Здесь мы были счастливы

2.2

Первые преступные группировки во Владивостоке появились в конце 80-х – начале 90-х. В крупные банды объединялись бывшие спортсмены, уголовники и даже действующие разведчики. Криминальная империя разрасталась с завидной скоростью, поэтому каждый главарь хотел усилить личную армию и обладать большим преимуществом перед системой. В связи с этим четвёртая часть всех группировок состояла из падших и безвольных людей. Впрочем, их роль была немаловажная. Кто-то выступал в качестве приманки; кто-то служил шестёркой; кто-то, рискуя жизнью, разведывал информацию в тылу врага и, как правило, её лишался. Всё чаще в клетках СИЗО появлялись подростки. Спортивные, ловкие и абсолютно лишённые страха, они увлечённо резались в игры, которые предоставляли им взрослые. Жить стало поистине жутко.

Под мелодичные приказы Рок-островов Есения резво крутилась возле зеркала. Внезапное волнение закружило девчушку в хаотичном танце. Тапок заменил гитару, а неподвижные игрушки – зрителей. Причин для радости было предостаточно. Но не так будоражил первый учебный день в школе, как встреча с другом детства. Единственным реальным другом. Тяжёлая копна волос собралась в высокий набекрень-хвост, а из-под синего школьного пиджака торчал ярко-оранжевый платок. Сборка юбки не успевала принимать форму, а гольфы сползали с колен. Она не думала останавливаться. И если бы счастье могло материализоваться, то едва ли стены махонькой комнаты выдержали такого напора. Это был взрыв эндорфинов.

Ничего не говори,

Это жжёт огонь внутри.

Ты в глаза мне не смотри,

Ничего не говори.

Еся помнила всё, как сейчас: минутная растерянность, затуманенный взгляд, мгновенное признание и вкрадчивая улыбка, почти незаметная для невнимательных глаз. Они узнали друг друга спустя долгие годы. Они повзрослели. Что теперь будет? Как теперь быть? Есть ли маленький шанс на то, что их дружба воскреснет? – она не знала, но не переставала надеяться.

– Захлопни шарманку, гадюка! – грозно раздалось из кухни. – Башка гудит!

Утихомирив радио, Есения напоследок посмотрела в зеркало. Поправив шёлковый шарфик, она спрятала желтоватый синяк и отправилась в школу.

­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­

Получив деньги за ворованную магнитолу и разделив награду, братья Зорины направились в ненавистную школу. Всю дорогу Тимофей неохотно поддерживал разговор, вёл себя отстранённо, потому что все мысли парня остались на пороге в кабинет директора. Брату он ничего не сказал.

– Как думаешь, до предков дойдёт? – переживал Игнат, что было крайне редко. – Не хотелось бы матушку расстраивать... Эй, Тим, подъём! Ты слушаешь?

Отвлёкшись от размышлений, Тимофей нахмурился.

– Когда до тебя дойдёт, что нужно быть аккуратным? – бросил он.

– А ты не быкуй. Заметь, не я, как карась, на крючке повис.

– Попались мы из-за тебя, – завернув за угол, продолжил Тим. – Ещё б ремнём фамильным придушил. Не хватило полобзаться и фотокарточки «С любовью!». С тобой всегда так. Бежишь вперёд трамвая, ни о чём не задумываясь.

Игнат толкнул его в плечо, отстранив от дыры открытого люка.

– Не за что, брат. Не стоит благодарить меня за спасение. Уже второе. Я сейчас расплачусь от твоей признательности, – он спрятал обиду под сарказмом. – Прекрати! Остановись! Мне хватит простого «спасибо»! Уймись же!

– Болван.   

Поостыв, Тим уставился на дорогу. Прохожие терялись в густом облаке тумана. Тёплый воздух был наполнен ароматами свежей выпечки; неподалёку пыхтела пекарня. Лёгкие заполняла дождевая влага. Под ногами хлюпала грязь. Но несмотря на серость дня, парень по-весеннему пробудился.

– Цигель, цигель, ай-лю-лю,  – отозвался Игнат и повернул голову брата влево. – И куда это Тяпка поскакала? Неужто жениха нашла? А как же южное целомудрие?

