Я видела Дьявола. Он был мил.

Обречённый

В номере стояла тишина, верный слуга Беса. Он восседал на диване с вышивкой по шелку, накинув для приличия легкий халат на плечи, оставив голым изрисованный чернилой торс. Он курил с прищуром, не спуская цепкого взгляда с тонкой фигуры, скромно занявшей противоположный диван. Внутри бурлило темное, всепоглощающее зло в чистом виде, готовое запачкать эту невинную жертву обстоятельств. Чонгуку приходилось прикладывать колоссальное количество усилий, чтобы не сорваться.

— Папа не оценит мой визит к вам, — искренне поделилась она, а Чон через силу прислушивался к словам, чтобы оценить эту простоту души сидящей. Сложно проникаться чужим присутствием, когда по главе стола стоило единое и животное желание – растерзать. — Я рискую не только собой, но и человеком, сопровождавшего меня.

По такту и этикету Чонгук уловив смысл между слов, должен был кинуться обещать, что этот визит гостя останется тайной их двоих, но Бес с легкостью отодвинув совесть, к которой обращалась Мирэ, молчал в ответ. Чужой удел горестный его не волновал. Или он делал вид будто так оно и было.

— Приход мой обоснован тем, что я хотела лично дать свой ответ насчет предстоящего союза наших домов, — Чон в миру своих скованных возможностей в спектре чувств оценил ту холодную расчетливость девушки, которая верно истолковывала суть их брака. Там о любви светлой и вечной речь не шла, обе стороны стремились лишь к выгоде партнерства. — Вопреки моему уважению к вашей семье и фамилии, которую в честь носить любой девушке, я вынуждена отказаться от предполагаемого брака с вами. Отказ свой я хотела преподнести лично, чтобы никакого осадка он не оставил во взаимоотношении наших семейств, — девушка, подобрав маленькую сумку, встала с места и склонив голову коротко на прощание, намеривалась уходить, но ее остановил пропитанный недовольством открытым и холодом голос:

— Эту глупость я прощу, она обусловлена твоим возрастом, — сам не догадываясь о том, что начиная с этого момента и за все время, пока они будут состоять в браке, это оговорка о возрасте Мирэ станет тем элементом, разглаживающим острые углы отношении. Которых без сомнения будет множество благодаря буйному нраву Чона. Девушка застыла на месте, опустив удивленные глаза на спокойно тушащего окурок на дне пепельницы Чона. — Переговоры любого начала ведутся двумя сторонами.

— Вести переговоры не входило в мои намерения, я хотела лишь красиво преподнести свой ответ. Если вам есть, чем поделиться, то я выслушаю вас, — Мирэ неуверенно замолчала, оставив тишину висеть над головами. Чон потянулся за новой сигаретой, больше ни в чем не находя покоя для своей души. Эта девушка одним своим приходом переставила все карты, смешала мысли в голове. Теперь Бес не был уверен в точности в своих догадках о Киме. Главный элементом в предполагаемом плане Минсо был его брак с Мирэ, в противном случае мотивы путались и не совпадали. Чон что-то упускал. Снова. — Вам есть, что сказать? — неловко, скованно поинтересовалась Мирэ.

— Напротив, я был хотел услышать от тебя, чем моя кандидатура в мужья не угодила? — просто чтобы заговорить зубы, пока не доберется до оголенной истины. Под чутким надзором стоящих у входа в номер охранников и самого Чона девушка опустилась обратно на твердо набитый диван.

— Вопрос не в вашей силе, а в моей слабости, — подняв глубокий, чувственный взгляд на дымящего сигаретой Чона, сказала она. От сидящего напротив Чона сносило все барьеры, надменность и сила девушка, которую она показывала перед всем миром, в присутствии Чона обворачивались напускной игрой. Земля крошилась под ногами от этого властного, холодного не по человеческих меркам мужчины. Каждый миг, проведенный с ним Мирэ утопала в непроходимом иррациональном страхе. Трусость, на что никогда не была падка девушка, до кончиков еле подрагивающих пальцев овладела ею. Мирэ не терпелось ринуться в бегство и спастись. В этом порыве для нее нет никого укора. — Столь сильная личность, подобно вашей не поддаст моей скромной воле.

