Твой последний кошмар

Глава 14

***

Мы становимся взрослыми, когда понимаем: никто нас спасать не собирается.

***

Мы останавливаемся у маленькой площадки — чуть приподнятой над дорогой, с открытым видом на небо. Место пустынное, неровное, с обрывистыми краями. Воздух — холодный, почти злой. Луна — тонкая, как порез на коже.

Сэм первым выскакивает из машины.

— Так! — объявляет он, вынося телескоп на вытянутых руках, будто это младенец. — Никто не трогает! Никто не комментирует! Я — капитан этой миссии!

— Рад за тебя, — лениво отвечает Тайлер, выходя из машины. — Сделай хоть что-то правильно.

— Я ВСЁ делаю правильно! — возмущается Сэм, одновременно умудряясь зацепиться ногой о камень.

Я выхожу последней. Холодный воздух бьёт в лицо. Где-то вдалеке слышен гул трассы. Сэм уже опустился на колено и настраивает штатив — ловко, сосредоточенно, будто делал это тысячу раз.

Тайлер стоит чуть в стороне.

Руки в карманах.

Профиль резкий.

Взгляд — на меня.

Я стараюсь не реагировать, но внутри всё равно сжимается.

Сэм вскакивает:

— Почти готово! — и отходит, гордый своим шедевром.

— Ты точно знаешь, как этим пользоваться? — уточняю я.

— Обижаешь, — он хлопает себя по груди. — Сейчас покажу.

Он наклоняется к телескопу, начинает ловить резкость, бормочет что-то восторженное, полностью уходя в процесс.

В тишине, что повисает между нами, вдруг звучит голос Тайлера:

— Ты часто так делаешь?

Я оборачиваюсь.

— Что «так»?

Он смотрит прямо в глаза.

Прямо, ровно, без смягчения.

— Садишься в машину к незнакомым парням. Поздно ночью. В штате, где уже третья неделя идут убийства.

Я выдыхаю — коротко, резко.

— Я села к Сэму. Мы знакомы.

— Да? — он делает шаг ближе. — Сколько? Два дня?

Я сжимаю губы.

— Этого достаточно, чтобы понимать, что он нормальный.

— Нет, Элли, — ровно отвечает он. — Этого достаточно только, чтобы придумать себе оправдание.

Сэм подаёт голос из-за телескопа:

— Так, я вообще-то здесь! И вообще-то нормальный!

— Я сейчас не с тобой говорю, — не оборачиваясь, говорит Тайлер.

Тайлер смотрит только на меня.

— Ты даже не знаешь, кто мы. И всё равно поехала.

В его голосе нет злости.

Нет осуждения.

Есть только... анализ.

Как будто он раскладывает меня по полочкам.

— Я сама решаю, что делать, — отвечаю я спокойно. — Я не ребёнок.

— Ты говоришь, что не ребёнок. Но хуже всего — когда человек думает, что взрослый... а ведёт себя наивнее ребёнка.

— Наивнее? — мне хочется фыркнуть, но выходит слишком остро. — Серьёзно?

— Да. — Он не отводит взгляд. — Ты даже не подумала, что могло быть, если бы мы были не теми, кем ты решила нас считать.

— Могла подумать, — бросаю я. — Но я увидела, как Сэм...

— Сэм. — перебивает он. — Сэм — это шум, смех и восемь слоёв хаоса. Он тебя отвлёк. Это не аргумент.

Я открываю рот — чтобы возразить, чтобы защититься, чтобы сказать хоть что-то...

Но он делает шаг ближе.

Буквально полшага.

Воздух между нами меняется.

Становится тёплее.

Плотнее.

— Тебе повезло, — тихо произносит он, — что этими парнями оказались мы.

Сэм отходит от телескопа, как раз успев услышать конец фразы.

Он поднимает палец:

— Или не повезло, — добавляет он, растерянно и неловко усмехаясь.

Мы оба оборачиваемся.

— Эм... я просто... — Сэм нервно машет руками. — Это была фигура речи!

Тайлер медленно переводит взгляд обратно на меня.

— Он прав. Иногда — не повезло.

Я фыркаю и делаю шаг, чтобы пройти мимо него — и слегка отталкиваю его рукой.

Он перехватывает моё запястье.

Резко.

Точно.

Без боли, но так, что я замираю.

