Здесь мы были счастливы

2.1

Часть вторая. Седая ночь. 96-й год

 Есения могла часами смотреть в окно, наблюдая за жизнью извне – такой манящей, но такой недоступной. Как часто она встречала рассветы и провожала закаты, засыпала на холодном стекле и просыпалась от ярких солнечных лучей с единственной мыслью о воле. За последние девять лет стены родной комнаты стали для неё всем: спортивной площадкой, танцевальным кружком, парком, библиотекой, выставкой, театром, учебным классом и, наконец, убежищем. Среди старых видеокассет, плакатов и понимающих игрушек она чувствовала себя уютно, но с каждым годом синдром тесной клетки оставлял всё меньше кислорода в лёгких.

Школьная жизнь Еси начиналась на пороге комнаты и заканчивалась неизменно там же. Контрольные, перемены, субботники, собрания – всё, без исключения, проходило на небольшой территории, на фоне узорчатого ковра и под звуки простывшего радиоприёмника. Надомное обучение – как маленький шанс для особенного человека чувствовать себя нормальным, но по факту являлось самым ярким и неприятным разграничением обыденности. Такая специфика дней не могла не привести в отчаяние. Навечно круглая отличница. Навечно оставленная после уроков.

С минуты на минуту Есению посетит Венера Геннадьевна, она спросит про множества и неравенства, но по факту получит пару овалов на оконном стекле и осенний сквозняк играющий с пустыми страницами тетради. Единственное и главное неравенство в жизни Есении – отношение отца и дочери. Знать о других она не желала, потому что была сыта по горло бесполезной и несправедливой тратой времени.

– Можно? – послышался стук в дверь, а следом показалась кудрявая шевелюра учителя. – Твой отец ушёл на прогулку, оставил нам пару часов. Думаю, за это время мы успеем пройтись по программе. Мы хорошо отстали из-за больничного, – усевшись на скрипучий пуфик, она достала пачку бумаг и учебники. – Кстати, как твоё горло? Температуры нет? Кашель?

Утомлённо вздохнув и покачав головой, Есения отошла от окна. Не могла она Венере сказать, что прогулкой отец  называет типичную дворовую пьянку; что ангиной девочка сроду не болела; что выдуманная болезнь лишь происки эгоистичного подонка. Две недели в квартире стоял невероятный гул, скопилось такое количество бродяг и чекушек, что даже учителю математике не собрать всё в общую сумму.   

– Вот и хорошо, – искренне порадовалась женщина, поправив очки на переносице. – Начнём с домашней работы, а следом перейдём к новой теме.

Подойдя к столу, Еся апатично придвинула пустую тетрадь. Учитель долго разглядывала серые страницы и прежде чем уставится на девочку, ещё несколько раз поправила толстые окуляры.

– Что это? – спросила она. – Где чертежи? Где графики?

– Какой в них смысл, Венера Геннадьевна? – хмыкнула Еся. – Сегодня уравнение решу, завтра аттестат вручат, а дальше что? Выпускной возле торшера? Лицей? Академия? Чепуха это всё. Домашняя клетка и тряпки – вот что ждёт меня.

Растерявшись, женщина взяла девочку за руку.

– Что с тобой, Еся? Что с настроением? С отцом поругалась? Да, он у тебя не показательный, но всё же родитель. Я больше чем уверена, что его заботит твоё будущее.

– Его заботит только он сам.

– Пётр порядочный человек. Он один воспитывает тебя. Зачем ты так?  

– Чушь! – возмутившись, Еся стала беспокойно вышагивать по комнате. – Разве вы не понимаете? Он держит меня здесь нарочно, как наложницу. Получает пенсию по потере кормильца и чувствует себя королём в этих стенах. Каждый день я наблюдаю за пьянством и за тем, как вещи матери уходят за бесценок, – запнувшись, девочка поджала дрожащие губы. – Меня же он ненавидит… и будет держать рядом до тех пор, пока это выгодно. Если окружающие перестанут видеть во мне инвалида, он меня им сделает. В этом не сомневайтесь.

Теперь лихорадка охватила Венеру. Она схватилась за голову, переваривая сказанное. Последний раз её так сильно поразила новость о смерти любимого кота.

– Как так, дорогая? Мы не замечали ничего подобного. Это очень серьёзное обвинение. Ты уверена, что не обида тобой движет?

– Обида? И не только, Венера Геннадьевна, – остановившись, Есения задрала майку. Поверх старых шрамов на спине рисовались свежие полосы. То ли от ремня, то ли от шнура. Разглядев каждую ссадину, женщина осела.

