House of four elements

Глава 7

После ослепляющего света люминесцентных ламп, горящих в коридоре, дневной свет на белоснежных стенах папиной палаты кажется совсем блёклым и наводит тоску. Видимо, эта одноцветная полупустая коробка с больничной мебелью давила на папу ничуть не меньше, потому что стена напротив окна полностью заклеена его же собственными рисунками.

Чёрный круг и сгоревшее дерево. Десятки одинаковых изображений, разве что круги кое-где различаются по диаметру. Если бы я увидела подобную картину впервые, то, возможно, испытала бы страх, но за все эти годы я давно привыкла к подобного рода «искусству».

От идеально заправленной постели веет лёгким холодом, а может, мне только кажется, потому что я знаю, что сегодня ночью папа не спал здесь. Он был в палате во время вечернего обхода, но на утро дежурного врача встретила уже пустая комната.

За широким окном с белой решёткой виднеется сад с ярко-зелёным газоном и кустами белых роз. Белоснежные бутоны устало свисают вниз из-за тяжёлых капель дождя.

Небо над клиникой затянуто мутно-серым ватным одеялом, ливень отчаянно бьёт по земле, и этот звук напоминает мне шуршание целлофанового пакета, вода с водостока со звоном стекает вниз, а вдали коридора сквозь приоткрытую в палате дверь, я слышу, как Пэни ругается на охрану и врачей.

Мы обе понимаем, что папа исчез не просто так, и я больше, чем уверена, что его пропажа связана с тем, что множеству демонов нужно достать Атланту из клетки, а для этого осталось у***ь ещё двух теней и четырёх магов из Дома четырёх стихий.

Получается, что даже если папа потерял часть сознания, заперев его вместе с мамой, то он всё равно остался тенью. А значит...

Не хочу думать о том, что это значит.

— Там Пэни бьёт дежурного врача, — доносится за моей спиной тихий голос Луи. — А ещё молодой помощник шерифа задаёт ей слишком много вопросов, так что ему тоже скоро перепадёт.

В этот раз я не пугаюсь внезапного появления полудемона, мне вообще кажется, что после всего того, что произошло со мной за последние дни, меня теперь вряд ли что испугает.

— Я не буду её останавливать, — не оборачиваясь, продолжаю внимательно вглядываться в рисунки на стене, пытаясь найти там хоть что-нибудь, что поможет мне понять, что делать дальше. — Она сейчас злится сама на себя за то, что не навещала папу несколько лет, ей нужно выплеснуть злость. Но я бы на её месте злилась не на себя, а на меня.

— Только не надо сейчас взваливать всю вину на себя, Купер.

— А на кого ещё? — устало спрашиваю я. — Все эти годы папа жил спокойно, если, конечно, можно так выразиться. Но тут моя сила вспыхнула и притащила демонов не только ко мне, но и к моему отцу. Ты же сам сказал, что этим козлам нужно у***ь четырёх теней. Они нашли меня, а заодно вышли и на него.

— Посмотри на меня, Марни.

— Как думаешь, — не желая поворачиваться, чтобы не показывать застывшие в глазах слёзы, продолжаю стоять лицом к стене с листами, — что он пытался сказать этими рисунками?

— Это дерево очень похоже на древо вечной жизни, которое стоит на месте, где произошла схватка с Атлантой. Раньше это дерево было огромным, листва менялась в зависимости от времени года, но никогда не опадала, ни осенью, ни даже зимой.

— И как выглядели листья зимой? — я спрашиваю это не из интереса, а просто потому что хочу отвлечься хоть на что-нибудь.

— Превращались в лёд.

— Наверное, красивое было зрелище.

— Говорят, что когда зимой светило солнце, то на дерево невозможно было смотреть, граненые ледяные листья отражали солнечные лучи во все стороны, словно они покрыты не льдом, а... — парень замолкает на секунду, пытаясь подобрать слово.

— Бриллиантами? — предполагаю я.

— Да, вроде того. В общем, после схватки бессмертное дерево выгорело, как и площадь вокруг него. Возможно, что Дерек рисовал...

— Последнее, — перебиваю я, догадавшись, — что видела мама.

— Марни, — тихо зовёт меня Томлинсон, вновь призывая обернуться.

Слёзы всё ещё стекают по моим щекам, и я не хочу поворачиваться, потому что не хочу показаться сломленной или слабой, только не перед парнем, который находит миллион способов подколоть меня, даже когда я молчу.

— Ты не виновата в этом хотя бы потому, что узнала обо всём совсем недавно, Марни. Хочу напомнить, что буквально вчера тебя почти сделал тот толстый пацан на ярмарке. Ты пока себя-то толком защитить не можешь, не говоря уже о других и... Чёрт возьми, — он тяжело вздыхает, — просто посмотри уже на меня, Купер.

Прикусив губу, вглядываюсь в рисунки ещё несколько долгих секунд, а затем нехотя оборачиваюсь.

Луи выглядит идеально, будто вчера не был на волоске от смерти. Ноги облачены в тёмные спортивные штаны, белоснежная толстовка с логотипом «Найк» кажется настолько мягкой, что мне хочется до неё дотронуться, а на голове парня надета серая вязаная шапка, из-под которой виднеется каштановая чёлка.

Если этого полудемона вдруг выгонят из магического мира, то он спокойно может стать лицом любого бренда одежды, какой только выберет.

Спрятав ладони в карманы штанов, парень чуть склоняет голову набок.

— Ты что, — он удивлённо вскидывает брови, — плачешь?

— Нет, — шмыгнув носом, утираю с щёк слёзы. — Ничего я не плачу.

