Проклятие, ну почему он должен был уехать прямо сейчас, когда все застыло в неустойчивом равновесии! Ребенок, скользящий по дому, как призрак. Рабочие, час за часом стучащие молотками и орудующие визжащими пилами. И еще пресса. Все оказалось столь же гадко, как и предупреждал ее Брайан, когда заголовки закричали о ней, о нем и о Джейн. Ее охватывала жгучая ненависть и презрение, когда она видела на одной странице свои фотографии и снимки Джейн. Отвратительные истории, смакующие нелицеприятные подробности жизни новых жен и старых любовниц, всегда вызывали у нее омерзение, а тут они сами в таких новостях!
Этот репортерский шум улегся далеко не сразу, на что она надеялась и рассчитывала. Грязные инсинуации и спекуляции относительно самых интимных подробностей ее жизни продолжались. Отныне она стала миссис Брайан Макэвой, то есть превратилась в вещь общего пользования. Она раз за разом повторяла себе, что сама хотела выйти замуж за Брайана, так что теперь вынесет и публичное препарирование, и ущемление свободы, и глумливые заголовки.
И она действительно вынесла все. Даже сама не поняла как. В этот раз вынесла. Но пережитое журналистское преследование заставило ее задуматься: а сможет ли она вот так вот всю жизнь — под прицелом объективов, убегая от микрофонов, меняя парики и солнцезащитные очки, когда даже Брайана нет рядом, — выбираться из дома ради такого пустяка, как покупка новых туфель? А сам Брайан сможет ли когда-нибудь понять, как унизительно для нее видеть нечто столь интимное, как собственная беременность, выплеснутым в заголовки газет, которые совершенно незнакомые ей люди читают за утренним чаем?
Она не могла легко смеяться над дикими выдумками газетчиков, когда его не было рядом, и не могла не обращать на них внимания. И потому во время его отлучек вообще редко выходила из дома. Меньше чем за две недели дом, каким она представляла его себе для них двоих, с уютными комнатами и солнечными окнами, превратился в тюрьму. Которую она делила с ребенком Брайана.
Но она в достаточной мере оставалась дочерью своих родителей, чтобы сознавать, в чем заключается ее семейный долг, и исполняла его неукоснительно.
— Эмма? — Бев успела надеть на лицо жизнерадостную улыбку прежде, чем ребенок повернулся к ней. — Я подумала, что ты была бы не прочь выпить чаю.
Но на свете не было ничего, что Эмма не научилась бы распознавать быстрее и чему не доверяла бы больше, нежели фальшивые улыбки.
— Я не хочу есть, — ответила она и крепче прижала к себе Чарли.
— Ты знаешь, я тоже. — Если уж они вынуждены довольствоваться обществом друг друга, решила Бев, то по крайней мере могут поговорить. — Трудно наслаждаться чаем под непрерывный стук молотков. — Шагнув вперед, она присела на диван у окна рядом с Эммой. — Какое славное местечко ты себе нашла. Пожалуй, мне следует высадить больше роз. Что скажешь?
Нижняя губка у Эммы оттопырилась, она равнодушно передернула плечами.
— У нас был чудесный сад, когда я была совсем маленькой, — в отчаянии продолжала Бев. — Я любила сидеть в нем с книгой летом и слушать, как жужжат пчелы. Иногда я не могла прочитать ни строчки, а просто мечтала. Смешно, но впервые голос Брайана я услышала, когда сидела в саду.
— Он тогда жил с вами?
«Что ж, это уже успех», — решила Бев, ей удалось привлечь внимание Эммы. А ведь понадобилось всего лишь упомянуть имя Брайана.
— Нет. Это было по радио. Их первый сингл — «Земля теней». Он начинался со слов «В ночь-полночь, когда тени обнимают месяц…»
Бев начала негромко напевать своим мягким голосом и тут же умолкла, когда Эмма подхватила мелодию своим ясным, на удивление чистым контральто:
— «…и земля горяча, неподвижна, и я, затаив дыхание, жду тебя…»
— Да, она самая! — Бев машинально потянулась, чтобы погладить Эмму по голове. — Это было так здорово, что мне показалось, он поет только для меня. Уверена, так думали все девушки.
