Азбука семейной жизни

Глава 8. Находка

Пиво кончилось.

Ночь только начиналась.

Потапенко сидел на диване, тупо уставившись в потолок и рассматривая свою люстру.

Николаич до сих пор молчал.

Ничего не было слышно и об экспертизе. Да и не во власти Николаича было ускорить процесс.

Два часа ночи. Где же достать пиво?

Отпуск проходил зря. Так мечтал, что в отпуск ничего не будет делать, только смотреть в потолок и потягивать пиво. И вот… не успел купить. Все закрыто. Пока то, пока се…

Дело, конечно, даже на первый взгляд было неясным. Чтобы разобраться, что там происходит и как, надо было знать, какие отношения внутри коллектива, знать кто там за кого.

А надо ли?

И так ясно, что там каждый против всех, каждый против каждого, и каждый друг другу волк, товарищ и убийца.

Да еще и семьи такие.

Когда у нас будут нормально воспитывать детей?

А что значит нормально воспитывать?

Ему было хорошо сидеть и рассуждать. У него не было еще проблем с детьми. Его маленький сын был с женой, они сидели у тещи и ждали его на берегу Азовского моря. У родственников. И ему пора было ехать, погулять, подышать чистым воздухом. Поиграть с сыном. И тут этот внезапный стоп.

Ольга. Кто она ему? Ну всего лишь несколько лет назад помогла в расследовании. Ну помогла и помогла.

А тут сын. Жена. Что важнее? Взаимопомощь?

А разве он помогает? Валяется и пьет пиво.

Пива, правда, нет.

Значит, валяется и мечтает о пиве.

Что же делать? Сегодня, он как понимал, была последняя возможность и единственная — попить пивка… а все было вокруг закрыто. Ничего нигде невозможно было купить.

Черт возьми, есть же шлюхи.

— Алле, мне девочек привезите, и это… не забудьте ящик пива.

Радостный, что так здорово придумал, он снова улегся на диван и уставился в окно. За стеклом крутила метель.

Рановато в этом году сыплет снег, ох рановато.

А что у Ольги? Прям обвал каких-то сказочных историй. Насчет ванны, жены и крови, моментально исчезнувших при появлении милиции и «скорой» — это что-то невероятное. Либо этот Евгений сочиняет, либо он сошел с ума от горя… Нет…

От беспокойства — что там дочка….

Он представил, что было бы, если б он направил своего сына в «зазеркалье». И тут же махнул рукой. Какого беса туда устраивать сына. Там же сплошное очковтирательство…

Нет, он не хотел, чтобы из сына вырос какой-то обманщик, лжец, который с пол-оборота врал бы, врал бы, и врал…

Есть такие люди — их спроси, что угодно — первое, что они скажут — ложь…

А как вести следствие? Как вести опрос, если тебе врут?

Что за чушь такая — врать. И ведь ладно там из выгоды врать, но врать инстинктивно, просто так, как первая реакция на вопрос, — это даже объяснить невозможно.

Он спокойный парень, Но и то, иногда так хотелось как следует дать по морде — ну ведь врешь! Какого черта! К чему это тебе врать здесь? Тебя ведь это никак не затронет, зачем врать-то?

Метель не утихала. Блоки балконных панелей колотились друг об друга и о железные штативы креплений. Грохот стоял сатанинский.

Да, это целый ураган.

Где же шлюхи?

Эта короткая мысль только появилась в лобных долях сознания, как в дверь забарабанили.

Почему-то не звонят.

Потапенко поднялся и поковылял к двери.

В коридор сразу ввалилась толпа нарумяненных девушек.

Вот что его всегда удивляло — так это ненормальное пристрастие к косметике.

От одного взгляда на эти… на это… на эту живопись… становилось дурно, падало всякое желание.

У кого-то же не падало. Опять периферийно подумал он, и осмотрел сутенера.

— А где пиво?

— Вот.

Мужик, обычный такой с виду мужик, поставил коробку на пол у двери.

— Ну что, какую берешь?

— Ах да…

Потапенко с трудом оторвал взгляд от бутылок.