На самом деле Венера увидела лишь малую долю того кошмара, что ежедневно переживала Есения. С начала совместной жизни девочка страдала от потребительского отношения. После пропажи матери обязанности по дому свалились на хрупкие плечи. Каждое следующее непослушание сопровождалось унизительной речью: «Работа не по душе? От швабры устала? Хочешь пойти по стопам матери? Стать шалавой гулящей? Я на раз из тебя эту дурь выбью! Насовсем дома запру!». Прикладывать руку Пётр начал только пару лет назад, когда Еся подросла и больше не могла терпеть издевательства. Она изъявила желание учиться, гулять, быть как все нормальные подростки, чем вывела отца из себя. Однако, сложность бытия не сломала девочку, пусть была нещадной. Напротив, это только закалило характер. Злость прибавила сил.

– Что же делать? Что же делать? – заладила учитель, разлохмачивая кудри. – Боже, девочка моя. Как же слепы мы были! Ты почему молчала? Почему раньше не пожаловалась? Мы давно помочь могли.

Снова подойдя к окну, Еся обхватила плечи.

– Детский дом – это не помощь. Или там, или здесь, всё равно концлагерь.

Помимо названия Еся ничего не смыслила о детском доме, но страшные рассказы друзей юности прочно засели в памяти. Впрочем, женщина не кинулась переубеждать ученицу и только понимающе покивала.

– Но ведь я не могу закрыть глаза на преступление. Как же нам быть?

Есения неспроста открыла тайну спустя долгие годы. Неспроста в роли слушателя выбрала впечатлительного учителя математики. Она знала, что ради помощи Еси женщина пойдёт на многое, даже на хитрость. Нельзя так долго убиваться по старому коту и быть равнодушной к человеческому горю. За годы затворничества девочка успела продумать множество вариантов спасения, но остановилась на одном, самом эффективном. О нём она и поведала. 

В середине 90-х Владивосток заиграл новой жизнью. Повсюду выстраивались новые кафе, торговые точки, кинотеатры и, независимо от истинного владельца, у каждого нового объекта появлялись свои хозяева или смотрящие, как было принято говорить в народе. В основном это касалось рынков и молодых, но особо перспективных, точек. К этому времени город перестал быть закрытым, тем самым заменил собой биржу труда для иностранцев. Добрая часть населения состояла из южан и китайцев. А вот местные не спешили покидать пределы родного дома. «Увидеть мир, но остаться верным!» – неоднократно проскакивало в толпе вместо приветствия. Трудно объяснить такую любовь к городу, где длительное время убийства превышали рождаемость, но за преданность не судят.

Молодёжь упрямо приобщали к спорту, ибо система образования отставала от других регионов. Мало кто мог погордиться медалью или выигранной олимпиадой, а вот спортивной сноровкой отличались многие. Помимо рок-музыкантов и знаменитых преступных группировок, морской город мог похвастаться хорошим хоккеистом или пловцом. Средние школы и дворовые площадки щедро обогащали спортивным снаряжением: турники, ворота, волейбольные сетки. Каждый находил занятия по душе, а ярче всех выделялись те, кто был спортивен и умён, ловок и очень перспективен, но направлял свои таланты в довольно специфическое русло.

Сбежав с неплановой эстафеты, старшеклассники Зорины покинули пределы спортивного поля. Перепрыгнув через высокий забор, они скрылись за углом школы. Вскоре их отсутствие заметят, что являлось фактом нежелательным для будущих выпускников, поэтому парни действовали быстро, но крайне осторожно.

– Зараза, – буркнул Тим, разглядывая ноги. – Новое трико порвал. Говорил же, пойдём через калитку, но – нет! Тебе, хохол, лишь бы через костры попрыгать! 

Ухмыльнувшись, Игнат выпрямил плечи.

– Кто виновен, что ты в штанах, как в юбке? Ещё бы туфли на дело напялил.

– Знаешь, братец, две модницы в союзе – это чересчур. Ты не потерпишь конкуренцию. Мне даже думать об этом страшно.

Тимофей осуждающе посмотрел на брата. Спортивное трико он подкатал до колен, а на белой майке вырисовывался первый номер и кричащая надпись: «Игнат Зорин – чемпион!». Девчонки с параллели не жалели помады, раскрашивая форму жеребца. А Игнат в свою очередь не жалел девчонок, когда встречал их в раздевалке.

– Хорош кусаться, Тим. Времени нет. Наша дама заждалась.  

Подойдя к пошарпанной «Копейке», что так легкомысленно оставил физрук на безлюдной обочине, Тимофей внимательно изучил автомобиль на качество защиты и заглянул в салон через пыльное стекло.

– Шарманка точно японская? – переспросил он товарища. – За отечественную гроши дадут. Почём зря мараться не хочется.

– Информация проверенная. Сам Романыч брякнул. Перед химичкой хвалился, индюк недоделанный, – достав из кармана заточенную отмычку, Игнат виртуозно справился с механизмом. – Это тебе за отметки, Романыч. За то что танцы пропустил из-за козла твоего проклятого. Теперь сам не потанцуешь, козёл.