Эмма ничего не сказала, вспоминая, как мать снова и снова проигрывала эту пластинку, прикладываясь к стакану с джином и плача, пока слова песни эхом разносились по квартире.
— Ты полюбила его, потому что он спел эту песню? — решилась она спросить.
— Да. Но, когда я познакомилась с ним, я полюбила его гораздо сильнее.
— Тогда почему он уехал?
— У него же своя работа. Музыка — это и есть его работа.
Глаза девочки заблестели от слез. «Надо же», — поразилась Бев — близость проявилась там, где она никак не ожидала и даже не думала ее встретить.
— Ох, Эмма, — призналась она, прижав к себе девочку и уткнувшись носом в ее макушку, — я тоже так скучаю по нему. Но он вернется домой только через несколько недель.
— А что, если не вернется?
Глупо, конечно, но иногда Бев просыпалась от того же самого ужасного страха посреди ночи.
— Ну конечно же вернется. Просто такому человеку, как Брайан, нужна аудитория — люди, которые бы слушали его музыку, и он сам должен присутствовать при этом. Так что периодически ему необходимо уезжать, но потом всегда — возвращаться. Он любит тебя и любит меня. — Желая утешить малышку и сама нуждаясь в утешении, она взяла Эмму за руку. — И вот еще что, — посчитала она уместным добавить, — ты знаешь, откуда берутся дети?
— Мужчины засовывают их в женщин, но потом они перестают быть им нужными.
Бев едва успела проглотить уже готовое сорваться с губ проклятие. В эту минуту она бы с радостью задушила Джейн собственными руками!
И все же. Мать Беверли всегда была чересчур чопорной и сдержанной, об интимных вопросах говорила лишь весьма иносказательно. Но сама Бев твердо верила в прямоту и откровенность. Так что решила договорить.
— Мужчина и женщина, по-настоящему любящие друг друга, делают детей вместе и оба очень хотят их. И вот у меня уже есть ребеночек вот здесь. — Взяв руку Эммы, она приложила ее к своему животу. — Ребенок твоего отца. Когда он родится, то станет твоим братиком или сестричкой.
Поколебавшись, Эмма провела ладонью по животу Бев и хмыкнула: разве может здесь поместиться ребеночек? Вот у миссис Перкинс на другой стороне улицы живот раздулся до поистине невероятных размеров, прежде чем на свет появился маленький Дональд.
— И где же он? — удивилась Эмма.
— Внутри. Сейчас он очень-очень маленький. Он будет расти еще почти шесть месяцев, прежде чем наступит время ему выйти на свет.
— А он будет любить меня?
— Наверняка. Брайан станет его папой точно так же, как и твоим.
Эмма, словно зачарованная, принялась гладить Бев по животу. Так она гладила только своего Чарли.
— Я буду хорошо заботиться о ребеночке. Никто не сделает ему больно.
— Да, никто! — Бев со вздохом обняла Эмму, принимая ее заботу. На этот раз Эмма не отпрянула, а сидела не шелохнувшись, словно в забытьи прижав ладонь к животу Бев.
— Я немножко побаиваюсь быть матерью, Эмма, — искренне призналась Бев, уже как подруге. — Быть может, ты позволишь мне немножко попрактиковаться на себе?
Сделав глубокий вдох, Бев встала, и Эмма последовала за ней.
— Давай начнем прямо сейчас, — предложила Бев. — Пойдем наверх и примерим твое чудесное розовое платье. А потом выйдем куда-нибудь выпить чаю. А репортеры пусть убираются к дьяволу вместе со всеми зеваками. Мы будем двумя самыми красивыми женщинами во всем Лондоне и выпьем чаю в «Ритце».
***
Для Эммы это стало началом ее взаимоотношений с какой-либо другой женщиной без страха или принуждения. На протяжении нескольких следующих дней они заглянули за покупками в «Хэрродс», погуляли в Грин-парке и отобедали в «Савое». Бев уже не обращала никакого внимания на встречавших их повсюду фотографов. Обнаружив, что Эмме нравятся красивые ткани и яркие цвета, она буквально завалила ее ими. Не прошло и двух недель, как гардероб маленькой девочки, которая приехала к ней в одной тенниске, уже не помещался в шкафу. Лишь по ночам одиночество тайком пробиралось к ним в души, и обе лежали в постели, тоскуя об одном и том же мужчине.