Девки… Надо изобразить внимание…

Какой дурак цепляет шлюх, это же в сто процентов вляпаться во что угодно и потом за все эту приключенческую романтику платить болью, здоровьем… да всем…

Лучше монашествовать, чем подставляться под дешевку…

Никого, правда, эти соображения не останавливали. Погоня за дешевым апломбом, адреналином, — опускала самих охотников до минусовой отметки синусоиды…

— Ну что-то старые у тебя девки.

— За малолеток и цена другая.

— Ладно, давай рассчитаюсь за пиво и за вызов, и езжайте уже. Не нравятся мне твои девки. Держи деньги и прощай.

Ничуть не расстроившись, парень в черной куртке сунул купюры во внутренний карман и открыл дверь.

— Ну если еще пива надо будет, вызывай еще.

— Мужик, а мужик, а мы хорошенькие… Может, и нас пивом угостишь? Ну что мы тебе так не по нраву?

Две крайние девушки повисли у него на плече.

Треники, обвисшие на коленках, мало что защищали от их приставаний и поглаживаний.

— Пива, девушки, мало, мне самому не хватит.

Он даже не попытался улыбнуться, просто выжидательно встал у косяка.

Табор влился в лифт, полностью забрав с собой ароматы улицы и гламура.

До чего надо дойти, чтобы вот так размалевавшись на улицу выходить?

Потапенко тащил свой ящик к дивану, на ходу вытаскивая бутылку.

«Бавария»…

Сойдет… хотя он предпочитал «туборг».

«Бавария» была немного сладковата, а «туборг» — это как раз с мужским характером, именно под воблу.

Как хорошо в отпуске. Когда не надо завтра на работу.

Хорошо даже, что жена уехала, и не надо было стыдиться что наклюкался пива, что тут ребенок, а он мусолит бутылку.

При малыше он не смог бы себе такого позволить. Стыдно.

Хотя… С любимыми не расставайтесь… Это он отлично помнил… Но так уж получилось…

Шипучий золотистый напиток с радостью заполнял прозрачный стакан, ребристый хрусталем советского точения.

Нет, стаканы-то эти были куплены недавно, но рисуночек… Такой хрусталь делали сто лет, ничего-то не менялось в этой стране, из года в год, из десятилетия в десятилетие…

Одно и то же… одни и те же лица, одно и то же требовалось для…

Для чего?

Но надо же такое… Жена в ванне, кровь, которой нет, и ведь эксперты сказали, что крови не было…

Нет, Потапенко верил Ольге… Видимо, тот и правда видел. Вряд ли… Сколько надо наглотаться наркоты, чтобы такое привиделось?

Вот он бы пришел домой, и тут в ванне жена в крови… и нигде ее нет… пропала…

Может, он сам убил ее?

К чему?

Потапенко хмыкнул… Десять лет супружеской жизни приучили его мыслить реалистично. Мужу у***ь жену, или жене мужа — причины не требуется. Тут уж точно не нужно ни завещания, — ни английского замка в наследство, ни любовницы, ни любовника.

Десять лет совместной жизни… И все… Вполне можно понять, как убивают просто так, потому что бывает, что больше невозможно находиться вместе, смотреть не можешь на этого человека.

Потапенко вспомнил глупую рекламу, где жена с омерзением отнимает яблоко у мужа и идет, запускает комбайн — отжимает сок и подает ему стакан с соком — она не могла выносить, как чавкал, хрустел этим яблоком муж.

Вот она жизнь. Как приучить себя не видеть, не раздражаться, не… убить…

А иногда так хочется…

Да и ему так иногда хотелось у***ь свою половину…

Почему половину?

Вот вечно — это чисто женское… дурдом. Вечно жена его по телефону с подружками кромсала эту фразу:

Ты должна найти себе свою половинку…

Да что он сам — не целое?

Или жена его не целое?

Что за мир из людей — половинок?

Отличное пиво привез… Молодец парень. Понимает его. Как приятно иметь дело с понимающим человеком.

Кто сейчас снимает проституток? Что за чушь…

Пиво было ледяным.

Оно холодным потоком струилось по пищеводу, мягко расползаясь по желудку, привнося немного тепла в мозги, взгляд становился спокойнее, детали исчезали, суть…

Суть… в чем тут суть?