— Знаешь, — он делает шаг вперёд, вглядываясь в рисунки за моей спиной, — я выглядел примерно так же, как ты сейчас, когда узнал о том, кто будет моей подопечной.

Усмехнувшись сквозь слёзы, покачиваю головой.

— Ты тоже плакал?

— Я рыдал, Купер, выглядел очень жалким, буквально валялся в истерике.

— Мечтаю увидеть эту картину.

— Марни, — спустя несколько долгих секунд молчания, Луи подходит ближе, — последнее, что ты должна сейчас делать — винить себя. Да, ты не виновата, но ты и не жертва, ты просто девушка, пусть и слегка долбанутая, которая попала в хреновую ситуацию. Ты ведь любишь сериалы?

— Да.

— Тогда представь, что тебя вбросили в самую середину дерьмового сериала и постарайся сделать его лучше. Ты уже избранная, а значит — главная героиня, которая ещё может спасти сюжет, понимаешь? Так что я предлагаю тебе отбросить чувство вины, хорошенько разозлиться и вдарить всем ублюдкам, которые причинили вред тебе и твоей семье. Сейчас выбор только за тобой: жалеть себя или же перевернуть историю целого мира, спасая то, за что боролись твои родители.

Луи сейчас совсем не похож на демона (не считая его дьявольской красоты), в данный момент он выглядит как обычный парень, который пытается подбодрить расстроенную подругу, или же он просто наставник, который настраивает своего подопечного на боевой лад, но в любом случае во всём этом есть что-то очень человеческое.

Наверное, даже самому ярому любителю одиночества, в худшие моменты жизни, рядом нужен кто-то, кто скажет, что ты не виноват. Кто-то, кто просто не даст тебе потонуть в чувстве собственной вины и поможет оттолкнуться ото дна, подсказав, что нужно плыть на свет.

Но я не отношусь к любителям одиночества, поэтому в подобные моменты мне необходимо общение и поддержка точно так же, как Леонардо Ди Каприо в своё время нужен был «Оскар».

Мне нужно разговаривать и быть с кем-то рядом, чтобы не думать о том, что папы, возможно, уже нет в живых. Не думать о том, что если бы не я, то он бы сейчас был тут и рисовал свои одинаковые рисунки, а ещё сегодня ливень, а пасмурная погода — его любимая.

Боже, я ведь даже не попрощалась с ним.

Издав всхлип, прикладываю пальцы к дрожащим губам, а когда Луи удивлённо раскрывает глаза, словно впервые в жизни видит расстроенного человека, то я качаю головой, как бы говоря «всё в порядке, я сейчас успокоюсь».

— Всё будет хорошо, Купер, — мягко отзывается Томлинсон.

Он протягивает ладонь, чтобы дотронуться до меня, но пальцы в нерешительности застывают в паре сантиметров от моего плеча, а затем парень и вовсе опускает руку обратно вниз.

— Ты не одна в этом, и пока не знаю как, но мы всё исправим вместе, ладно?

Сейчас я благодарна Луи просто за то, что он стоит здесь и не язвит, а пытается встряхнуть меня морально, выводя из этого депрессивного состояния, и я действительно благодарна ему за это.

В едином порыве делаю шаг вперёд и просто крепко обнимаю Томлинсона. Уткнувшись носом в его плечо, сцепляю руки за спиной, где пальцы тонут в мягкой ткани толстовки.

Парень мгновенно напрягается так, словно его тело залили воском или даже бетоном.

От толстовки исходит свежий аромат ментола и запах летнего дождя, и это сочетание ароматов настолько мне нравится, что я не отстраняюсь даже тогда, когда Луи очень тяжело вздыхает, явно намекая на то, что он недоволен тем, что я приклеилась к нему, как самая преданная фанатка к своему кумиру.

Спустя пару долгих мгновений, Томлинсон поднимает руки и нехотя обнимает меня, небрежно похлопывая по спине так, будто просит передать за проезд, что вызывает у меня лёгкий смешок.

— Луи?

— М?

— Как думаешь, есть шанс того, что папа всё ещё жив?

— Конечно, Купер, конечно, есть.

Томлинсон опускает ладони на мои плечи и прижимает к себе чуть крепче, и теперь я понимаю, что он всё же умеет обниматься, как нормальный человек, а ещё он врёт мне сейчас. Но мне нужна эта ложь, потому что именно для этой лжи я сейчас и вцепилась в парня.

Шелест дождя усиливается, словно кто-то сверху решил затопить нашу несчастную планету, и если честно, то сейчас я была бы не против массового потопа.

Мы стоим молча ещё некоторое время, я жду, когда полудемон отпустит колкость или скажет, что его тошнит от моих ведьминских объятий, но он молчит, тихонько поглаживая моё плечо большим пальцем.

И это слишком уж доброе демоническое поведение наводит меня на мысль о том, что ответ на вопрос, который я задала ранее — отрицательный.

— Ты как там, — спрашивает Луи, и я чувствую тёплое дыхание на своём виске, — всё ещё плачешь?

— Уже нет.

— Отлично, — усмехнувшись, он на несколько секунд прижимает меня чуть ближе к себе и, потрепав по волосам, отстраняется. — Ты ведь избранная демонесса, тебе нельзя плакать — это не подходит по статусу.

Не сдержавшись, тихо усмехаюсь. Я знала, что после вчерашнего вечера Луи при любой удобной возможности упомянет «избранную демонессу».

Только что мне было комфортно в объятиях этого полудемона, но, отстранившись, я испытываю покалывающую неловкость, словно я обняла его пьяная, а теперь протрезвела.