Оглядевшись по сторонам, парни нырнули в пропахший соляркой салон. Тимофей стал заниматься магнитолой, а Игнат беспорядочно крутить баранку.

– Ну что, Лидочка, куда поедем? В лес? К морю? Или сразу в небеса? – баловался он, ломая технику.

– Займись делом, олух, – шикнул Тим. – А то не к морю, а сразу в КПЗ поедешь.

Игнат поправил зеркало заднего вида и проверил качество своей улыбки.

– А ты, Журавлёва, злая баба, – беззаботно отметил он. – Все девственницы такие. Стыдиться нужно. Ну ничего, Лидочка, совсем скоро я избавлю тебя от позора. Так, к морю или в лес?

Нахмурившись, Тимофей поднял голову.

– Ты свидание с Журавлёвой репетируешь?

– Не угадал, – кинул брат. – Воспроизвожу былые события, – он подмигнул.

Вернувшись к магнитоле, Тимофей невольно содрогнулся. Часом ранее Журавлёва клялась ему в любви, но забыла упомянуть о её многогранности. И это странно, ведь из общего у братьев только слабость к приключениям.

Тим любил минимализм во всех его проявлениях, даже волосы стриг под «ёжик»; был всецело прагматичен, как инструкция к заварке. Игнат подвергался эмоциям и редко проводил анализ поступкам. Братья были совершенно разными, как небо и земля; как вода и лава. Пока один протаптывал тропу, другой катился кубарём со склона. Однако в союзе каждый дополнял другого.

В очередной раз заглянув в зеркало, Игнат выругался:

– Шухер! Романыч идёт!

Схватив магнитолу, Игнат выпрыгнул из «Копейки» и скрылся в кустах. Тимофей поспешил за ним, но рваной штаниной уцепился за коробку передач. В эту секунду он впервые согласился с нареканиями брата. «Да будет мне…» – подумал Тим.

Пассажирская дверь распахнулась. Сильные пальцы обхватили ногу.

– Попался, гадёныш! Я сейчас из тебя котлету сделаю! – грозился Романыч.

Тимофей неуместно порадовался, что физрук его не признал и продолжал в сопротивлении прятать лицо, пусть мысленно уже продумывал пути отхода из колонии поселения. Благо, Игнат успел унести ноги. Не обращая внимания на резкие рывки, парень крепче вцепился в сиденье, надеясь на волю случая.

– Ну что ты присосался к ней, к материнской сиське?! Вылезай, сволочуга!

 Неожиданно хватка ослабла. За спиной послышался приглушённый рёв физрука, а следом крик Игната. Обернувшись, Тим увидел брата, оседлавшего мужчину, как того козла, за что похвально было бы получить зачёт. На голову Романыча он натянул майку, лишив его всякого зрения, а руками обхватил шею. Это был шанс.

Выпрыгнув из машины, парень рванул за ближайшую очередь гаражей. Чуть позже к нему присоединился Игнат. Парни долго восстанавливали дыхание и даже умудрялись посмеиваться. Вырванная с корнями шарманка грела жадный глаз и воровскую душу.    

– Как считаешь, физрук нас не узнал? – отдышавшись, спросил Тим.

– Не льсти себе, братец. Твоя невзрачная задница самая непримечательна вещь на этом грёбаном свете.  

Робко поджав ноги, Есения сидела за кухонным столом и наблюдала за разговором отца и учителя. Девочка знала много молитв, но в эту секунду перечитывала все без разбора. Ладони стали влажными. Сердце выбивало «Собачий вальс».

– Поймите, Еся очень смышлёная ученица. Обучать её на дому – преступление. Она не усваивает и половину материала, – уверяла Венера Геннадьевна. – Ей нужна школа. Просто необходима. 

– Ерунда! – Отмахивался отец. – Задавайте ей больше упражнений и всё будет нормально. Вы сами её жалеете, оттого она и ленится.

Внутри Есении всё сжалось. С животным отчаянием она взглянула на учителя, мысленно попросив её быть напористее.

– Уверяю вас, когда придёт проверка, она усомнится в ограниченности девочки и, соответственно, в вашей компетентности, – лицо учителя стало серьёзным, пусть та нещадно блефовала. – Пойдут разговоры. Девочку проверят. В лучшем случае её отправят в интернат, а вас лишат выплат. В худшем – заведут уголовное дело.

Пётр побледнел, а Есения сгорела от гордости за свою спасительницу. Пошли резиновые минуты навязанных размышлений. Секундная стрелка часов выбивала «гонг», а бурлящая в кастрюле вода кипела в такт терпению. Здравомыслящий человек мог легко исключить подвох из контекста, но голова Петра Киселёва была забита деньгами, алкогольным туманом и смертельной алчностью. Он сдался.