Тимофей наблюдал как младшая сестра, настороженно озираясь по сторонам, перебежала дорогу и нырнула вглубь рыбного рынка, хотя должна была находиться в школе. Тяпка никогда не пропускала уроки, была примерной и чересчур правильной девочкой, либо Тим многого не знал. Ни капли не раздумывая, он рванул за ней.

Пробираясь наперекор потоку ненасытных покупателей, братья не теряли девочку из виду. Заметив Зориных, большая часть торгашей попрятала выручку. Совместная остановка «родственников» случилась в самом конце рынка.

– Напомни, почему мы таскаемся за дочкой Али-Бабы, задыхаясь от рыбной вони? – спросил Игнат, притаившись за бесхозным прилавком.

– Захлопнись, хохол. Тяпка – наша сестра, мы несём за неё прямую ответственность. Ей несвойственны подобные прогулки. Значит, что-то случилось. А ты первый, кто должен уберечь её от этого «случилось».

Игнат хохотнул.

– Одного Зорина я уже уберёг, и какая меня ждала благодарность?

– Не цепляйся к словам.

– А ты попроси меня. С любовью, – с кокетством добавил он.  

Игнорируя иронию брата, Тимофей пристально следил за Тяпкой. Девочка подошла к невысокой фигуре. На расстоянии лица незнакомца различить не удалось. Они перекинулись парами фраз, а потом Тяпа полезла в карман и угостила некто толстой катушкой денег.

– Признаю, насчёт дочки был неправ. Али-Баба лишился одного из разбойников, – ошарашенно проговорил Игнат. – Твою мать, откуда купюры?

– Сейчас узнаем, – схватив брата за кофту, Тимофей пошагал на сдельщиков. Внутри парня просыпался каратель. Он уже предвкушал запах крови, которую прольёт шантажист. О пощаде на время забыл. Подойдя ближе, парень поднял руку. – Салютую мафиози! Позвольте приобщиться к благотворительности!

Заметив братьев, Тяпка ужаснулась и кинулась бежать, но Игнат успел перехватить беглянку. Вцепившись в махровый ворот, он подвесил девку над землёй. Тимофей же кинулся на вымогателя, но развернув его к себе для предстоящего удара, одурело осекся.

– Влада? – досадное удивление звучало в его голосе. – Что за дела?

– Ну здравствуй, братец, – хмыкнула она и прищурилась. – Неожиданная встреча, правда? Мы, кажется, не виделись три года. А ты подрос. Возмужал. Одичал. Кидаешься на сестрёнку старшую. Хорошо же тебя выдрессировали, – скривив бледные губы, она покрутила лицом. – Что смотришь волком? Противна я тебе такая?

В памяти Тима Владка сохранилась солнечной девчонкой, с боевым характером и непредвзятым сердцем. Её высокомерие смазывало желание казаться значимой. Затверделая своенравность пальнула неожиданно – она ушла из дома. Попросту сбежала, рубанув приёмников по живому. Владиславе казалось, что позорная беременность лишит её всякой любви и, поспешив с выводами, переоделась в мантию одиночки. Вот так эгоцентрично она потеряла семью, а семья потеряла её.

– Что? Даже обнять не хочешь? Может, дурно пахну для тебя?  

Сейчас на Тима смотрели пустые глаза. Сальные и нездоровые. Пшеничные волосы превратились в копну сушёного сена. Веки обрамляли жёлто-серые круги. На теле расхлябисто весели пыльные лохмотья. Это был живой мертвец. Казалось, что от полной потери сознания её отделяло пара секунд.

– Да уж, потрепала тебя жизнь, – невесело сказал Игнат. – Я сказал бы, жахнула, – на этих словах молодая пленница дёрнулась, но всё безуспешно.  

– Как ты точно подметил, – прохрипела Влада, не сводя глаз с Тимофея. – Что? Осуждаешь меня? Легко тебе судить с полным брюхом, а у меня дитя конфет не видит. Живём в бараке с наркоманами, на матрасах сырых ночуем. Спим по расписанию. А вы, глянь, какие свеженькие. Обутые. Чистенькие. Да, это я Тяпку попросила помочь. Так вышло, что она единственная, кто заботиться обо мне.