Неожиданный факт: Луи Томлинсон находится со мной в одной комнате уже достаточное количество времени для того, чтобы я хотела у***ь его или ударить, но я этого не хочу, и вот это действительно странно.

— Кстати, — натягиваю рукава кофты на пальцы и вытираю ими влажные щёки, — всё хотела спросить тебя: после того, как ты отбил у меня парня, и, несмотря на это, я всё равно спасла тебя... В общем, теперь-то ты ко мне привязался?

— Нет, Купер, — улыбнувшись, он поправляет вязаную шапку, — ты для меня всё та же лысая кошка.

А, нет, всё нормально, я снова хочу его ударить.

Издав смешок, присаживаюсь на кровать и вновь смотрю на рисунки на стене.

— Не в обиду твоей демонической половине, но я ненавижу демонов, — тихо произношу я, зажимая ладони между коленей. — Представь, насколько папа был беспомощен в этом состоянии, он слишком легко им достался.

— Знаю, — парень со вздохом присаживается рядом. — Я много слышал о силе твоего отца, поэтому уверен, что будь он прежним, то к нему никто и никогда бы не приблизился. В гарнизоне теней он нечто вроде легенды.

— Правда? — грустно улыбнувшись, поворачиваю голову, чтобы взглянуть в голубые глаза, которые на фоне белоснежной кофты и того же цвета стен кажутся ярко-синими.

— Да, — приподняв уголки губ, он кивает. — У нас ходит много историй о боевых заслугах Дерека Купера. Помнишь, как я сказал о том, что тебе будут многие наигранно улыбаться только из-за того, что ты избранная?

— Да.

— Это касается магов, в теневом отряде все будут действительно искренне рады появлению дочери легенды.

— Так же рады, — пожав плечами, морщу нос, — как и ты? Это немного настораживает, знаешь ли.

— Нет, — усмехнувшись, Луи потирает переносицу. — На самом деле рады. Эй, не смотри на меня так! Как дочери легенды — я тебе рад, а если воспринимать тебя как свою работу... Ну, — он оглядывает меня с головы до ног, — ты сама понимаешь. У тебя глаза всё ещё красные от слёз, поэтому мне пока неудобно оскорблять тебя.

— Не помню, я уже говорила о том, что, как слуга, ты мне тоже не нравишься? Совсем.

— А я и не претендую на твою симпатию, — усмехнувшись, он двигает ногой, задевая моё колено своим, и я уже не уверена, что сама не претендую на симпатию этого парня.

Луи не отодвигает ногу, словно не замечает этого, а вот моя кожа горит даже сквозь джинсы в том месте, где наши колени соприкасаются друг с другом. Прикусив губу, стараюсь держать равнодушный вид, не показывая, что кровь по моим венам почему-то начала бежать быстрее, хотя такое обычно происходит только в присутствии Эшли Миллера.

Ливень за окном чуть стих, но крупные капли всё ещё с треском врезаются в стекло, где-то вдали до сих пор слышны разъярённые возгласы Пэни, и на секунду я чувствую в груди злость не только на себя, но и на тётю за то, что она когда-то отказалась от демонической части себя, заварив всю эту историю. Но я быстро отгоняю от себя эти мысли, потому что вспоминаю о том, что Пэнс была ребёнком, который просто не хотел потерять свою семью.

Мама с папой готовы были отдать свои жизни за сохранение Дома четырёх стихий, и чем бы оно ни было, я хочу сохранить то, за что они боролись и за что заплатили очень большую цену.

— Я готова, — тихо говорю я, глядя на Томлинсона.

— К чему? — отзывается он, вглядываясь в рисунки. — Признать, что ты наказание, а не подопечная?

— Нет, я готова пожаловаться твоему начальству на тебя, но чтобы это сделать, мне нужно обратиться к нему напрямую, так?

Мягко улыбнувшись, парень кивает.

— Ну, разумеется.

— Тогда нам пора отправляться на ту сторону, да?

— Да, но есть одно условие.

— И какое же?

— Даже не думай брать с собой плакат той бабы, которая висит на стене в твоей комнате.

— Но это же Кевин, и он не баба!

— Ещё вчера ты говорила, что радужный мальчик с ярмарки — не гей. Давай не будем открывать новый спор, ладно?

— Я и не собиралась брать с собой Кевина, — пытаясь скрыть обиду в голосе, поднимаюсь на ноги. — Я же понимаю, что еду не в летний лагерь.

— Уродливый енот тоже остаётся дома.

Чёрт!

— Ладно, — обняв себя за талию, шагаю вперёд, но затем резко разворачиваюсь. — Кстати, Луи?

— Что на этот раз?

— Даже после обнимашек с дочерью легенды гарнизона я для тебя всё ещё на уровне лысой кошки?

Облизнув губы, полудемон выдаёт короткую улыбку и пробегается кончиками пальцев по чёлке, торчащей из-под шапки.

— Нет, Купер, сейчас ты для меня на уровне лысой кошки, на которую надели свитер.

— И как это понимать?

— Ну, в свитере она не такая неприятная, но при этом свитер до жути страшный, как твой енот, и ещё он колючий, так что я вроде как привык к этой кошке, но при каждом взгляде на неё, продолжаю вздрагивать от леденящего душу ужаса.

Тихо рассмеявшись, покачиваю головой.

— И зачем я только спасала тебе жизнь? Я ведь достала пулю своими собственными пальцами... Кстати, как твоя рана?

— Зажила ещё вчера, пока мы слушали историю о том, как Пэни крупно облажалась и разрушила мир.

— Серьёзно? — вскидываю брови. — Так быстро?