— Я говорил серьёзно, Элли, — тихо произносит он. — В другой машине всё могло быть иначе.

— Спасибо за лекцию по выживанию, но я разберусь. Я вообще-то будущий психолог. И я разбираюсь в людях, если что.

Тайлер замирает на секунду.

— Ты? — его голос становится тише. — Психолог?

Я приподнимаю подбородок, чувствуя, как внутри поднимается злость:

— Да. Что-то не устраивает?

Он усмехается.

Не добродушно.

Не мягко.

Резко.

Холодно.

Будто услышал что-то абсурдное.

— Психологи — худшие судьи человеческой натуры. Думают, что читают людей...

а на деле — путают собственные фантазии с реальностью.

Я открываю рот, но он продолжает:

— Ты увидела Сэма, который улыбается всем подряд — и решила, что он «безопасен». Ты увидела меня, который попал тебе мячом — и решила, что я «опасен».

Он едва заметно тянет моё запястье — и пространство между нами исчезает.

— Это не понимание людей, — его голос едва слышен. — Это наивность, которую ты называешь профессиональным чутьём.

Сэм тихо свистит, будто наблюдает за дуэлью:

— Ох... сейчас будет жёстко...

— Замолчи, Сэм, — шепчу я, не отводя взгляда.

Тайлер понижает голос ещё сильнее:

— Психология — это не спасательный жилет. Это набор теорий, написанных людьми, которые не были здесь. — Он указывает взглядом на темноту, трассу, ночь вокруг. — Не жили в таком мире, где ты сейчас.

Я сжимаю губы.

— И что? Ты хочешь сказать, что я не способна отличить нормального человека от ненормального?

Он наклоняет голову.

— Я хочу сказать, — произносит он хрипло, — что если бы ты действительно разбиралась в людях... ты бы ни за что не села в эту машину.

Сэм поднимает обе руки:

— Прошу прощения, я — нормальный!

Тайлер даже не смотрит на него. Он мягко, медленно проводит пальцем по внутренней стороне моего запястья — там, где бьётся пульс.

Я дергаю запястье, и он отпускает его. Но ощущение его пальцев — точное, твёрдое — остаётся на коже, будто выжженная метка.

— Ты закончил? — мой голос звучит чуть хрипло, я отступаю на шаг, восстанавливая дистанцию, которую он так легко нарушил.

— Нет. Я только начал.

Сэм кашляет, явно пытаясь разрядить обстановку.

— Так, может, глянем на звёзды? А то мы за ними, вроде как, приехали. Юпитер, Сатурн... красиво, блин!

Но мы оба игнорируем его.

— Начал что? — спрашиваю я. — Читать мне мораль? Учить жизни? Мы случайно с тобой познакомились. Это называется «социальное взаимодействие». Люди иногда так делают.

— Социальное взаимодействие, — он повторяет мои слова без выражения, и они звучат как приговор. — В городе, где за последний месяц пропали три девушки. Все они тоже «социально взаимодействовали».

Ледяная струйка страха пробегает по моему позвоночнику. Я знала. Конечно, знала. Все об этом говорят. Но знать — одно, а слышать это здесь, в кромешной темноте, от него — совсем другое.

— Ты пытаешься меня напугать? — пытаюсь я парировать, но защита выходит слабой.

— Я пытаюсь тебя достучаться, — поправляет он, и в его голосе впервые проскальзывает что-то, похожее на усталое раздражение. — Но, видимо, твоя броня из учебников по психологии слишком прочна.

— А твоя броня из цинизма и паранойи тебе не кажется чрезмерной?

Он смотрит на меня, и в его глазах, наконец, вспыхивает искра — не гнева, а чего-то острого, живого.

— Это не паранойя. Это расчёт. Ты — переменная в уравнении с неизвестными. Я просто оцениваю риски.

— Я не переменная! Я живой человек!

— Вот именно, — его голос обретает стальную мягкость. — Живой. Пока.

Эти два слова падают между нами так тяжело, что воздух будто сжимается.

Я делаю шаг ближе — не потому что хочу, а потому что внутри всё кипит.

— Ты серьёзно? — спрашиваю я тихо. — Ты правда считаешь нормальным говорить такое человеку?

Он чуть приподнимает бровь.

— Я считаю нормальным говорить правду.

