Любовная ловушка для Макса

Предыстория: Марта и Макс

Рожала я тяжело. Шестнадцать часов невыносимой боли, ярости, отчаяния. В то время ещё не принято было делать кесарево всем и каждому. И я трудилась, выбиваясь из сил, в буквальном смысле выдавливая моего сына на белый свет. Про себя я сразу решила, что больше ни за что рожать не стану — даже если Тапани сильно попросит. А в том, что попросит, я не сомневалась. Как он говорил: на ферме лишних рук не бывает.

Впрочем, дальнейшая жизнь повернулась так, что хоть и нужны были Тапани дармовые помощники, но мне он в конце концов «сыграл проводной марш». Что-то разладилось в моём организме после того, как Максим появился на свет. Рос он беспокойным и болезненным, я недосыпала и недоедала, сил едва хватало на уход за сыном и работу по дому. По хозяйству помогала редко и мало, отчего Тапани недовольно морщился. Теперь он уже не слишком радовался тому, что женился на «городской»: после родов я и в постели стала более зажатой и осторожной, и в работе быстро уставала, и с торговлей пока помочь не могла.

Ещё и Макс умудрился родиться совершенно не похожим на меня. Черноволосый и ясноглазый, весь в Рихарда. Чем старше он становился, тем мрачнее делался взгляд Тапани:

- И в кого это малец такой «подгорелый» уродился?

Я пожимала плечами:

- Может, в прадедушек и прабабушек. Такое бывает.

Но сама видела, что муж мне не очень-то мне верит. Всяческих новомодных теорий по поводу ДНК и всех тех кодов, которые она переносит из поколения в поколение, он не изучал. Но и доказательств моей неверности наковырять Тапани было неоткуда. Слишком быстро закрутилось всё у нас с ним сразу после знакомства. Продлись ухаживания чуть дольше — причин для подозрений было бы больше. Но мы так быстро съехались, что Тапани решил, что забеременела я от него. Ещё и хвастался перед друзьями, что он ещё ого-го: молодуху свою сразу обрюхатил!

Глядишь, и успокоился бы Тапани со временем, но сначала я слегла почти на полгода, надорвав спину на работе: я снова вернулась к торговле в нашем рыночном павильончике. Ухватила однажды неудачно мешок с корнеплодами, что-то щёлкнуло в позвоночнике, да так, что в глазах потемнело и сознание отключилось. Очнулась на больничной койке и тут же встретилась с недовольным взглядом мужа:

- Ну, ты надолго тут разлеглась? Нанимать работников да врачам за твоё лечение платить у меня средств нету.

В киоск я больше не вернулась, но по дому и подворью работы на меня Тапани нагружал столько, что однажды я не выдержала: упала на сеновале в душистое сено и разрыдалась. От усталости, от боли, от отсутствия поддержки и понимания…

Там и нашёл меня старший пасынок — Янне. В отличие от грубо вырубленных отцовских черт лица, у старшего сына, как говорится, все углы были сглажены. И во внешности, и в характере. Парень он был красивый, внимательный и добрый. Видя, как я зашиваюсь по хозяйству, Янне частенько прогонял меня с подворья в дом:

- Иди обед готовь, я тут всё закончу.

И никогда отцу на меня не жаловался. Впрочем, Вильями с Петри меня тоже не обижали, помогали с Максом управляться. Им от отца тоже чуть ли не ежедневно влетало, потому без лишних разговоров шли мне на выручку. Но Янне — это был особый случай. Не раз я ловила его взгляд, полный желания. И что-то ёкало у меня в груди, заставляя поскорее скрыться с глаз пасынка. Словно какая-то невидимая сила хотела отвести от меня беду.

Янне опустился на колени рядом со мной, тронул за плечо:

- Марта, что с тобой?

И меня прорвало: все свои обиды и горести выплеснула я на пасынка, как грязную воду из ушата. Янне уже не стоял на коленях, прилёг рядом и гладил меня по голове, по спине, по плечам, вслушиваясь в срывающийся от рыданий голос. А когда я выговорилась, потянулся к моим губам и поцеловал. И я не вскочила, не убежала в дом — я откликнулась на его поцелуй. Позволила ему прижаться ко мне всем телом, расстегнуть пуговицы на блузке, взвесить в руках горячие груди с тёмно-розовыми горошинами сосков, поласкать эти горошины языком, задрать до пояса старенькую юбку, просунуть пальцы под резинку застиранных хэбэшных трусиков (я давно уже забыла, что такое кружевное и шёлковое белье, которое я носила в «Замке Грёз»!) и заставить меня застонать от сладкой истомы, от близости молодого и ласкового парня.