Цокнув языком, Томлинсон демонстративно закатывает глаза.

— Прости, не подскажешь, где ты была в тот момент, когда я рассказывал о том, что я наполовину демон, Марни?

— И ещё ты наполовину человек. Поэтому, — пожимаю плечами, — я думала, что раны получеловека должны заживать в два раза быстрее, чем у обычного человека, но не со скоростью света, как у вампира из кино. Просто до этого ты тоже говорил, что у тебя всё хорошо, а потом отключился.

Несколько долгих секунд Луи смотрит на меня так, будто вот-вот предложит сходить к одному из врачей клиники и провериться на вменяемость.

Тяжело вздохнув, парень поднимается на ноги и, развернувшись ко мне спиной, задирает кофту, оголяя спину.

Раскрыв губы, задерживаю дыхание от неожиданности и просто от вида напряжённых мышц мужской спины.

При свете дня и без следов крови эта спина лишает меня дара речи.

Следа от раны действительно нет, и это повергает меня в шок.

— Даже шрама не осталось, — тихо говорю я и, шагнув вперёд, провожу кончиками пальцев по тому месту, по которому ещё вчера проводила острым лезвием. — Невероятно, и правда как в кино.

— Не перевозбудись там, Купер.

— Ой, заткнись, — ухватившись за край толстовки, резко опускаю его вниз. — И перестань уже отрабатывать на мне свои несмешные шутки.

— Это была не шутка, а совет, — усмехнувшись, парень прячет ладони в карманы спортивных штанов.

— Слушай, Луи, — зову я, когда мы выходим из палаты в светлый коридор.

— Господи, ну почему мне каждый раз становится так страшно, когда ты говоришь «кстати» или «слушай»?

— Вот если полудемоница...

— Ну я же говорил, — со вздохом перебивает он, — начало уже хреновое.

— Нет, я серьёзно.

— Давай, теперь я даже немного заинтригован.

— Допустим, что полудемоница захочет увеличить грудь у хирурга, получается, что её раны быстро заживут, так? То есть, им можно делать пластические операции хоть каждый день?

— Марни?

— Что?

— Когда мы попадём на ту сторону, напомни мне, чтобы я приполз на коленях к начальству, прося сменить подопечную, хорошо?

— Ты сам уже не захочешь другую подопечную.

— И почему же?

— Зачем тебе менять лысую кошку в свитере, к которой ты уже привык, на другую лысую кошку, которая ещё даже не надела этот свитер.

— Боже, вот это философия, Купер, — он прикладывает ладонь к груди, — у меня аж сердце ёкнуло.

— Но ты ведь согласен со мной?

— Может быть. А теперь, будь так добра, избавь меня хоть на минуту от своих вопросов, у меня на них аллергия.

Когда Томлинсон просит не задавать вопросы, то этим самым он просто бросает мне вызов.

— Ты ведь уже обожаешь меня, да? Уже привязан настолько сильно, что боишься, что меня передадут кому-то более профессиональному. Наверное, уже положил моё фото в бумажник. Кстати, у полудемонов есть бумажники?

Оборачиваюсь, чтобы не пропустить сотое юбилейное закатывание глаз от Томлинсона, но полудемона уже нет рядом, он исчез, чтобы не слушать мои вопросы.

— Если когда-нибудь, — бормочу я, покачивая головой, — наш диалог пройдёт мирно от начала и до конца, то, наверное, преисподняя покроется льдом.

***

Пэни убита горем, и я не знаю, как оставлю её здесь совсем одну. Её разъедает чувство вины, я знаю, что она не навещала папу потому, что не могла видеть его таким, а не могла, потому что понимала, что именно из-за её детского порывистого решения он был заперт в клетке своего подсознания, а клетка зарыта так глубоко, что вряд ли кто-то смог бы отыскать её даже с самым мощным металлоискателем на планете.

Луи пообещал дождаться меня на улице, чтобы я смогла попрощаться с Пэни, но это тяжелее, чем я думала.

Пэнс не плачет, она на каком-то взводе, словно перепила энергетиков. Носясь по комнате, опекунша собирает мои вещи, аккуратно складывая их в рюкзак, и без остановки бормочет какие-то советы.

— Да, в Доме ты будешь в полнейшей безопасности, но никому там не доверяй, вообще никому.

Достав джемпер, который я не носила несколько лет, она зачем-то складывает его в рюкзак, и, когда Пэнс разворачивается, я тайком выкладываю старый свитер и, бросив на пол, запихиваю его ногой под кровать.

— Миссис Мэдлок, — она выуживает капроновые колготки из верхнего ящика комода, а я лишь удивлённо вскидываю брови, когда они тоже летят в рюкзак, — хранительница Дома. Поговаривают, что у неё нет души, и я полностью с этим согласна.

— Нет души?

Прикусив губу, подхватываю пальцами колготки и так же прячу их под кровать.

— Говорят, что она настолько предана Дому, что её душа раскололась, укрепляя каждую из стихий. Но это всего лишь легенда.

Пэни находит в шкафу ярко-жёлтый плащ пожарного, который я надевала на Хэллоуин около пяти лет назад.

— Не доверяй никому, ты для них просто оружие и не больше.

— Пэни, я отправляюсь на ту сторону, — опускаю ладонь на её пальцы, в которых зажат костюм, — а не в школу пожарных.

Опустив взгляд, она удивлённо смотрит на плащ в своей руке, будто видит его впервые в жизни.

— О боже, — выпустив из пальцев костюм, Пэни прижимает дрожащие пальцы к губам, а затем издаёт всхлип, — я так переживаю за тебя, милая. Твои родители не хотели, чтобы ты рисковала собой, я должна была защитить тебя от всего магического...

