночь сам превратился в эскимо. Только под утро отморозился, началось превращение в птицу, он стал синей птицей, улетел. Я кстати его видел утром, он сидел на ветке перед крыльцом, кричал и пел. Другой зацепился за иконостась и пробил головой стекло в оранжерее. Тут же он стал вороной, больше я его не видел.

   - Превратился в эскимо! Пробил стекло! - подхватывали

  гости. - Ну, Баку, вы и шутник!

   - Это чистая правда! - настаивал Баку.

   - Чего только люди не придумают!

   - Нет, серьезно, куда запропастился доктор Устаев? А

  этот прохиндей Иса?

   - И в самом деле, куда подевались Иса и Устаев? -

  спросила Симона через пару дней.

   - Надо подумать. Историю с мороженым подстроил я сам. А

  вот иконостась?.. Не ты ли подбросил ее в самое неподходящее

  место, чтобы я споткнулся и угодил головой в стекло?

   Симона застыла. Он попал в точку.

   - Так-так, - сказал Баку, - значит, настало время кое о

  чем потолковать. Пирушкам надо положить конец. Еще одна жертва

  - и сюда примчится полиция с сиренами.

   - Верно, - согласилась Симона. - Наши маневры рикошетом

  ударят по нам самим. Что же касается иконостаси... Перед сном ты

  всегда прогуливаешься по оранжерее. Но за каким чертом туда

  понесло Устаев - в два часа ночи? Поделом этому болвану.

  Долго он будет лететь над полями.

   - Силы небесные! Отныне никаких гостей.

   - Будем коротать время наедине - ты да я, да еще... гм...

  люстра.

   - Не дождешься! Я так запрятала стремянку - вовек не

  отыщешь.

   - Вот лакудра! - не сдержался Баку.

   В тот вечер, сидя у камина, он наполнил несколько чашек зеленого чая. Стоило ему выйти

  из комнаты, чтобы ответить на сотовый телефон, как она

  бросила в свою собственную чашку щепоть белого порошка.

   - Какая гадость, - пробормотала она. - Банально до

  неприличия. Зато расспросов не будет.

   С этими словами она - для верности - добавила еще

  чуть-чуть смертоносного зелья. Тут вернулся Баку, опустился

  в кресло и взял со стола чашку. Повертев ее перед глазами, он

  с ухмылкой перевел взгляд на Симону:

   - Шалишь!

   - Ты о чем? - с невинным видом спросила она.

   В камине уютно потрескивай поленья. На полке тикали часы.

   - Не возражаешь, дорогуша, если мы поменяемся чашками?

   - Уж не думаешь ли ты, что я подсыпала тебе яду, пока

  ты говорил по телефону?

   - Слишком банально. Но не исключено.

   - Ох уж, бдительность-подозрительность. Ну, будь

  по-твоему. Меняемся.

   На его лице отразилось удивление, однако чашки перешли из

  рук в руки.

   - Чтоб тебе пусто было, - буркнули они в один голос и

  даже рассмеялись.

   Каждый с загадочной улыбкой опорожнил свою чашку.

   С видом беспредельного блаженства они поудобнее устроились

  в креслах, обратив к огню призрачно-бледные лица, и

  наслаждались ощущением тепла, которое разливалось по их тонким,

  если не сказать, паучьим жилам. Баку распрямил ноги и

  протянул пальцы к тлеющим углям.

   - Ах, - выдохнул он. - Что может быть лучше доброго

  зеленого чая!

   Симона склонила красивую головку, пожевала ярко накрашенные

  губы и начала клевать носом, то и дело исподволь поглядывая

  на Баку.

   - Жалко горничную, - вдруг прошептала она.

   - Да уж, - так же тихо отозвался он. - Горничную жалко.

   Огонь разгорелся с новой силой, и Симона, помолчав,

  добавила:

   - Устаева тоже жалко.

   - Нет слов. - Он подремал. - Да и Ису, между прочим,

  тоже.

   - И тебя, Баку, - после паузы медленно выговорила она,

  хитро сощурившись. - Как самочувствие?

   - В сон клонит.

   - Сильно?

   - Угу. - Он остановил на ней взгляд совершенно ясных глаз.

  - А ты, дорогуша, сама-то как?