Что за мерзость устроить мужу такую сцену?

А ведь это наверняка была жена…

Ах нет…

Это может быть и так… что он убил… и теперь…

Ну, и вызвал милицию.

Ну даЮ и вызвал милицию. Сплошь и рядом они убивают и сами вызывают милицию.

Но это вроде как Ольгин знакомый. Она ему сама верит…

Ну и что? Что — Ольга… Ей наврали, она и поверила.

Нет… У Ольги интуиция была неплохая. Если она ему верит, это…

Это упрощает дело.

Значит, пришла жена, навела краски…

Но что за болван- то?

Почему он не дотронулся, не посмотрел… Что ему так противно дотронуться было?

Вот живут же люди, дотронуться друг до друга не могут — так отвратительно, — и при этом спят в одной кровати…

Небось, там еще и кровать семейная шелком покрытая…

Ладно. Там эксперты все посмотрели. А вот на месте Марка… Тут мне еще предстоит узнать результаты.

А там, если это была и правда его жена, то надо будет ждать ее дальнейших действий. Этот спектакль она задумала не просто так, и расчет тут был, и время все рассчитала, и ушла она… к примеру… через окно…

Интересно, у них есть на первом этаже решетки на окнах?

Окна, конечно, никто не посмотрел…

А что тут было ждать?

Да что угодно. Если он так разозлил свою жену, что она бросила все, уехала, приехала, и скрывается… И пугает его.

А может, она и не исчезла вовсе…

Кто знает, какую легенду она насочиняла там, в Германии, чтобы отвечали именно так, а не иначе.

А может, это доведение до сумасшествия?

Или объявить его хочет сумасшедшим?

Скорое всего этому Евгению что-то угрожает, и что-то очень серьезное, и, возможно…

Да это выкрутасы больного сознания, и добром это не кончится.

Утро ввалилось в комнату острым телефонным звонком.

Хотя… звук был обычным.

Остро болела голова.

— Алле. Николаич, да я, все нормально, что ты. Ничего мой голос не изменился, просто он попил пива вчера.

Николаич на том конце радостно позавидовал отпуску и свободе пивозаливания.

Потапенко поморщился. Батарея бутылок, стоящая рядом с диваном, напомнила, что пополнение было, но откуда взялось оно, он вспомнил не сразу.

Построенные бутылки, батарея шлюх, да точно, парень в черной куртке привез пиво вместе с девками…

Потапенко оглянулся. Шлюх, слава богу, не было.

— Выкладывай, что нового есть?

Очки куда-то запропастились. Следователь по детской привычке склонился над телефоном, хотя в этом не было никакой необходимости. Механический рефлекс пользоваться трубкой, привязанной к аппарату с диском.

Теперь у него в руках была мобильная трубка, но он все так же наклонялся над стоящей на полу в изголовье подставкой для телефона, свесив с дивана голову и испытывая невероятные мучения от внезапного похмелья.

— Не может быть… Николаич, а ты-то откуда все знаешь?

Ах… да… экспертиза…

Значит, убийство…

Боли прибавилось…

А он-то думал, что записка Марка все объяснила…

Тонкое тело следователя заскользило с дивана, пытаясь двигаться резко, или хотя бы побыстрее. Но порывы, чуть менее плавные, доставляли ему невероятную боль… головную.

Да, мало было мне одной головной боли, надо было заработать вторую.

Странно, — мысль Потапенко растекалась и растекалась, как спрессованное пиво, концентрированное и сгущенное.

— Почему голова одна, а боли вот уже две. Наверное есть еще и третья. Это, если думать, что жена там одна и ждет меня. Но нет, я об этом думать не буду…

То, что сообщил Николаич, было вполне ожидаемо. Результаты были вполне реальными, учитывая с каким уровнем подонков… так тихо, тихо… просто такого рода психотронику достать не так просто… а так… все предсказуемо…

Гринофинацетиморхон… Ничего себе названьице…

Значит, это не самоубийство, а у******о под самоубийство… Накормили препаратом, подсунули лезвие, затолкали в ванну, и все… остальное было делом времени…. Ему просто сказали, что надо делать.