Протянув руки, крепко обнимаю Пэни. Её плечи трясутся от частых вдохов, и мне до невозможности жаль, что я никак не могу облегчить эти переживания.

— Всё будет хорошо, обещаю, — тихо говорю я, поглаживая её по голове. — Луи присмотрит за мной.

— Вот ему точно не стоит доверять.

— Почему?

— Просто не доверяй ему, — отстранившись, Пэни обхватывает мои плечи. — Луи твой телохранитель и наставник, а не друг — запомни это, Марни.

В карих глазах написано столько страха, что я буквально чувствую ту дрожь, которая пробивает Пэни изнутри.

— Ты не должна повторить историю своих родителей, милая.

— Пэнс, — издав глупый смешок, покачиваю головой, — я не собираюсь влюбляться в этого напыщенного говнюка, как и он в меня. Мы с ним меньше всего на свете похожи на маму с папой, да и друзья из нас так себе, так что тебе не о чем волноваться.

По недоверчивому взгляду моей опекунши сразу можно сказать, что я не убедила её в своих словах.

— Слушай, — стараюсь держать голос уверенным и ровным, чтобы успокоить её, — я ничего не знаю о том мире, я только знаю, что мои родители рискнули своими жизнями ради этого места, и я не хочу, чтобы их жертва была напрасна, понимаешь? Поэтому если Атланта выберется на свободу, я должна быть там, чтобы закончить то, что начали мама с папой.

В глазах Пэни наконец-то мелькает понимание, и она натягивает улыбку, которая едва держится на её губах от желания разрыдаться.

— Они гордились бы тобой, Марни, очень сильно гордились бы.

Без лишних слов, крепко обнимаю её, стараясь высечь этот момент в памяти, потому что не знаю, что ждёт меня впереди, но чтобы там ни было, я точно знаю, что Пэни — самая светлая, тёплая и любящая часть моей жизни, поэтому прощаться с ней, всё равно что лишиться половины себя.

— Ладно, — шмыгнув носом, Пэнс издаёт смешок, — прощаемся так, как будто никогда больше не увидимся. Ты сможешь навестить меня в любой момент.

— Знаю, — крепко зажмурившись, обнимаю её ещё сильнее. — Но это не то же самое, что дойти до соседней комнаты.

— Ты иногда и трубки мои не берёшь.

— Потому что ты загоняешь меня домой.

Она смеётся и плачет одновременно, и мы продолжаем прощаться так, будто я ухожу в крестовый поход.

Мне жаль, что Пэнс не может пойти с нами, потому что в ней нет больше магической составляющей... Хотя это даже хорошо, потому что если на той стороне хоть кто-то узнал бы, кто она такая, то Пэни убили бы на месте. Ей намного безопаснее находиться здесь, а я не хочу потерять свою семью во второй раз.

***

Сжимаю в пальцах лямку рюкзака, спускаясь вниз по ступеням, и, выйдя на улицу, оглядываюсь по сторонам в поисках Томлинсона, но его нигде нет. Дождь всё ещё моросит, поэтому я поднимаю воротник джинсовой куртки и прячу руки в карманы, ёжась от холода.

Луи ведь не мог забыть про меня?

Сзади раздаётся громкий автомобильный сигнал, и я вздрагиваю от неожиданности.

Оборачиваюсь и удивлённо вскидываю брови, когда вижу Томлинсона за рулём тёмного туарега, внедорожник настолько отполирован, что создаётся впечатление, что над его блеском работали не люди, а долбаные феи.

— Ну ничего себе, — тихо бормочу я, подходя к машине. — Ты не носишь с собой монетки, но машина у тебя имеется.

— Рабочие бонусы, — он пожимает плечами, будто говорит о корпоративной форме и включённых бесплатных обедах, — садись уже.

— И всё?

— В смысле?

— Ну, зная твою напыщенную натуру, я жду продолжения, вроде: «Да, у меня крутая тачка, дом на Мальдивах, вчера я зажигал с Ники Минаж, и вообще фортуна зовёт меня папочкой».

Луи долго вглядывается в мои глаза, настолько долго, что я вижу, как медленно поднимается стекло с водительской стороны, а затем парень переводит взгляд на дорогу, и автомобиль трогается с места.

— Эй! — рассмеявшись, семеню вслед за машиной. — Луи, подожди!

Окно вновь раскрывается, и Томлинсон выглядывает из него, продолжая медленно ехать вперёд.

— Знаешь, Купер, я подумал, что мы как-нибудь справимся без тебя. Оставайся здесь, на той стороне и так предостаточно фриков и абсурда.

— Но я же избранная, и мы с тобой, вроде как, собрались вместе спасать мир!

— Кричи об этом погромче, чтобы соседи услышали, уверен, что тебе понравится в клинике для душевнобольных, тем более, там у вас уже должна быть семейная скидка.

Раскрыв губы в изумлении, делаю возмущённый вдох, а затем прибавляю шаг и чуть ли не бегу.

— Ты просто эгоистичный засранец! Ты хоть иногда понимаешь, что говоришь очень обидные для людей вещи?

— Понимаю, конечно, поэтому и говорю их вслух.

Луи замедляет ход, отчего машина едва ли не ползёт, а я выбегаю на пустынную дорогу и, обежав машину, дёргаю за ручку с пассажирской стороны, но дверь, конечно же, заблокирована.

— Я подумал, — говорит парень, опуская стекло с моей стороны до упора, — что ты сможешь заморозить двигатель и остановить машину, но и тут безуспешно.