— Мне смешно, — выждав долгие тягучие минуты, сквозь дым изо рта, без доли смеха поделился он. — Выходит, мне понадобиться опуститься, чтобы соответствовать твоим убогим стандартам?

Девушка вся подобралась, готовая поплатиться за чужие умозаключения. Чонгук внимательно следящий за ней, уловил все изменения и блаженство угрюмое под стать ему разошлось по всему усталому телу от осознания того, что удалось задеть. Причем за самое больное. Ему даже не потребовалось упорствовать. Какая жалость, вопреки красивому виде фарфор был уязвим до безобразия. Поистине жалкое зрелище.

— Дай угадаю кого ты видишь в роли жалкого мужа, раздавленного под твоей скромной волей, — сладко затянувшись в последний раз. — Ки?

Вопрос с ответом готовым. Мирэ совсем побледнела в лице, глаза тусклыми обернулись. Кажется, даже непосильный страх, нагнетенный усилиями Чона, не мог привести ее в чувства.

— Верно, — холодно, подобно ему самому. В отчаянных попытках выжить, стерпеть и продолжить свой путь. — Наследник пятого округа близок ко мне по возрасту, схож по статусу и не обделен элементарной милостью. Став его супругой, я могу вести с ним разговор, будучи уверенной стать услышанной, в отличии с вами.

Молча, без вмешательств он выслушал ее нелепый лепет, чтобы следом, сразу же подписаться под каждым принесенным доводом. Таков был Чонгук, такова была судьба Мирэ.

— Будь мы хотя бы малость связаны, может быть помолвкой, — буднично, будто не приговор озвучивал вовсе. — Я бы приказал вырвать тебе язык, — Мирэ явственно дрогнула напряженным телом, ее охранник у двери даже сделал шаг в сторону гостиной, но не успела его тень зашевелиться люди Чона удержали его на месте. — Чтобы передо мной больше не смела мечтать о другом. Сегодня урок преподать не удастся, но совсем-совсем скоро… — сорвав судорожный вздох из груди девушки, Чонгук произнес тише обычного. — Я возьму тебя в жены, избавиться от меня тогда не получится. Я свое сказал, теперь свободна уходить.

— Вы меня погубите, — смиренно, и с такой несокрушимой уверенностью в словах о будущем, сказала девушка, спустив стеклянные глаза на поверхность низкого стола, разделяющего их. Голос бесцветный, словно были озвучены случайные мысли. Предельно раздавленная, не добившаяся первоначальной цели визита девушка снова поднялась на ноги. Больше не став заглядывать в лицо собеседника, утопленницей пагубных мыслей, Мирэ склонила голову скромно на прощание. Больше слов не понадобилось. Сказано было даже больше, чем нужно.

Он не отрицал, будто уже успел отнять ее хрупкую жизнь. Девушка себя так и ощущала убитым человеком, слабыми ногами направляясь к выходу из номера. Приход ее заимел ровным счетом никого эффекта. Усилия были напрасны.

Ее персону проводили двое верных охранником до самой машины, помимо Суёна, который на эту ночь взял ответственности присмотреть за Мирэ. Стояла угрюмая тишина, как только дверь наглухо затанированного Джипа закрылась, как только девушка оказалась в салоне, Суён тронулся с места. На отражении зеркала заднего вида его чуткий взгляд зацепился в маленькое личико, бледное от страха и волнения, осунувшееся за пару часов, по сути, совсем еще ребенка, которому довелось несколько месяцев назад переступить семнадцатилетние. Печаль и глубочайшее горе, опечалившееся на ней, заставило Суёна потянуться к бардачку при первом же светофоре с красным. Оттуда он достал металлический кейс, в котором хранилось дорогой и органический шоколад домашнего приготовления одной швейцарской фамилии с древними корнями в этом ремесле. Из-за жестких ограничений в рационе Мирэ в глаза не видела сладостей, не говоря об их употреблении в целом, оттого отрадой души стала долька темного шоколада с мятной начинкой, чем Суён пробыв ее личным охранником ведал. Но в этот раз вручив ей пару маленьких упаковок, он удостоился только потерянного взгляда вместо блестящих от радости глаз.

Девочка эта повзрослела, казалось, за несколько минут разговора с ним. А история то только-только разворачивалась.