Даже записка поддельная… Или нет?

Про записку Николаич еще ничего не сказал.

Но почему? Почему подсунули эту ампулу?

Если бы Рита эта не спрятала бы записку, то все смотрелось бы как типичное самоубийство. Но она прихватила и записку и ампулу, что собственно и сделало все это подозрительным…

Но записка и ампула… Это просто нонсенс. Одно сразу перечеркивает другое…

К чему весь этот спектакль, если тут ампула у всех на глазах валялась… Что толку в записке, если вот он, препарат подавления сознания, депрессант, приводящий к самоубийству, или просто превращающий человека в обычного раба. Да ему все что сказали — все он тут же и сделал… — достаточно было ампулы этой гадости в кофе… Или в чай…

А может, это сама Рита? Сама его отравила, убила, а потом убирала так неумело… И так испугалась того, что сделала, — даже и записку спрятала…

Может, это был страх, что записка продиктована. А что по стилю можно будет определить автора?

Да, точно, если записка надиктована, и почерк его, то стиль — это уже не Гиршмана… Это стиль того, кто диктовал…

Черт возьми это пиво…

Соображалось с трудом…

И усталость была такая, как будто он всю ночь разгружал вагоны.

Да, с такой головной болью было не до глупостей и развлечений. Думать можно было только о деле. Перебирать и раскладывать, как мозаику. Но фактов было мало. Мало было информации об участниках, обитателях звездного «зазеркалья».

Что там было в записке?

Потапенко достал записную книжку, в которую аккуратно скопировал текст.

«Внимание, внимание! Я, великий Марк, великий Гиршман, не разрешаю вам жить без себя, а себе не разрешаю жить! Все уходит, уходите и вы, а я уйду сам, а…»

Все-таки это что-то невероятное… если эту записку диктовали, то это диктовал тоже не вполне нормальный человек. Что значит — тоже? Почему-то остановил себя следователь. Возможно, что сам Гиршман был вполне нормальным. Хотя… При таком раскладе в «Зазеркалье», с ложью и притворством, какой нормальный там бы выдержал бы.

Так вот он и не выдержал…

Потапенко улыбнулся своим похмельным зигзагам.

Хорошо, если предположить, что ее писал сам Марк Гиршман под впечатлением, под воздействием препарата…

Хотя вряд ли… Тот, кто дал ему этот гринофинацетиморхон должен был торопиться. Время действия там считанные минуты… Тут было не до записки… чтобы, типа, Марк придумай, напиши… а я посижу на пеньке… на тебя погляжу… тебя подожду…

То есть, на эти минуты должны приходиться как минимум два приказа — напиши записку и покончи с собой.

Допустим, в ванну его столкнули потом…

Но придумывать записку — времени уже не было.

Или было…

Так что там дальше?

«Небо, земля, петухи и куры… останутся навсегда, как и стадо вонючих животных, которым ничего не надо и которые ничего не хотят…»

Невольно Потапенко хмыкнул… Что-то это все напоминало… Что-то из детства… Из школьного…

Типа — львы и куропатки… Да точно, это — Чехов… «Чайка»…Или это «Гроза» Островского? Нет… там было — про «почему люди не летают».

Летают… еще как… в полном пролете…

Да, с такой головной болью очкарик чувствовал себя в полном пролете.

«А я хочу всего, всего и побольше… и как можно быстрее и проще… а самый легкий путь получить все — это стать всем…»

А это уже из сказки — «Морозко».

Усмешка опять скривила тонкие губы худенького Потапенко. Очки сползи на кончик носа…

Как там было-то… «Хочу жениха, хочу богатства»…

«Я буду богом, я буду туманом, я буду во всех. Хочу наказать их всех».

Потапенко бросил книжку на пол и откинулся на подушку.

Несоответствие всех деталей этого дела настораживало, гипнотизировало, удивляло.

Все как-то сводилось на Риту. Она накормила его, потом надиктовала записку, в порыве… Потом… Вдруг осознала, испугалась внезапно — что по стилю определят, что писал не он, и все стала прятать.

Внезапный звонок в дверь прервал построения больной головы Потапенко.

