Тайна виллы "Магнолия"

Глава 3

Глава третья

Мы должны были на поезде доехать до Арля, а там, как сказала Жюли, нас встретит экипаж графа и доставит на виллу, которая располагалась на побережье между Марселем и Сетом. По рассказам Жюли я уже знала, что это прекрасное место с живописными окрестностями. Дом стоял на берегу небольшого озера, тоже собственности графа. Меня заинтересовало название виллы – «Магнолия». Жюли объяснила, что в саду с задней стороны дома растёт огромная магнолия.

- Я помню, - сказала она со вздохом, - как играла под ней в детстве с мамой. Я тогда была совсем маленькой, и цветущая магнолия казались мне волшебным деревом. Только почему-то в последние годы она совсем перестала цвести. Отец даже подумывает, не вырубить ли это дерево, посадив на его месте что-то другое. А мне мою магнолию ужасно жалко. Если её не станет, моё детство окончательно исчезнет.

- А мне кажется, что наше детство остаётся навсегда в воспоминаниях, именно в них мы можем возвращать то, что ушло навсегда.

- Ты права, конечно, только всё равно мне жаль это прекрасное дерево. Даже без цветов оно остаётся красивым с ярко-зелёными блестящими листьями, и под ним всегда можно отдохнуть в тени, присев на скамейку, как и возле озера.

- Так попроси отца, чтобы оставил его, раз это дерево так дорого тебе.

- Попросить отца? - Жюли с изумлением уставилась на меня. - Ты шутишь?

- Ничуть.

- Попросить отца сделать что-то против его желания совершенно невозможно. Если он примет решение вырубить дерево, значит, так и будет.

- Ну, тогда я нарисую тебе твою магнолию, и она навсегда сохранится на моей картине.

- А ты сможешь заставить её цвести? - с улыбкой спросила Жюли.

- Конечно, смогу. На своих холстах я могу заставить цвести даже старый пень, а уж покрыть цветами магнолию и вовсе легко.

Графу де Ломберу принадлежала большая территория, здесь были и луга, и роща, и даже собственный берег моря. Наше поместье в Англии тоже было большим, но не охватывало такое пространство, как поместье Ломберов.

К моей радости, там была отличная конюшня, и Жюли заверила меня, что лошади будут в моём распоряжении. Я страшно соскучилась по верховой езде, и с нетерпением ждала момента, когда смогу вновь заняться ей.

Путь до Арля занимал двое суток, но мы не скучали ни одной минуты. Хотя я бывала прежде с родителями во Франции, но ни разу не преодолевала такие большие расстояния, и с огромным интересом смотрела в окно на мелькающие пейзажи, а Жюли делилась со мной тем, что знала о местах, которые мы проезжали.

Вечером первого дня пути мы с Жюли решили пообедать в вагоне-ресторане. Устроившись за столиком и сделав заказ, мы весело разговаривали, как вдруг моя подруга переменилась в лице. Я никогда не замечала прежде, чтобы в её глазах сменилась такая гамма чувств – от изумления, смущения до огромной радости. Я не видела того, кто привлёк внимание Жюли, но в этот момент раздался голос, который мог принадлежать разве что небожителю. Такого красивого мужского голоса я не слышала ни разу в жизни. Что там оперные певцы или драматические артисты с их хорошо поставленными голосами!.. Они не шли ни в какое сравнение с тем глубоким низким баритоном, который прозвучал сейчас за моей спиной. Обладатель его воскликнул с удивлением:  

- Не может быть! Глазам своим не верю! Неужели это малышка Жюли? Невероятно! Дорогая, вы стали настоящей красавицей, и я даже не могу добавить «как ваша мама», потому что она была просто красивой женщиной, а сейчас перед моими изумлёнными глазами предстала живая фея из детских грёз.      

Голос буквально обволакивал, звал в заоблачные выси и казался чем-то нереальным в этом обычном вагоне-ресторане. Мне безумно хотелось обернуться, но я сдержала своё нетерпение и ждала продолжения истории.   

После слов незнакомца Жюли страшно покраснела и ответила, сбиваясь от смущения:   

- А вы совсем не изменились, дорогой Алекс. Надеюсь, вы разрешите мне опустить детское обращение к вам? Я уже не ребёнок, а вы не мой дядя. Но по-прежнему безумно галантны. Вики, позволь представить тебе друга моего отца и нашего соседа Алексиса де Гордена. Алекс, это моя лучшая подруга Виктория Грейс, она проведёт у нас на вилле каникулы, чтобы я не скучала в одиночестве.     