— Нет, — я покачиваю головой. — Это не правда. Это угроза, замаскированная под заботу.

На секунду он замирает. Не потому что растерялся — потому что он анализирует.

— Интересная теория, — произносит он медленно. — Продолжай.

— Ты говоришь так, будто всё знаешь. Как будто понимаешь меня лучше, чем я сама. Но ты даже не знаешь, кто я. Ты видел меня... один раз. И решил, что можешь ставить диагнозы.

Он смотрит на меня внимательно.

— Ты хочешь, чтобы я сказал мягче?

— Нет, — я вскидываю подбородок. — Я хочу, чтобы ты понял: я — не статистика. Не «переменная». Не случай из твоих новостей о пропавших девушках. Я — человек. Живой. Не «пока». Просто живой.

Тишина после моих слов становится оглушительной. Даже Сэм замер, не решаясь издать ни звука.

Тайлер не моргает. Его взгляд — это уже не просто анализ. Это что-то глубже, темнее.

— Живой, — наконец повторяет он, и в этом одном слове слышится леденящая душу игра. Он делает еще один шаг, сокращая дистанцию до нуля. Теперь я чувствую не только его дыхание, но и тепло его тела, исходящий от него холодок. — Это то, чем ты так гордишься? Своей жизнью? Своей свободой выбора?

Его рука снова поднимается, но не чтобы схватить. Он медленно, почти с любопытством, проводит кончиками пальцев по линии моей щеки к виску, будто ощупывая хрупкость кости.

Я не отдергиваюсь. Не могу. Паралич страха и острого, нездорового любопытства.

— Ты права, — шепчет он так, что слышу только я. — Я не знаю, кто ты. Но я знаю, кем ты могла бы стать. Еще одной строчкой в полицейском отчете. Еще одним плакатом «Пропала без вести». — Его пальцы теперь на моем виске, и я чувствую, как под ними бешено бьется пульс.

Сэм кашляет, и звук кажется неестественно громким.

— Может, всё-таки посмотрим в телескоп? Я уже настроил...

Тайлер наконец отпускает свою руку — так резко, будто связь между нами обрывается ножом. Я успеваю сделать вдох, глубокий, как после долгого нырка. Воздух возвращается в лёгкие слишком быстро, почти болезненно, и ноги на секунду становятся ватными.

Он даже не смотрит на меня.

Просто разворачивается к Сэму, словно разговор был формальностью.

— Да — говорит он, отмахиваясь. — Она уже идёт.

Он отходит к краю площадки, к самому обрыву, и зажигает сигарету. Пламя зажигалки на мгновение освещает его резкий профиль, затем гаснет.

Остаётся только тлеющая точка в темноте и силуэт против тёмного неба.

Сэм с облегчением выдыхает и лихорадочно машет мне к телескопу.

— Давай, Элли. Тут правда невероятно.

Я медленно делаю шаг к Сэму.

— Вот сюда, — Сэм настраивает окуляр, наклоняется, делает пару быстрых движений и отходит в сторону. — Давай.

Я опускаюсь к телескопу, и вижу Сатурн — крошечный, размытый, с бледными кольцами, будто нарисованными карандашом.

Должно быть восхитительно.

Должно вызывать восторг.

Но я ничего не чувствую.

Только холодок на щеке, где только что были его пальцы. Только бешеный стук пульса в висках. И тяжелый взгляд у меня за спиной.

— Ну как? — слышу я голос Сэма. — Видела? Это же... блин, это же Сатурн! Настоящий!

— Да, — выдыхаю я. — Красиво.

Но мой голос звучит будто издалека.

Я выпрямляюсь и отворачиваюсь от телескопа.

Сэм улыбается, но улыбка выходит натянутой. Он понимает. Понимает, что что-то сломалось, и склеить это обратно уже не получится.

— Может, еще хочешь посмотреть?

— Я...

И прежде чем я успеваю договорить, позади раздаётся спокойный, ровный голос:

— Я хочу посмотреть.

Мы оба одновременно оборачиваемся.

Тайлер стоит чуть в стороне, освещённый только тонкой полосой лунного света. Лицо всё ещё холодное... но что-то в его взгляде меняется. Как будто он отрывается от своих мыслей и впервые замечает телескоп.

Сэм моргает:

— Ты? Серьёзно?