— А с чего ты взял, что все должно быть логично?

Николаич с порога вступил в дискуссию с молчавшим помятым очкариком.

— Не логично, но вероятно.

— Вероятно — всегда не очевидно.

— Ну да — невероятно, но очевидно.

— Ты что, совсем перепил? В слова решил поиграть?

— А во что мне еще играть?

— Как ты не понимаешь, это же дети!

— Какие на фик дети. Это зверята какие-то… Что один, что другой. Зверюги… И смотрят, как волки…

— Так они же еще недоразвиты. Живут на инстинктах.

— Ага еще и недоразвиты, еще в процессе, так сказать… Еще хуже, значит, будут… Кошмар на улице вязов, Фредди Крюгер — ты где…

— Запоносило…

— А взрослые, по-твоему, нет. Живут на логических цепочках разума…

— Не все.

— А остальные становятся развитыми… Ну да…

— Давай без логики… а? А то сейчас уйдем вообще в дебри… Есть логика… У каждого мозга она своя — кто-то видит причинно-следственные связи, а кто-то нет… Поэтому и выводы соответственно… Раз неполное познание мира… Раз полной инфы о мире нет…

— А была бы?

— А была бы — не все смогут ее осознать, понять.

— Ага, кому-то придется просто поверить.

— Как в бога…

— Да… Короче… Ты еще Солнце и Коперника вспомни…

— Хороший пример.

— Дети, ты говорил, дети… И что?

— А то, что все не обязательно должно быть умно.

— Что значит умно?

— Ну, не обязательно должно быть рассчитано, логично, математически высчитано.

— Ну да — захотел — убил… Вопрос только — препаратик этот, сам сказал — не достать нигде… Захотел — убил — это когда топор взял и убил, в порыве, а тут достали, пронесли туда, подсунули, опоили… И уже тогда — убили…

— Длительность самого поступка не означает включенный разум.

— Тем более, если и включаться нечему, и выключателя нет.

— Именно.

— Но ведь не во сне…

Николич в своих потрепанных брюках, поблескивающих на коленках, выглядел вполне импозантно… Старик без церемоний пошел сразу на кухню, засуетился вокруг чайника и чистых чашек для себя и Потапенко.

Он вымыл пару найденных стаканов, сваленных в кучу с грязными тарелками в раковине, и аккуратно поставил их на кончик стола. Открыл шкафы в поисках заварки.

— Ты что — пиво купил, а заварки нет?

— А шлюхи чай не пьют.

Потапенко достал из нижнего ящика упаковку липтона.

— Я не пойму, ну и что ты предполагаешь?

— Поедем сейчас туда, умойся, вставай, поедем, посмотрим еще раз, поговорим с Ритой.

— Ага, ты тоже считаешь, что это она?

— Полностью уверен, что нет.

— Как это?

Очкарик взял свою чашку, дымящуюся свежезаваренным чайком.

— Сахар есть в этом доме сегодня?

— Печенье есть — вон там.

— Без сахара я не пью.

— А я не пью без печенья.

— Как баба прям…

— Как юрист…

— Печенье жрет тоннами и все худой… Ладно, гони свое печенье…

Николаич уютно устроился на единственном стуле. Потапенко молча стоял в углу.

— А почему у тебя стул тут один? Ты же… вы же не по очереди тут кушаете?

— Мы в комнате лопаем…

— А кухня для чего?

— А где ты видишь тут место для трех стульев?

— А что вы с женой три медведя что ль?

— Мы нет, а вот Игоряшка — медведь.

— Ладно, по коням…

«Зазеркалье» встретило их неприветливо. У входа долго проверяли документы. Но отказать в пропуске с направлением из московской прокуратуры не смогли.

— У нас еще одна смерть.

— И тоже самоубийство?

Их встретила Инна. Ее брови были сдвинуты, лицо бледное. Видно было, что это уже было серьезно для нее, и шутки закончились. Хотя и смерть Марка вряд ли была смешна.

— Кто умер? Как?

Николаич пришипетывал. Он ходил без протеза, с одним зубом, торчащим у него смешно сбоку, спереди. Для незнакомцев он, наверное, вообще казался монстром, выползшим из-за печки, где сидел долго и упорно, и питался тараканами, случайно попадавшими туда для погреться.