- Янне! Янне! Где ты? Помоги мне велосипед починить! - раздался со двора голос Петри и мы с Янне с сожалением оторвались друг от друга, принялись быстро поправлять одежду, вернулись к дневным заботам, оставив в телах гудящее чувство неудовлетворённого желания.

С того дня начался наш с Янне тайный роман. Поглотивший нас настолько, что со временем мы потеряли осторожность, обнимаясь чуть ли не на виду у Тапани. Не склонный замечать перемен в настроении окружающих, не подмечающий взглядов, которыми мы обменивались с Янне за обедом, мой муж лишь сокрушался, что лето выдалось холодное, урожай гниёт на корню, что выручки в киоске упали, что сенокосилка сломалась — опять непредвиденные траты…

И всё-таки однажды Тапани нас застукал. Всё на том же сеновале.

Схватив Янне за волосы, он стащил с меня старшего сына со словами:

- Ты б такое рвение в помощи по хозяйству проявлял!

И пинком отправил Янне в сторону лестницы, бросив тому вслед его вещи.

На меня же муж посмотрел с такой ненавистью, что мне стало страшно. И не напрасно. В первый и последний раз Тапани избил меня — до черноты, до ощущения тела мешком с костями. Плюнув напоследок в мою сторону, он повернулся спиной и прорычал:

- Отлежишься — собирай барахло и проваливай на все четыре стороны. И выблядка своего забирай!

Отлёживалась я три дня. Мальчишки тайком от отца приносили мне еду. Янне вырвался ко мне лишь однажды: правый глаз у него заплыл от удара отцовского кулака и нижняя губа была рассечена.

- За Макса не бойся, отец его не тронет. Меня он к брату своему отправляет. Перекантуюсь там, пока не успокоится. А хочешь, Марта, убежим с тобой вместе? - бормотал он, снова наглаживая мои плечи. - Украду машину отцовскую и уедем, куда скажешь!

- Не даст нам Тапани далеко уехать. Да и не хочу я, чтобы из-за меня отец родного сына прибил. Взяла грех на душу — сама за него отвечу. Думаю, что завтра уже смогу встать...И пойдём мы с Максом дальше приют себе искать…

- Ты прости, что так вышло…

- Бог нам судья, Янне. Мне тебя прощать не за что, ничего худого ты мне не сделал…

- Послезавтра днём будь готова. Отвезу вас на станцию, раз уж ничем больше помочь не могу.

- Вот за это спасибо, от такой помощи отказываться не стану…

Осторожно поцеловав меня, Янне смахнул со щеки слезу и ушёл, оставив меня «зализывать раны».

Уехали мы с Максом в Тампере. Не потому, что я возлагала на этот город какие-то надежды — просто в ту сторону шёл ближайший поезд с той станции, куда нас подвёз Янне.

Вот когда пригодились деньги, заработанные в «Замке Грёз», да сэкономленные со средств на ведение домашнего хозяйства, которые выдавал мне Тапани. На первые три дня я сняла номер в недорогой гостинице в пяти километрах от центра города. За эти дни мне удалось снять крошечную квартирку в деревянном доме, навести там порядок и познакомиться с соседкой снизу — милейшей пожилой дамой, которая очень помогла мне, присматривая за Максом, пока мне не удалось отдать его в городской детский сад. Работать я снова пошла в магазин и мало-помалу наша жизнь нормализовалась. Красивой и лёгкой жизни я больше не искала. Сосредоточилась на воспитании сына. А Макс в ответ на заботу не переставал меня радовать — рос умным, весёлым, находчивым. Сначала в детском саду, потом в школе был всеобщим любимцем — и с детьми ладил, и учителя в нём души не чаяли. Изредка я позволяла себе короткие романы, однако, не позволяла мужчинам нарушать моё личное пространство. А себе запретила привязываться, прикипать душой даже к самым «подходящим» кавалерам. Кроме сына мне никто не был нужен. Однако за свою гордыню мне пришлось поплатиться.

Максу было тринадцать лет, когда у меня обнаружили рак. Вот когда я испугалась. С родственниками я не поддерживала связи с момента своего отъезда из Эстонии и даже не представляла: жив ли отец? Всё ли ещё живёт в нашем старом доме? Хелене до меня и раньше дела не было, а после моего бегства из дома я наверняка пала в её глазах дальше некуда. В Тампере у меня так и не появилось близких друзей. Соседка с нижнего этажа давно уже переехала к сестре в Оулу. Просить помощи у Тапани я считала верхом наглости.

Однажды ночью, когда я никак не могла уснуть, буравя взглядом трещины на потолке, мне в голову пришла отчаянная мысль: написать письмо Ричу.