Алексис обошёл столик, и я наконец-то смогла его рассмотреть. Я была разочарована. Слушая его голос, я представила высокого красавца лет двадцати пяти, а передо мной стоял худощавый мужчина небольшого роста, и лет ему было наверняка крепко за тридцать. У него были короткие тёмные волосы и чёрные глаза, именно чёрные, а не карие. Мне даже пришло в голову сравнение с чёрным бархатом. Алексис галантно поднёс к губам мою руку, а Жюли поцеловал в щёку, как ребёнка. Мы предложили ему присесть за наш столик, и он согласился.

- Алексис… - Повторила я непривычное имя. – Не совсем французское имя, скорее греческое.   

Он улыбнулся озорной мальчишеской улыбкой, которая сразу сделала его лицо моложе, явив миру очень симпатичные ямочки на щеках.  

- Вы совершенно правы, Виктория, - ответил он мне. – Отец у меня француз, а мать наполовину итальянка, наполовину гречанка, и меня назвали в честь её отца, моего деда, он как раз был чистокровным греком.

Алекс рассказал нам, что ездил по делам поместья, и сейчас возвращается домой, выразив радость, что мы всё лето будем гостить на вилле его друга, и он сможет видеть двух таких очаровательных девушек достаточно часто. Мне его слова показались обычной французской галантностью, но Жюли меня удивила, она буквально таяла под взглядом этого человека, терялась, не всегда находила ответы на его вопросы, и мне приходилось вести беседу за нас обеих. За час, что мы провели в ресторане, я поняла, что ещё очень многого не знаю о своей подруге, и меня ждут открытия и неожиданности.  

После ужина Алексис проводил нас до купе, немного посидел с нами и простился до завтра. Когда мы остались вдвоём, я спросила подругу:  

- И кто же для тебя этот Алексис? Даже не пытайся убеждать меня в том, что он просто друг, я ни разу не видела тебя в таком смущении.        

- Я и не буду пытаться, - вздохнула Жюли. – В Алекса, или в дядю Алекса, как я называла его прежде, я влюбилась, когда мне было четыре года. Я не встречалась с ним с четырнадцати лет, он уезжал надолго из страны, а когда сегодня увидела его, поняла, что моя детская влюблённость не исчезла за это время. Но, Вики, я для него ребёнок, не более того. Ему тридцать четыре года, он закоренелый холостяк, а ты понимаешь, что это значит. Так что мой интерес к нему ни к чему не приведёт. Разве что нарисую сейчас его портрет.   

Она схватила бумагу и карандаши и принялась за набросок портрета. Надо сказать, что, в отличие от меня, Жюли любила только портретную живопись. Если меня привлекали и природа, и животные, и городские пейзажи, то для неё это была рутина, необходимая для сдачи экзаменов, а рисовать ей хотелось только лица людей. И техника у неё была замечательная. Вот и сейчас карандаш летал по бумаге, и с листа на меня уже смотрели глаза мужчины, который так тронул сердце Жюли. Очень скоро рисунок был готов.   

- Покажи ему завтра, - посоветовала я Жюли. – Уверена, он будет в восторге.    

- Нет, не могу, - покачала она головой. – И ты ничего не говори, хорошо? Может быть, когда-нибудь покажу, но пока я к этому не готова. Он очень проницательный. Увидит рисунок, и всё поймёт. И может испугаться. А мне так хочется видеть его! Он часто приезжает к отцу. Если ничего не заподозрит, будет приглашать нас на прогулки. Может быть, сходим с ним на яхте, он любит море.    

- Почему ты никогда не рассказывала мне о нём? – спросила я подругу. – Ты мне не доверяешь?   

- Ну что ты такое говоришь! – возмутилась Жюли. – Конечно, доверяю. Просто говорить было не о чем. Когда я жила в Париже, я и вспоминала о нём не очень часто, но сегодня, как только увидела его глаза… Ты не представляешь, Вики, как у меня в душе всё перевернулось…  

Я и в самом деле не представляла, как сильно может любовь перевернуть душу человека, это чувство до сих пор было мне незнакомо, несмотря на то, что я была старше Жюли почти на пять лет. Иногда мне казалось, что, отдав своё сердце живописи, я  не смогу влюбиться в мужчину. Может быть, виной тому был мой отец, который являлся для меня идеалом. Он был красив, талантлив, умён, к тому же по-настоящему сильно любил мою мать, и я не верила, что на свете может быть второй человек, который обладал бы теми же достоинствами. Поклонники были у меня и в Лондоне из числа молодых людей, посещающих галерею, и в нашем загородном поместье, где сын старинного друга отца просил моей руки, но никто не тронул моего сердца, как не смог тронуть его и Франсуа здесь, в Париже. Я имела все основания считать себя очень серьёзной молодой особой, которую не интересовали такие глупости, как влюблённость, заставляющая людей терять головы и совершать безумства.