– Ты заставила её своровать, – надавил Тим.

– Не своровать! Вернуть своё! – девушка потеряла контроль. – Родители были обязаны мне с самого начала! А что теперь?! Они забыли и знать меня хотят!

Отбросив Тяпку, Игнат помрачнел.

– Ты сама свалила, дура. Это был твой идиотский выбор. Теперь ты не ребёнок и должна рассчитывать только на себя. Захотела жить с наркошами и дышать парашей – твой выбор. Выплюнула младенца и пошагала восвояси – твой выбор. Так какого хера сопли распустила? Иди тротуары мети, мамаша. А предков не тронь. Ещё раз вас на передачках увижу… гвоздями к стенке прибью, – подмигнул он.

Ресницы девушки задрожали. Губы сложились в тонкую полоску.  

– Спасибо за причастие, просветитель, – процедила она.

Подойдя к Тимофею, Игнат выудил из его кармана заработанные деньги, сложил со своими и дерзким жестом осыпал купюрами Владу.

– С просветлением! – поздравил он, схватил Тяпку за шиворот и пошагал прочь.

Сочувственно вздохнув, Тим последовал за братом.

По всей видимости, радость первой учебной четверти накрывала только Есению, потому что большая часть учеников отличалась угрюмыми физиономиями. Даже учитель, которая не посчитала нужным представить девочку классу, молчаливо расписала задание на доске и стала заниматься засохшими фиалками.

Есению посадили за первую парту, с забавной девчонкой, чьи белокурые кудри пушистой копной рассыпались по плечам и щекотали руку соседки. Её лицо было усыпано кирпичного цвета веснушками, даже губы и веки. Запястья обхватила толстая связка различных браслетов из бисера, а ногти были разукрашены салатовым маркером. Еся с видным любопытством разглядывала девушку, позабыв о транскрипциях.

– Тебя, ведь, Есенией зовут? – не отрываясь от тетради, прошептала соседка. – Слишком сложно. Буду звать тебя Сеней. А я – Даха. Только Даха и никак иначе. Назовёшь меня Дарьей, Дашулькой или Даруней, то о дружбе забудь. Причёски друг друга не обсуждаем, мальчиков только по выходным, чтобы не стать примитивными, как остальные. Вещи не просим, я крайне брезглива. Списывать даём всегда, без объяснений. Девственность теряем по договорённости. Каждую неделю устраиваем девичник, где позволяем себе вагон сладкого. В остальные дни строгая диета. Если решишь съесть пряник, запьёшь его водой из унитаза – это закон для всех. И сигареты, их носим только для солидности, – подняв голову, Даха изогнула светлую бровь. – Как тебе такие правила?

Есения широко улыбнулась.

– Чума.

– Очень надеюсь, что это согласие, а не переход на личность. Кстати, чудный шарфик, – Даха вернулась к тетради. – Почему пришла в школу только сейчас? За границей жила? Это правда, что в американских школах вместо оценок ставят буквы, а в столовой кормят беконом?

– Савчук! – прогремела учитель. – Разговорчики!

В страхе, обе девочки нагнули головы.

– Я не была за границей, – едва слышно сказала Еся. – Но очень хочу побывать в Москве. На Кремль посмотреть. У моего отца мало денег, поэтому приходится любоваться им по телевизору.

Даха деловито вскинула бровями.

– А у моего отца полно денег. Он предприниматель. Заведует самым знаменитым кафе на Спортивной набережной. Баржа. Слыхала о таком?

Глаза Еси расширились. Чернильная полоска прошлась по тетради.

– Да, конечно. Там моя мама работала. Посудомойщицей, – болевой ком застрял в горле. – Но потом она исчезла. Папа говорит, что мама сбежала, но я так не считаю. С ней что-то случилось. Я точно знаю.

Даха буквально задеревенела. Её плечи и пальцы напряглись. Казалось, что корпус ручки вот-вот треснет в её руках. Она ничего не ответила.

– Может, твой папа помнит такую сотрудницу? У неё каштановые волосы, карие глаза, Марией зовут, – интересовалась Еся, но в ответ получала полный игнор. – Эй, Даха? Ты слышишь? Ты не хочешь об этом говорить? Извини, если пристала.