— Да, — отвечает Тайлер так, будто это очевидно. — Я никогда не видел Сатурн вживую.

Он подходит ближе, движется уверенно, но без той хищной уверенности, что была минуту назад. Останавливается напротив телескопа, чуть наклоняется к окуляру.

Пауза.

Тишина такая густая, что я слышу собственное дыхание.

И вдруг — едва заметное:

— Хм.

Сэм нервно переступает:

— «Хм» в смысле плохо? Или «хм» в смысле хорошо?

Тайлер не отвечает сразу. Он отстраняется на долю секунды, снова смотрит — внимательнее, уже с другим выражением.

И когда он поднимает голову, на его лице — не улыбка, нет...

Но тень удивления. Честного. Настоящего.

— Красиво, — произносит он тихо, почти так, будто говорит сам себе. — Нереально.

Сэм выдыхает так, будто выиграл Олимпиаду.

— Я же говорил! Это же САТУРН! Настоящий! Я настроил — идеально! Это ж... понимаешь...

— Хорошо настроено, — ровно говорит Тайлер.

Сэм замирает.

— Правда?

— Да, и это факт.

Сэм делает большие глаза:

— Боже. Где-то в параллельной вселенной сейчас радуга появилась.

Но Тайлер уже не слушает.

Он снова смотрит в телескоп — дольше, внимательнее, тише.

И что-то в нём меняется.

Острота смягчается.

Жёсткость становится спокойной.

Дыхание — ровным.

Я смотрю на него — и впервые вижу не угрозу, не анализ, не расчёт. А человека, который забывает о мире на три секунды, потому что перед ним — космос. И это... странно красиво.

— Хочешь, покажу Юпитер? — робко предлагает Сэм.

Тайлер не отрывает взгляда.

— Покажи.

Сэм суетливо крутит регулятор, передвигает телескоп на пару градусов и отступает, будто представляет произведение искусства.

— Вот. Должно быть видно.

Тайлер наклоняется снова.

На этот раз он меняется иначе.

Не смягчается — нет.

Просто... замирает.

— Ну? — тихо спрашивает Сэм, будто боится нарушить момент. — Видишь?

Тайлер молчит.

Долго.

Слишком долго.

Так долго, что у меня по коже проходят мурашки — не от страха, а от чего-то непонятного, какого-то тихого, почти священного напряжения.

И наконец он выпрямляется.

— Почему ты раньше это не делал? — спрашивает он у Сэма.

В голосе нет раздражения.

Нет холодности.

Есть что-то... почти человеческое.

Сэм вскидывает плечи:

— Ну... не знаю. Типа. Думал, это никому не интересно.

Тайлер смотрит на него долго, словно впервые видит.

— Ты ошибался.

Простые слова.

Но произнесённые так, будто имеют вес.

Я улыбаюсь — коротко, почти машинально.

И именно тогда Тайлер смотрит прямо на меня.

— Хочешь посмотреть? — спрашивает он тихо.

Не приказ.

Не сарказм.

Не поддёвка.

Просто вопрос.

Я сглатываю.

— Да.

Тайлер делает шаг в сторону, освобождая мне место, но взгляд не убирает — следит, как я подхожу ближе, как наклоняюсь к телескопу, как вдыхаю холодный воздух перед тем, как взглянуть в окуляр.

И пока я смотрю на Юпитер — яркий, огромный, с чёткими линиями облачных полос — я почти кожей чувствую, что он стоит позади.

Достаточно близко, чтобы услышать моё дыхание. Достаточно далеко, чтобы я не могла обвинить его в этом.

Он хмыкает:

— Сэм, посмотри... такая сосредоточенная. Как будто сейчас откроет новую галактику. —

— Если она откроет новую галактику — я требую, чтобы она назвала её в честь меня. Сам Гэлэкси. Звучит же!

Тайлер хмыкает:

— Она назовёт её в честь того, кто меньше всего мешал.

Сэм возмущённо шипит:

— Тогда это точно не ты!

Тайлер едва поднимает бровь:

— Я и не претендую. Я просто наблюдаю, как человек делает то, что тебе недоступно: думает.

Я не отрываюсь от окуляра, но чувствую, как губы сами растягиваются в улыбке.

— Может, хватит меня разглядывать? — бормочу я, пытаясь сохранить серьёзность. — Вы спугнёте мои космические открытия.