— Луи?

— Марни? — беззаботно отзывается он, вскидывая брови.

— Обещаю, — цежу я сквозь сжатые зубы, — нет, просто клянусь, что буду рисковать своей жизнью при любой удобной возможности, чтобы ты спать не мог, постоянно вытаскивая меня из передряг.

— Я и так почти не сплю, ведь тебя могут покалечить даже толстые дети.

— Тогда я просто отказываюсь от твоей помощи! Я сейчас серьёзно, теперь я сама по себе, так что не смей больше помогать мне. Никогда! Просто доставь до пункта назначения и всё.

Вцепившись пальцами в проём опущенного стекла, подтягиваюсь и подаюсь вперёд, просовывая голову и плечи в оконный проём, чтобы залезть в машину. Проблема в том, что мой полный вещей рюкзак цепляется за корпус крыши, и в итоге я застреваю в этом проёме как Винни-Пух в кроличьей норе.

Упираясь ладонями в мягкое кожаное сиденье, пыхчу, пытаясь пробраться внутрь, но рюкзак на моих плечах зацепился за крышу слишком крепко. Ноги болтаются на улице, машина движется вперёд, и если через сотню метров Томлинсон решить завернуть, то мы выедем на людную улицу.

— Что-то случилось? — с улыбкой интересуется Луи, глядя на дорогу так внимательно, будто мы выехали на автостраду, а не еле волочимся по мокрой пустынной улице.

— Я застряла, — кряхчу я и, тяжело вздыхая, опускаю голову.

— Не может быть, — Томлинсон удивлённо присвистывает, — чтобы избранная и такая самостоятельная демонесса застряла, пытаясь запрыгнуть в машину. Ты, наверное, разыгрываешь меня, Марни.

— Ты не мог бы, — тяжело сглотнув, заставляю себя сказать это вслух: — помочь мне?

— Прости, — он вскидывает брови, накидывая на себя вид святого младенца, — я не расслышал, повторишь?

— Всё ты слышал.

— Да нет же, Купер, окно открыто, поэтому очень плохая слышимость.

— Грёбаный полудемон, — бормочу я, пытаясь оттолкнуться, чтобы выбраться обратно, но не выходит. — В этой машине тихо, как в гробу, потому что я создала вакуум своей задницей! Так что будь добр, не заставляй меня просить об этом снова.

— Кажется, буквально пару секунд назад ты отказалась от моей помощи и решила быть самостоятельной.

Боже мой, я действительно застряла и теперь приеду в магическую страну Чудес с обветренной задницей.

Уже вижу, как мы заезжаем в Тронный зал, а я в своей новой коронной позе уже заранее демонстрирую всем своё мнение о магическом мире.

— Просто помоги мне сейчас, а потом я снова буду самостоятельной, хорошо?

Усмехнувшись, полудемон подаётся вперёд, включая радио, откуда доносится песня «I Want It That Way» группы Бэкстрит Бойс, и Томлинсон тут же увеличивает громкость, делая вид, что он совершенно один в этой романтичной поездке.

Я знаю, что сейчас не самое подходящее время, но я просто не могу не отметить красоту профиля этого парня. Каштановая чёлка мягко спадает на лоб, а плавно очерченные губы, двигаясь в унисон со словами припева, изогнуты в лёгкой улыбке.

Наверное, стоит честно признать, что Луи Томлинсон — самое красивое творение природы, но при этом он самый наглый и бессовестный козёл на всём белом свете.

— Луи! — зову я, пытаясь перекричать поющий бойз-бенд. — Ладно, я была не права! А теперь ты поможешь мне?

— Что, даже не используешь универсальное «пожалуйста»?

— Знаешь, а не пошёл бы ты...

Не успеваю договорить, потому что Томлинсон тут же перебивает меня, громко подпевая строчке: «Я не желаю слышать, как ты говоришь, что хочешь выбрать путь сама».

Повернув голову, Луи заглядывает в мои глаза и продолжает придуриваться, подпевая слащавой песне и делая вид, что он наслаждается каждой нотой.

— Это клип, Купер, — выкрикивает он в проигрыш, — подпевай!

— О, я бы с радостью, но моя задница сейчас в окне, и это немного отвлекает!

Пытаюсь держаться грозно, но из моих лёгких всё же вырывается смех, рама больно давит на рёбра, но я всё равно смеюсь, глядя на то, как Луи продолжает петь, стараясь вывести меня из себя, но ровно через один короткий припев, парень сдаётся и тоже начинает смеяться.

Кстати, поёт он очень даже неплохо, но об этом я ему вряд ли скажу. Ну, а к концу композиции я уже на самом деле искренне хочу подпевать повторяющемуся припеву.

Когда песня заканчивается, Томлинсон делает звук радио намного тише, но мы продолжаем громко смеяться. Я даже не понимаю, что именно является причиной моего истеричного смеха, поэтому мне требуется пару долгих секунд на то, чтобы успокоиться.

Поднимаю голову вверх и замечаю, что машина стоит на месте, но вот мои несчастные ноги до сих пор болтаются на улице.

— Рёбра болят, — морщу нос, пытаясь соскользнуть вперёд, но ничего не выходит.

Луи со вздохом откидывается на спинку сиденья, на его губах всё ещё играет лёгкая улыбка, а затем он покачивает головой.

— Залезай уже, Купер.

— Да нет, что ты, меня всё устраивает. Поеду так, с ветерком

Парень продолжает улыбаться, как полный придурок, а я лишь устало вздыхаю.

— Я бы с удовольствием залезла, но без твоей помощи как-то не выходит.

