Здесь мы были счастливы

1.1

– Во поле берёзка стояла, во поле кудрявая стояла. Люли, люли, стояла. Люли, люли, стояла, – нежный голос мамы, как перезвон тысячи колокольчиков, он убаюкивает и греет боле пухового одеяла. – Некому берёзку заломати, некому кудряву заломати. Люли, люли, заломати. Люли, люли, заломати.  

За окном беспроглядная ночь. Конец апреля выдался прохладным и ветреным – привычное явление для приморского городка. Сладкую колыбельную разбавляет пискотня сквозняка в оконных щелях, пламя свечи дрожит от мятежных порывов, но дочурке не холодно, махонькая комната наполнена особым теплом – материнской любовью.

Есении всего шесть, пока ей не о чем переживать. Здесь, на худой подушке, под толстым слоем шерстяных накидок в уютных объятьях матери, она мечтает об ангельских крылышках и братике. Ещё о дольке хрустящей халвы, но это не так важно, как возможность парить над землёй и быть старшой для несмышлёного карапуза. Домашние игрушки совсем её не слушаются.

 – Как пойду я в лес погуляю, белую берёзку заломаю. Люли, люли, заломаю. Люли, люли, заломаю, – всё тише напевает мама, боясь спугнуть полудрёму и навредить своей маленькой фантазёрке.

Есении всего шесть и ей нельзя переживать. Коварная особенность делает девчушку феноменально ранимой; обращаться с ней нужно бережно, как с хрусталиком, иначе замолчит на веки вечные, и забудет мама смех заливистый, не как у всех – чарующий. А во всём отец виноват, кулаком не раз махал, четвертованием грозился, сам-то чемоданы ценностями набил и ушёл в семью другую властвовать, лишь страхи оставил. Теперь и мучаются. По дому на цыпочках ходят, лишний раз голоса не повышают, а молодого кота соседке отдали, чтоб из углов не выпрыгивал.   

– Срежу я с берёзы три пруточка, сделаю себе я гудочка. Люли, люли, гудочка. Люли, люли, гудочка, – шёпотом заключает женщина, задувает свечу и оставляет дочку наедине с темнотой. Сердце от грусти ломит, в душе тоска щемит, но работа сантиментов не знает. Вот отстоит она смену за раковиной, быть может, начальник сжалится, труд авансирует, а утром дочка халве обрадуется – так и оправдывалась.

Есения спит, пока ей не о чем переживать. Пройдут годы, желания её исполнятся, жизнь красками всякими заиграет: и опасности острые на головушку свалятся, и приключения рискованные стрясутся, и дела амурные закружат. А пока пусть спит.