Сэм мгновенно подхватывает:

— Она права! Тишина — ключ к звёздным прорывам! Все замерли! Не дышим!

Он громко втягивает воздух и задерживает его в груди.

— Если ты перестанешь дышать, — сухо комментирует Тайлер, — максимум, что она откроет — это твой обморок.

Сэм резко выдыхает:

— Спасибо, капитан оптимизм...

Я не выдерживаю и тихо смеюсь, отводя глаза от окуляра.

— Вы двое — худшие астронавты в истории.

— Вообще-то, — вмешивается Сэм, указывая на телескоп, — этот астронавт настроил тебе идеальный вид на Юпитер. Так что немного уважения, пожалуйста.

— Да, — добавляет Тайлер. Сэм — полезный. Иногда. По праздникам.

— По праздникам?! Да я между прочим гений маленьких открытий!

Сэм обводит рукой площадку:

— Я нас сюда привёз, телескоп достал, всё настроил...

— И споткнулся о камень, — ровно напоминает Тайлер.

— Один раз! — Сэм делает жест, будто взвешивает аргумент в руках. — И это был стратегический манёвр!

Тайлер пару секунд на него смотрит, потом тихо фыркает:

— Ладно, Эйнштейны, — произносит он спокойно. — Я жду вас в машине.

Он делает пару шагов назад, поворачивается — и вдруг его взгляд цепляется за меня. Я невольно поёживаюсь: ветер цепляется за руки, пробирается под толстовку, обжигает шею.

— Тебе холодно?

— Нормально.

Он молча стаскивает с себя куртку — одно резкое движение, молния, шорох ткани.

Даже не подходя ближе, просто бросает её мне.

Я едва успеваю поймать.

— Держи, — говорит он. — А то дрожишь, как дворовая собака в декабре.

— Я не дрожу!

— Правда? — он чуть приподнимает бровь. — Тогда давай обратно.

Он делает пару шагов ко мне. Не спешит — но и не тянет. Просто подходит ближе, как будто забрать куртку — логичное продолжение разговора.

Тянется к вороту, берётся пальцами за ткань и дёргает чуть на себя.

Я рефлекторно сжимаю её сильнее.

Мы замираем на секунду: он держит край куртки, я — остальное.

— Отпусти, — спокойно говорит он.

— Нет, — не менее спокойно отвечаю я.

Сэм проводит ладонью по лицу:

— О боже, началось перетягивание одеяла. В прямом смысле.

— Это не одеяло, — сухо произносит Тайлер. — Это моя куртка.

— Теперь — моя, — парирую я, стискивая ткань ещё крепче.

— Ты сказала, что тебе не холодно.

— Я передумала, — выдыхаю я. — Я... временно согласна быть дворовой собакой.

Сэм прыскает:

— Вот это я понимаю — стадия принятия.

Тайлер чуть дёргает уголком губ, будто что-то в этом ответе его устраивает.

— Ладно, — произносит он почти шёпотом.

Он резко отпускает ткань.

Я отшатываюсь назад, едва удержав равновесие, прижимая куртку к себе так, будто она реально была моим спасательным жилетом.

— Носи, — бросает он. — Раз уж так за неё борешься.

Я быстро натягиваю её на плечи.

— Спасибо...

Он ничего не отвечает. Ни кивка, ни усмешки. Просто разворачивается и направляется к машине. У самой машины он останавливается:

— У вас десять минут. Через десять минут я уеду. У меня дела.

Он хлопает дверцей. На секунду вспыхивает свет в салоне, и тут же гаснет.

Сэм шумно выдыхает:

— Ну... романтик, — бормочет он. — Ладно, у нас есть целых десять минут.

Я машинально вытаскиваю телефон из кармана.

Экран режет глаза.

23:52.

— Дела, — повторяю я тихо. — В двенадцать часов ночи?

Сэм пожимает плечами:

— У некоторых людей ночная жизнь — это не про клубы, а про... ну, что бы там ни было у него. Лучше не спрашивать.

Я поднимаю взгляд на небо — на Юпитер, на рассыпанный по темноте холодный свет звёзд. Потом — на тёмный прямоугольник машины, в которой сидит он.

И не могу отделаться от мысли, что его «дела» начинаются ровно тогда, когда город делает вид, что спит.