А что еще он мог есть с одним зубом? Тараканов только, и то, глотая их целиком…

Сам он совершенно не комплексовал по поводу своего внешнего вида.

— Офелия Ванго. В… — Инна замялась… потом твердо произнесла — на толчке.

— Как на толчке? Как тот рыцарь, от поноса?

— Какой рыцарь?

— Умерший от трехдневного поноса. Фильм такой был.

Инна покосилась на Потапнеко. Несерьезен он был как-то. Тут смерть, а он какого-то рыцаря вспомнил.

— Вам как бы на все плевать. Тут люди умирают, а вам все равно. Неужели вас это ни капельки не напрягает? Не волнует?

— А вас?

Она даже остановилась. Остановилась точно перед дверью, которая вела внутрь «зазеркалья».

— А камеры вы выключили?

— Да, камеры выключили. Ребят вывезли.

— Как вывезли? Зачем же тогда мы идем туда?

— Откуда я знаю, пришли и идете, и при этом вам смешно… Смешна смерть людей, детей…

— Ну им же всем было все равно, что они обманывают нас своими механическими голосами. Вы же тут в сговоре, обманываете по типу лохов, типа музыка, а настоящая музыка… Где она? Мы лохи, что смотрим фанеру, а они лохи, что умирать начали…

— Не знаю, где настоящая музыка, а тут хорошие ребята, и уже второй ребенок умер.

— За ложь, наверное…

— Ну, это же не они придумали…

— А ему все равно… Он для страданий выбирает того, кто больше будет мучиться, кто в большей степени осознать сможет свое горе…

— Кто «он»? Вы что — сумасшедший?

Потапенко даже остановился, в недоумении, что он вообще несет.

— Не обращайте внимания. Он провел бурную ночь…

— А вам не вредно после этого работать?

— Работать, девушка, всегда вредно.

— Все познается в сравнении… Когда сравниваешь работу и отдых — понятие рая исчезает…

Инна мягко улыбнулась, она старалась быть любезной, хотя чувствовалось, что напугана и устала.

— Это как? Я не был в раю… — Николаич был не способен рассуждать ни абстрактно, ни дружелюбно.

— Это я вспомнил о законах вселенной, — уточнил все более трезвеющий очкарик.

— Да, существуют и такие? А говорили — «он». Я думала, вы сектант.

— Законы — они одни… один… одни… — просто мы не в состоянии их понять. А верить никто уже не хочет.

— Что, такие умные законы?

— Не умные, а не подвластные нашей человеческой, животной логике… Но если мы будем развивать мозги — то уловить нить будет возможно… Возможно…

— Нить лучше в иголку.

— Так, Ариадна, пора сосредотачиваться.

— А ладно, разбирайтесь сами, по каким законам расследовать это дело. Вот труп.

— Не расследовать, а жить…

Николаич уже нагнулся над свесившейся в нелепой позе Офелией.

— А где эксперты? Где милиция, где все?

— Не знаю. Мое дело было вывезти ребят.

Потапенко и Николаич округлили глаза.

Ничего себе, законы вселенной! Тут обычные-то не соблюдались…

— А куда вы ребят вывезли? Вдруг один из них убийца и продолжит убивать?

Инна тревожно посмотрела на сыщиков.

— Как приказано, так и делаю. Вывезли на дачу к продюсерам. А тут сейчас все будет разбираться и демонтироваться.

— Ничего себе… А где эксперты?

— Через два часа приедут за телом. Так сказали…

Инна повернулась, и избегая последующих вопросов, быстро зашагала прочь от смуглого тела мулатки, уже успевшего посинеть.

— Адресочек дачи нам чиркните, — успел крикнуть вдогонку очкарик.

Николаич уже набирал свои номера, что-то тихо нашептывая трубке.

— Все в порядке — тело наше, — шепнул он нагнувшемуся Потапенко. Через пять минут наши его заберут.

— А что ты сейчас можешь сказать.

— Что, что — типичная картина. Смерть на толчке от инфаркта.