Желания Эммы отличались большей непосредственностью. Она ждала возвращения Брайана, потому что с ним ей было хорошо. Она еще не научилась распознавать любовь или мучиться из-за нее.
Бев же страдала по-взрослому. Она беспокоилась, что надоест ему, что он найдет себе женщину, лучше нее соответствующую тому миру, в котором живет он. Ей отчаянно недоставало того пылкого, энергичного секса, которым они занимались. В то спокойное, умиротворенное травкой время, после занятий любовью и перед сном, было так легко поверить, что он всегда будет любить ее, всегда будет с нею рядом. Но сейчас, одна на большой кровати, она спрашивала, а не скрашивает ли он собственное одиночество не только музыкой, но и женщинами?
Небо едва начало светлеть, когда зазвонил телефон. Бев спросонья нащупала трубку лишь после третьего звонка.
— Да. — Она откашлялась. — Алло.
— Бев! — Голос Брайана прозвучал настойчиво и громко.
Мгновенно сбросив с себя сонную одурь, она резко села на постели.
— Бри? В чем дело? Что случилось?
— Ничего. Все. Мы сделали всех, Бев. — В его смехе прозвучали нотки ошеломления и удальства. — С каждым вечером толпа становится все больше. Им пришлось удвоить число охранников, чтобы не дать девчонкам прорваться к сцене. Это невероятно, Бев. Чистое безумие! Сегодня вечером одна из них схватила Стива за рукав, пока мы со всех ног мчались к автомобилю. Она разорвала его пиджак пополам, хха-хах, о-ой! Пресса называет нас «авангардом второй волны британского вторжения». Авангардом, представляешь?
Вновь опустившись на подушки, Бев попыталась разделить с ним его удачу.
— Это же чудесно, Брайан! У нас тут показывали отрывки ваших концертов по телевизору, но очень короткие.
— Я чувствую себя гладиатором, выходящим на арену под рев зрителей. — Он даже не думал, что сумеет передать ей весь ужас-восторг, который он испытывал. — Даже на Пита это произвело неизгладимое впечатление.
Бев улыбнулась, вспомнив их менеджера, прагматичного и делового до мозга костей.
— В таком случае вы действительно сотворили нечто.
— Ага. — Он затянулся косяком, который раскурил, чтобы продлить кайф. — Как я хочу, чтобы ты была здесь, рядом!
Сквозь шум в трубке временами прорывались громкая музыка и смех, мужской и женский.
— Я тоже.
— Так приезжай! — Он оттолкнул от себя полуголую блондинку с остекленевшим взглядом, попытавшуюся было усесться ему на колени. — Собери вещи и прилетай.
— Что?
— Я серьезно. Без тебя все совсем не так классно, как могло бы быть.
Какая-то брюнетка чуть ли не в шесть футов ростом принялась демонстрировать стриптиз у дальней стены. Соло-гитарист Стив проглотил метаквалон, словно сладкий леденец.
— Послушай, я помню, что мы с тобой говорили об этом и решили, что тебе лучше остаться дома, но мы ошиблись. Ты должна быть здесь, со мной.
Она почувствовала, как глаза ее наполнились слезами, и рассмеялась.
— Ты хочешь, чтобы я прилетела в Америку?
— И как можно скорее. Ты найдешь нас в Нью-Йорке в… вот дерьмо! Джонно, где мы остановились в Нью-Йорке?
Развалившись на диване, Джонно перелил в стакан последние капли «Джим Бима».
— А где мы сейчас, черт тебя возьми? — был ответ.
— Ладно, забудь. — Брайан потер усталые глаза и попытался сосредоточиться. Но после выпивки и травки голова была словно набита ватой. — Я попрошу Пита проработать детали. Но ты собирайся.
— А как быть с Эммой? — Она уже спрыгнула с кровати.
— Возьми ее с собой. — В приливе семейных чувств Брайан улыбнулся блондинке. — Пит договорится, чтобы она получила паспорт. Кто-нибудь перезвонит тебе после обеда и скажет, что нужно делать. Господи, как же я скучаю по тебе, Бев!