— Попробуй ещё раз.

Закатив глаза, подаюсь вперёд и удивлённо вскидываю брови, когда очень легко проскальзываю внутрь, словно рюкзака на мне и вовсе нет.

Уперевшись одной рукой в плечо Томлинсона, с кряхтением залезаю внутрь и, откинувшись на сиденье, тяжело вздыхаю, потирая горящие от боли рёбра.

— Я ведь не застряла на самом деле?

— Нет.

— То есть, — говорю я, глядя перед собой, — я торчала там, как грёбаный Пумба, при помощи твоего демонического телекинеза?

— Вот видишь, ты тоже любишь мультики.

Медленно поворачиваю голову, чтобы отправить парню возмущённый взгляд, на что его губы расплываются в широкой улыбке.

— Ну ты и придурок! Разве теням можно использовать силу против своих подопечных?

— Конечно нет, мы используем силу только в целях защиты подопечного.

На самом деле, будь я тенью, я бы тоже использовала силу не только для защиты кого-либо. И когда я полноценно научусь пользоваться заморозкой времени, то с удовольствием буду ставить фильм или передачу по телевизору на паузу без помощи пульта, пока ухожу на кухню делать чай, или, например, в кинотеатре, когда мне нужно будет выйти в туалет.

Да-да, хоть я и совсем недавно в этом магическом деле, но уже понимаю, что нельзя использовать свои же силы в личных целях, но... А как ещё веселиться в перерывах борьбы за вечные добро и справедливость?

— Луи?

— Марни?

— Ты мог бы больше не испытывать на мне эти демонические штучки? Мне это не нравится. Потому что если ты будешь продолжать, то рано или поздно я тебя заморожу и, в отместку, скину с обрыва.

— Договорились, — с лёгкостью соглашается он, выезжая на оживлённую дорогу. — Никаких демонических штучек, не считая наших тренировок, там мне придётся прибегать к силе.

О нет, я уже боюсь тренировок с этим парнем!

— Нам далеко ехать? — спрашиваю я, закидывая рюкзак на заднее сиденье, и устраиваюсь поудобнее в кожаном кресле.

Боже, в жизни не сидела в такой машине! Сиденье настолько удобное, что, кажется, что это самое лучшее, что случалось со мной за последнее время.

— Ближе, чем ты думаешь.

Проехав ещё несколько перекрёстков, автомобиль сворачивает к высокому одноэтажному зданию, на фасаде которого висят огромные горящие красные буквы, сообщая о том, что перед нами автомойка.

Луи объезжает здание, и мы въезжаем в один из длинных тоннелей, расположенных под надписью «конвейер».

— Конечно, — издаю смешок, когда парень расплачивается картой за конвейерную мойку, — самое время помыть машину, она ведь у тебя совсем не блестит так, будто лесные нимфы тёрлись об неё неделю, пытаясь соблазнить тебя.

Усмехнувшись, Томлинсон проезжает дальше, останавливаясь у двухцветного светофора. В арке машинного коридора висят силиконовые прозрачные ленты в виде штор, а за ними виднеются огромные цветные щётки, отовсюду разносится шум воды, напор горячего пара, выходящего из труб, и прочие металлические лязги.

Когда светофор показывает зелёный сигнал, мы проезжаем вперёд, заезжая на конвейер. Томлинсон глушит двигатель и, откинувшись на сиденье, поворачивает голову, чтобы взглянуть на меня.

— Есть несколько способов, чтобы попасть на ту сторону.

— Например?

— Например, через тайный вход в стриптиз-клубе.

Усмехнувшись, сажусь вполоборота.

— Ты серьёзно?

Луи с улыбкой пожимает плечами, как бы говоря «вполне».

Одновременно сбоку, снизу и сверху раздаётся шипение, а через пару секунд на лобовое стекло брызгает белая пена и, походя на манную кашу, медленно стекает вниз, после чего освещение в салоне автомобиля тут же покрывается мутной тенью.

— Подозреваю, что эта мойка — один из способов.

— Вот это проницательность! Не думала стать детективом?

— Заткнись, — усмехнувшись, пихаю парня локтем. — А если обычные люди захотят помыть здесь машину?

— Помоют, потому что будут расплачиваться деньгами, а я расплачиваюсь...

— Вип-картой? — перебиваю я.

— Да, вроде того.

— Вау, — улыбнувшись, вскидываю брови, — волшебные прибамбасы, прямо как в Кингсмане!

— Боже, — закатив глаза, парень тяжело вздыхает, — волшебные прибамбасы... Нам срочно нужно сделать что-то с твоим словарным запасом.

Усмехнувшись, поджимаю под себя ногу, а Луи смотрит на меня так, будто я высыпала ведро с песком в его постель, так что приходится медленно опустить ногу вниз и сесть ровно.

— Почему ты выбрал именно автомойку, а не стриптиз-клуб, например?

— Этот способ самый красивый, — тихо отвечает он. — Хочу, чтобы ты запомнила свой первый раз.

Милостивый боже, это прозвучало так двусмысленно, что мои щёки внезапно начинают гореть.

— Нет, серьёзно, Купер, — со вздохом отзывается Томлинсон, — не перевозбуждайся так понапрасну.

— Не понимаю о чём ты.

Накинув непринуждённый вид, пожимаю плечами, но даже в этом приглушённом свете я вижу наглую улыбку полудемона, по которой сразу можно сказать, что он специально подобрал именно ту фразу, которая введёт меня в самое пошлое заблуждение.