 Неожиданно прозвенел звонок. Даха подскочила с места, сдала работу учителю и выскочила из класса. Есения бросилась за ней. Догнать соседку ей удалось только у входа в девчачий туалет.

– Что случилось? Я нарушила закон? – Есения прибывала в растерянности.

Поджав губы, Даха с полной серьёзностью посмотрела на девочку.

– Значит, так. Забудь про законы. Забудь всё, что я тебе говорила. Мы не подружки и никогда ими не станем. Будешь докучать вопросами, получишь в тык, – на этих словах Савчук захлопнула дверь перед лицом одноклассницы.

Убрав влагу с ресниц, Есения пошагала на следующий урок. 

            Узнав, что его вызывают на комиссию, где будут решать дальнейшую судьбу прибывания в школе, Игнат не на шутку разозлился и допустил себе каплю привольности. Беспечно насвистывая и нарезая круги окрест старой «Копейки», он выскрёбывал заточкой глубокую серебристую линию. Такую ровную, что любо было глянуть. В парне явно пропадал талант архитектора, ибо чертёжником он уже был.

– Не на того пасть открыл, Романыч. Переломаешь зубки. Ох, переломаешь.

Для Игната понятия «месть» и «прощение» всегда стояли где-то рядом. Впрочем, как и многие другие. Семья и улица, произвол и свобода, запрет и желаемое, любовь и воровство – всё это разделяла тонкая, практически неосязаемая, грань. Всякая мораль сводилась к силе, а при помощи силы любое дело становилось правым. Несмотря на это парнем он был неплохим, просто не любил носить в себе обиду и частенько всех прощал. Вспоров кишки несчастной «единичке», он почувствовал себя невероятно свободным.

– Тебя как звать? – спросил Игнат у белокурого парнишки, который всё это время наблюдал за греховным деянием со стороны. Он был из тех удобных зрителей, что никогда не станет свидетельствовать, ибо чурается даже воздуха.

– Валентин, – несмело ответил он.

– Как тебе картина, Валюшка? – Игнат любовался царапиной и крутил в руках заточку. – Нравится? Хочешь кисть подарю?

Мальчишка затряс головой, а Зорин, пожав плечами, направился в школу.

Каждая третья стена Приморских подъездов, как и многих других городов, была расписана призывами о дружбе. Со временем на стёртые надписи накладывались другие. Чаще это были оскорбления и компрометирующие факты. Лучшая подруга Светка становилась «Сукой!», а пионерка Оля превращалась в шалаву. «Сатана» и «Ленин», «Слава КПСС!» и «Панки, хой!» гармонировали в одном предложение. Тем самым можно было проследить за долгими или не очень отношениями подростков. Поверье гласит, что главной проблемой являлся «плюс», именно он приносил разлад в дружбу. Есения мало знала об этом, но всегда хотела стать частью несложного уравнения.

 Первый учебный день пошёл насмарку. Есения не успела получить спортивную форму, поэтому от урока физкультуры была освобождена. Девочка решила вернуться домой. Теперь одиночество не казалось ей чем-то плохим. Оно не обижало и не разочаровывало. Всегда оставалось стабильным.

 Забрав из библиотеки нужные книги, она вышла на крыльцо школы, но покинуть пределы ей не удалось. Есю окружила редкая толпа старшеклассников.

– Хай, моднявая! – пренебрежительно отозвался парень с чётками. – Ты где такие шмотки урвала? В гробу моей бабули?

Молодёжь засмеялась, а Еся продолжала доброжелательно улыбаться.

– Нет, – ответила она. – Шарф от мамы достался, а гольфы соседка подарила.

Высокая и очень худая девочка скрестила на груди руки.

– Слышь, Митяй? – фыркнула она. – Эта смелая только что сказала, что по сравнению с её нарядом, шмотки твоей бабули – уродливые тряпки.

Еся затрясла головой.

– Нет! Я так не говорила! Ты обманываешь!

–  А мне тоже так послышалось, – оскалился Митяй, сделав шаг навстречу. – И ребята так услышали. Чем теперь будешь выкупать прощение?

Еся крепче вцепилась в лямку рюкзака. Первый учебный день явно пошёл насмарку. Школьные годы оказались не такими и радужными.