– Ай, чёрт с ней! Пусть идёт! Но знайте, я на ваши карандаши ни копейки не дам! Мне ещё за коммуналку платить! Долбанная мамаша с долгами оставила!

Еся до боли сжала челюсть, глотая гнев. Венера похлопала девочку по спине, призывая её к благоразумию. Любой ветерок мог разрушить карточный домик.

– Всё необходимое предоставит школа. Доброго вечера, Пётр. 

Проводив учителя, Есения, наконец, впустила в себя волну радости. Ей было сложно поверить, что тюремная жизнь подошла к концу и совсем скоро она окунётся в другой мир. Тот, что за окошком. Дурацкая улыбка расползлась по лицу.

– Что радуешься, бестолочь? – рявкнул отец, пополняя стакан водкой. – Думаешь, что станешь как мать? Шлюхой? Если хоть повод дашь, я тебе яичники вырежу. Хотя, кто на тебя посмотрит, бракованную такую? Попользуются и выкинут. Тьфу.

Есении было плевать на монолог отца, подобное она слышит каждый день. Облокотившись плечом о дверной косяк, она продолжала мечтательно улыбаться.

Повесив головы, Зорины синхронно заплыли в кабинет директора. С виду женщина показалась парням спокойной, но внутри неё бушевала огненная фурия. Не спеша перелистывая хрустящие страницы журнала, она продолжала хранить агонизирующее молчание. Поводов для вызова было бесконечное количество, отчего братья даже не старались гадать.

– Ольга Петровна, вы сегодня восхитительно…

– Заткнулся, – приказала директор Игнату. – Ещё одно слово, и ты исключён.

Братья переглянулись, уловив недоброе настроение женщины. Позже дверь кабинета со свистом распахнулась и самая неприятная догадка парней подтвердилась.

– Уже здесь, значит, – прошипел Романыч, справляясь с нервным тиком. – Это не сойдёт вам с рук, гадёныши. Как миленькие в Магадан поедете.

Мужчина подошёл к столу директора, а Игнат позволил себе долю высокомерия.

– А в чём, собственно, дело?

– Поговори мне ещё, сучёнок! – вспылил физрук, но директор призвала его к профессионализму. Окинув парней прожигающим взглядом, она продолжила: – Какого чёрта вы устроили?! Кто дал вам право вскрывать чужое имущество?! Вы ограбили Степана Романовича! Вы хоть представляете, чем это чревато?

– Клевета! – возмутился Игнат. – Вы оговариваете нас без доказательств!

Мгновение и в лицо парня прилетела знаменитая майка. С лозунгом, инициалами, не хватало только стационарного номера. Уловив нелепость случая, Тимофей задрал голову к потолку и нецензурно выругался про себя.

– И что? – продолжил хохлиться Игнат. – Меня самого ограбили. Из раздевалки вещи сменные стащили, даже трусов не оставили. Доказать?

Степан Романович кинулся на парня, но Ольга снова его остановила. На этот раз она обратилась к Тимофею, надеясь на его сговорчивость:

– Тимофей, ты славный парень, – чуть мягче проговорила она. – Обещаю, если вернёшь украденное, то я решу вопрос с милицией и позволю вам получить аттестаты.

Тим напрягся от её слов, будто его обозвали продажным. Парень прекрасно знал, что собрать доказательства у них не получится. Заявление, следствие, поиск улик – это долгая и нудная система действий. Уже завтра Игнат выкрадет главную улику и оставит Романыча с единственным аргументом – личной неприязнью.

– Тимофей? Ты меня слышишь? Как поступим?

Тим только было открыл рот, как в кабинет зашла математичка. В её очках отражалась линия окон, а кудри распушились от влаги. Венера была сильно обеспокоена. 

– Дико извиняюсь, Ольга Петровна, но я по поводу новенькой. Мы уже здесь.

Опустив голову, директриса протяжно выдохнула. Под наряжёнными в кольца пальцами женщины смялись страницы журнала. Женщину съедали сомнения.

– На выход! Позже поговорим, – бросила она парням, отчего Игнат разулыбался. –  А вы входите, Венера Геннадьевна. Заполним анкету.

Игнат пулей вылетел из кабинета, а следом за ним погнался разгорячённый физрук. Мужчина наивно решил, что может справиться с мустангом. Если кто и догонит Игната, так только ветер перемен.

Тимофей же шагал не спеша, чувствуя невероятное облегчение во всём теле, но в секунду его лишился, когда наткнулся на искрящийся взгляд. Такой детский и наивный. Необычайно радостный и чистый. Такой бывает у ребёнка, когда тот видит карамельный петушок.