Густой слой пены становится всё плотнее, а затем со всех сторон хлещет напор воды, отчего создаётся впечатление, что мы находимся в самом центре бурлящей волны. С каждой секундой вода темнеет, превращаясь в нечто чёрное и вязкое, и в какой-то момент мы погружаемся в абсолютный мрак.

— Я знаю, что ты демон, — ёрзаю на сиденье, пытаясь разглядеть хотя бы очертания парня, но всё безуспешно, — но неужели по-твоему темнота — это настолько красиво?

— Просто заткнись и смотри.

— Было бы на что, — скрестив руки на груди, откидываюсь на спинку сиденья.

Ещё некоторое время в воздухе висит холодная пустота, а затем вдалеке мерцает фиолетовое пятнышко, сначала в одном конце, а потом в другом, словно лампочка борется за свою жизнь с неисправной проводкой.

Неоновая фиолетовая клякса вновь появляется в воздухе, но на этот раз не исчезает, а растекается по темноте, плавно изгибаясь как шёлковая лента на ветру. Следом появляется синяя светящаяся лента, затем зелёная, розовая, жёлтая — все они похожи на световые линии на фотоснимках.

Несколько таких лент переливаются в радужной расцветке и летят по темноте, походя на воздушного змея.

Эти всплески и нити горят так ярко, словно кто-то пропитал их фосфором для вечеринки в ночном клубе.

Яркие блики продолжают появляться в воздухе, и от них, подобно каплям краски, попавшим в воду, ореолом расплывается разноцветный неоново-молочный свет.

Светящиеся фонарики не стоят на месте, они плавают за пределами автомобиля, отбрасывая на нас радужные тени. Прямо сбоку неоновые цветные струны разрезают темноту яркой вспышкой и дрожат, будто кто-то провёл по ним пальцами, а затем они становятся всё тоньше и тоньше, исчезая, чтобы вновь появиться, но уже в другом конце темноты.

Воздух в моей груди застывает от нахлынувшего восторга, и, не веря своим глазам, я лишь подаюсь вперёд, пытаясь уловить каждый миллиметр происходящего.

Разноцветные стрелы врезаются друг в друга и, переплетаясь, завиваются в переливающиеся узлы, вбирая в себя всю цветовую палитру, которая только есть на свете.

Чёрт возьми, это похоже на сон единорога.

Если у магии и есть облик, то он должен быть именно таким — красивым, мощным, пробуждающим в груди дрожащий восторг, восхищение, радость и даже некий страх. Это состояние похоже на поездку на американских горках, только в сотню раз сильнее, и я совсем не знаю, как назвать это новое чувство.

— Ну как тебе? — с улыбкой спрашивает Томлинсон.

Перед лобовым стеклом медленно проплывает облако, больше похожее на флуоресцентный сигаретный дым, и на нашей одежде тут же отражается тень его голубых и фиолетовых лучей, будто сейчас мы действительно находимся в клубе, и я просто не могу сдержать широкой улыбки.

— Это невероятно, — шепчу я, оглядываясь. — Похоже на какой-то гламурный эффект от ЛСД или на картинку из любого мультфильма от «Дисней».

Луи издаёт смешок, а я продолжаю любоваться яркими вспышками и искрами.

— Вот когда надо было включать ту романтичную песню «Бэкстрит бойз», Томлинсон.

— Нет, это уже был бы перебор.

— Да, — подаюсь вперёд и, положив локти на приборную панель, опускаю подбородок на ладони, любуясь магическим световым шоу, — согласна, и правда перебор.

— «Скажи мне почему нет ничего, кроме боли в сердце», — тихо напевает Луи припев той самой песни, барабаня пальцами по рулю, чем вызывает мой смех.

— Знаешь, — поворачиваю голову, прижимаясь щекой к лежащим на панели пальцам, — где-то в мире сейчас находятся тысячи женщин, которые рыдали под эту песню в молодости, а мы уже второй раз смеёмся над этим.

— Готов поспорить, что в данный момент эту песню слушает Эшли Миллер и рыдает в подушку, пытаясь прогнать из головы мой неповторимый образ.

Усмехнувшись, тяжело вздыхаю.

— Не напоминай мне о нём.

— Почему?

Луи облокачивается локтями на руль и, опустив голову на руки, заглядывает в мои глаза. Цветные огни играют на его острых скулах и каштановых волосах, а тень от длинных ресниц падает на щёки, превращая этого парня в живой кадр из фильма.

— Потому что Эшли Миллер один из осколков моей нормальной жизни, и, вспоминая об этом... Короче, мне становится слишком грустно.

— Тоже мне, нашла по кому грустить. Ладно, то, что ты влюбилась в гея — нормально, бывает, но неужели нельзя было влюбиться в нормального гея?

— Ох, отстань!

Поворачиваю голову, чтобы наслаждаться видом огней, которые постепенно разрастаются, становясь всё больше и больше, словно на них постепенно наводят увеличительное стекло.

В какой-то момент свет становится настолько ярким, что приходится крепко зажмуриться, но он буквально ослепляет даже сквозь прикрытые глаза.

Накрыв ладонями лицо, отворачиваюсь и, вжимаясь в сиденье, пытаюсь спрятаться от испепеляющей вспышки. Где-то вдали слышится писк, очень похожий на тот, что издавал мой кулон, перед тем как в нём появился камень.

Внутри всё сжимается от страха того, что ультразвук будет набирать обороты и начнёт оглушать, как и в прошлый раз, но он затихает так внезапно и резко, что я боюсь даже выдохнуть.

Вздрагиваю, когда чувствую прикосновение ладони к своему плечу, а затем доносится короткий смешок Томлинсона.

— Открывай глаза, Купер, мы на месте.