В 90-е годы драки в приморских школах были обычным явлением, правда, особой жестокостью они в основном не отличались и о них быстро забывали. Драться могли, как и учащиеся начальной школы, так и ученики старших классов. 

Обычно во время обучения в начальных классах все были очень дружелюбными и добрыми, первые драки начинались к концу начальной школы. Зачинщиками драк обычно становились дети из многодетных или неблагополучных семей.

Парней и девчонок ставили на учёт. И не только комиссия ПДН. Местные воротилы видели в хулиганах будущих соплеменников. Редко кто отказывался от предложения получить лёгкие деньги. Подростковый бандитизм заметно процветал.

          Последний урок литературы плавно превратился в монотонную лекцию седовласого преподавателя. Дабы не уткнуться носом в парту, Тимофей засмотрелся в окно. На улице по-прежнему рисовалась пасмурная картина. Шёл мелкий дождь. Сливовые тучи наливались грозовыми раскатами. На крыльце школы собралось небольшое столпотворение, но едва ли школьники пережидали непогоду. Внимательно присмотревшись, он разглядел истинную причину шумихи и подскочил с места.

– Господин Зорин, где ваше уважение?! Дезертирство наказуемо! Сейчас же вернитесь! – последнее, что услышал Тим, покинув кабинет.  

Миновав длинные ступени и холл, он вырвался на улицу. Мгновение, и Тим разбил человеческое кольцо. Резкое появление парня заставило галдящую толпу утихнуть. Результатов драки он не приметил, но злость от этого не сбавилась.

    – Проблемы? – с угрозой кинул он окружающим, но когда переглянулся с Есенией, заметно смягчился. – Здравствуй.

«Девочка из прошлого» взволнованно поправляла волосы. Часть прядей прилипла к мокрому лицу, но не скрыли очаровательную родинку. Ажурные гольфы сползли до туфель, оголив посиневшие колени. В глазах застыл дурманящий туман. Она казалась растерянной, грустной и радостной одновременно.

Робко улыбнувшись, она ответила:

– Привет.

В это мгновение парень убедился, что Ганс Христиан Андерсон приуменьшил метаморфозу гадкого утёнка. На деле случилась сансара.

– Так что здесь происходит? Кто скажет? – проснувшись, Тимофей прошёлся взглядом по присутствующим. – Давай, Митяй, держи ответ.

Бравада в одночасье покинула десятиклассника, он приметно побледнел.

– Ничего плохого, Тим. Мы хотели познакомиться, – сглотнув, парень умоляюще посмотрел на Есю. – Правда?

– Правда. Чистая правда. Только познакомиться.

Зорин был рад заметить, что девчонка не умела лгать. Меньше всего он приветствовал эдакий опыт. Несвойственная ему враждебность наполнила сердце.

– Если ещё раз вздумаете подружиться, я познакомлю вас с дантистом, – прорычал парень. – Всем ясно?

Толпу накрыла беспокойная суматоха.

– Брось, Тим. У нас и в мыслях не было обидеть, – позорно робел Митяй. – Твоё слово – правило. Нам бы брать с тебя пример.

Зорин привык к страху в глазах невеж, но больше всего привык к подхалимству. И то и другое стирало человеческую личность. Едва ли Митяй вернёт уважение.

– На меня равняться не стоит, – сухо ответил Тим. – Во мне больше плохого, чем кажется на первый взгляд. Намного больше.

Похватав рюкзаки, старшеклассники разбрелись по сторонам. Кто-то вернулся в школу, кто-то пошагал на футбольное поле. Есения стояла неподвижно, в ожидании каких-либо действий. Она считала Тима героем, но не этого он желал. Отнюдь.

Парень пошагал в сторону дома, разбивая кроссовками лужи. В лицо хлестал остужающий дождь, но лопатки, шея и руки горели огнём. Он знал, что за ним наблюдают. Он догадывался, что мог оскорбить.

– Пойдём! – не оборачиваясь, крикнул парень. – Провожу тебя домой!

Через долю секунды он услышал поспешные шаги.

Всё-таки сердцем Владивостока всегда были жители, а море – душой. И если в душу успели безвозвратно насорить, то сердце прогнило лишь наполовину.