— Для 18 летней девушки, Смерть от инфаркта — типична… Или это только для негритянок типично?

— Екатерина II умерла на горшке…

— Да… Вот это экспертиза… А что общего у этой девицы и Екатерины?

— Горшок общий…

Потапенко все ворчал. Его раздражало буквально все. И рано наступившая зима, и то, что всех ребят вывезли.

— Значит, и эту накормили чем-то, что вызвало расширение сосудов и последующий инфаркт, и она побежала на толчок, и по дороге… Вернее в процессе… — того…

— Надо выяснить, что именно она ела, что пила, с кем разговаривала… Где эта красотка-то наша?

— Да слышу я вас, слышу, — раздался голос в громкоговорителях

— А как же тайна следствия?

— Это киношное все. Я вас слышу, а то вы не знали…

— Не важно… У вас там запись есть? Что тут происходило до того, как все это случилось?

— Ребята сидели в гостиной. Обсуждали… Двое были в ванной.

— В джакузи?

— Нет, в душе. Влад и Сергей.

— А Офелька?

— Офелька завтракала. Она всегда с вечера себе салат этот готовит. И ставит в холодильник.

— Остатки салата есть?

— Вот чего нет — того нет. Она вылизала тарелку и вымыла за собой. И поставила сразу на полочку. Если в вымытой тарелке вы сможете что-то найти…

— И она так всегда делала?

— Да.

— А из чего был салат?

— Ну там огурец, что-то еще… И йогурт. Картошка, огурец, яйцо…

— Да ладно, я серьезно.

— Мне тоже не до шуток.

Николаич с Потапенко переглянулись.

— Вы что тут кормить их толком не могли?

— Этот салат был ее любимый.

— И она его на ночь готовила и типа замачивала?

— Типа да.

— Да я от такого салат без всяких медикаментозных ядов в сортир побежал бы.

— И умер.

— Да мы поэтому и не побеспокоились.

— А она тут завалилась.

— Ну она долго сидела, мы и поняли. Ну сидит человек и сидит… А потом ребята прибежали, дверь толкнули, она и завалилась…

— Ясно.

— А кто-нибудь ночью вставал к холодильнику?

— Да кто только не вставал.

— Как это?

— Да они все по ночам холодильник навещают. Кроме Влада. Он спит мертвым сном.

— Ну да, самый молодой.

— А из вне, из обслуживающего персонала, что никто сюда вне входит?

— Никто.

— Да ладно вам… Вы же моете туалеты, полы в студиях, протираете окна. Наполняете холодильник. Хоть кто–то проверяет продукты?

— Если вы так будете проверять — то нас тут 320 человек.

— Что?!

— 320 человек обслуживает этот «зазеркалившийся» домик.

— Понятненько… То есть…

— Ничего не то есть… В холодильник вчера ничего не поступало.

— Что же она старые йогурты ела?

— Трехдневные.

— А кроме нее ест кто-то эти йогурты?

— Все их лопают. Все, абсолютно все ребята едят йогурты.

— То есть отравлены были только эти…

— Почему ты думаешь, что препарат был в йогурте?

— Не в огурцах же…

— А пачек из-под йогуртов…

— На кухне в мусоре…

Николаич суетился над телом, что-то измеряя и соскабливая.

Потапенко пошел к кухонной мусорке.

Улов был довольно большой. Тут были пять пачек йогурта. Он изъял их в пакет. Тут были какие-то ампулы, пакеты с молоком, бумажки, очистки от сосисок, обертки от конфет.

Вдруг что-то блеснуло. Странно, но сверкнуло как драгоценность.

Потапенко вывалил содержимое прямо на пол. Так и есть, среди очисток и бумажек было кольцо. Тоненький ободок, почти проволочный, был желтый, на внутренней стороне виднелась проба.

— Золотое колечко-то, не бижутерия.

Камешек маленькой песчинкой-звездочкой, сверкал всеми цветами радуги, завораживая и настораживая.

Неужели лучший друг девушек?

Осторожно он снова все собрал в корзину и поместил всю ее в огромный пакет.

Мимо уже несли тело. Черные глаза Офелии были раскрыты. Никто так и не догадался прикрыть лицо полотенцем.