— Я тоже. Мы прилетим так быстро, как только сможем. Я люблю тебя, Бри, больше всего на свете!
— Я люблю тебя. Скоро увидимся.
Взвинченный и не находящий себе места, Брайан потянулся за бутылкой бренди сразу же, как только положил трубку. Он хотел, чтобы Бев оказалась рядом немедленно, а не через день или через час. От одного звука ее голоса он ощутил желание до боли в паху.
Голос ее сейчас звучал точно так же — застенчиво и немного неуверенно, — как и в тот вечер, когда он познакомился с ней. Она выглядела очаровательно неуместной в полном сигаретного дыма пабе, где тогда играла его группа. Но, несмотря на всю ее застенчивость, в ней ощущалась некая надежность и искренность. Он так и не смог выкинуть ее из головы ни в тот вечер, ни после него.
Он поднес к губам бренди и сделал большой глоток. Похоже, брюнетка и Стиви не собирались уединяться в одной из спален, чтобы заняться сексом. Блондинка оставила в покое Джонно и теперь терлась своим длинным гибким телом о Пи-Эмма, их барабанщика.
Опешив и даже немного завидуя, Брайан вновь приложился к бутылке. Пи-Эму едва стукнуло двадцать один, его лицо до сих пор сохраняло юношескую округлость и прыщи на подбородке. Его явно охватил восторг, к которому стал примешиваться ужас, когда блондинка соскользнула на пол и зарылась лицом ему между ног.
Брайан закрыл глаза, музыка зазвучала у него в голове, и он заснул.
Ему снилась Бев и та первая ночь, которую они провели вместе. Они сидели, поджав ноги, на полу его квартиры и разговаривали — о музыке, поэзии: о Йетсе, Байроне, Браунинге. Мечтательно передавая друг другу косячок. Он и понятия не имел, что это было ее первое знакомство с наркотиками. Как и о том — пока не вошел в нее там, прямо на полу, в окружении мерцающих и оплывших свечей, — что это ее первый сексуальный опыт.
Она тихонько заплакала. Но вместо того, чтобы вызвать чувство вины, ее слезы пробудили в нем желание защитить ее. Вот тогда он и влюбился в нее без памяти, как-то возвышенно и трогательно. Это случилось больше года назад, но за это время у него не было другой женщины. Даже когда искушение становилось сильнее некуда, перед его внутренним взором вставало лицо Бев.
Он женился на ней ради нее и ребенка — их ребенка, которого она носила под сердцем, — совершенно не веря в брачные узы, в этот глупый контракт на любовь, но не чувствовал себя загнанным в западню. Впервые после жалкого, несчастного детства у него, помимо музыки, появилось нечто иное, что утешало и возбуждало его.
Я люблю тебя больше всего на свете.
Нет, он не мог повторить этих слов с такой же легкостью и искренностью, с которой она только что произнесла их. Пожалуй, сказать их ей он не сможет никогда. Но он любил ее, а вместе с любовью хранил и верность.
— Идем, приятель. — Джонно растолкал его и поднял на ноги. — Тебе пора баиньки.
— Сюда летит Бев, Джонно.
Выразительно приподняв бровь, Джонно оглянулся на клубок тел.
— Судя по всему, все остальные уже прилетели, — выдал он.
— Она встретит нас в Нью-Йорке, ха-ха! — Брайан закинул вялую, как шланг, руку на шею Джонно. — Мы едем в Нью-Йорк, Джонно. В новый гребаный Йорк! Потому что мы — лучшие!
— Это же здорово, нет? — Джонно с кряхтением свалил Брайана на постель. — Проспись, Бри. Завтра нам предстоит та же самая чертова карусель.
— Надо разбудить Пита, — пробормотал Брайан, когда Джонно принялся стаскивать с него туфли. — Паспорт для Эммы. Билеты. Я должен поступить с ней со всей заботой.
— Поступишь, не волнуйся. — Слегка покачиваясь из стороны в сторону — сказывалось благотворное действие виски «Джим Бим», — Джонно с трудом сосредоточился на циферблате своих недавно приобретенных швейцарских часов. Что-то ему подсказывало, что Пит будет не очень рад, если разбудить его в такой час, но приказ есть приказ. Нетвердой походкой он отправился выполнять поручение.