Одно имя заставило желудок сжаться в узел. Его тень висела над моей жизнью, как туча перед ураганом — неподвижная, но обещающая боль.
Я ненавидела это место.
Ненавидела запах старого паркета, пропитанного ложью.
Ненавидела зеркала, в которых отражались чужие ожидания.
Но больше всего — ненавидела себя за то, что до сих пор здесь.
Губы дрогнули в странной усмешке — невесёлой, но решительной.
"Никто не даст мне билет в один конец. Значит, я возьму его сама."
Пол. Его связи. Его мир без границ.
Он даже не подозревал, что стал моим планом побега.
И я сделаю всё, чтобы он этого захотел.
Даже если для этого придётся сжечь за собой все мосты.
Я сидела, обхватив колени, и вдруг осознала, что снова дышу слишком часто — так, как дышала в детстве, забившись в угол гардеробной, когда ненавистные шаги раздавались в коридоре. Пальцы сами собой впились в кожу, оставляя отметены, но боль была ничем по сравнению с тем, что сжимало горло.
Александр.
Его имя — тяжёлое, как удар тупым предметом. Он был всегда. С пяти лет, с тех самых пор, когда страх впервые поселился в моём теле и остался там, как хроническая болезнь.
Я помню его руки — огромные, с проворными пальцами, которые могли сжать моё запястье так, что кости скрипели. Помню запах — дорогой одеколон, смешанный с чем-то резким, удовым, что застревало в носу даже после его ухода.
Но больше всего помню глаза.
Они на меня так смотрели, будто я была... вещью. Не ребёнком, не человеком — просто чем-то, что можно испугать, потому что это забавляет.
Сейчас, спустя годы, я понимаю: он наслаждался этим. Моя икота, слёзы, которые я кусала, чтобы не показать ему свой страх.
Я сидела, сжимая в руках складки своего платья, и смотрела в окно, за которым мерцали огни Рублёвки — такие далёкие, такие ненужные. В этом доме, где каждый квадратный метр пропитан властью и холодом, я была лишней. Не дочерью — ошибкой, которую терпели, но не забывали.
Отец.
Его имя звучало в доме как приговор. Властный, с глазами, в которых никогда не было тепла, он смотрел на меня так, будто я была пятном на безупречном фамильном гербе.
"Дочка чиновника должна быть идеальной."
Но я не была идеальной.
Я боялась.
Боялась темноты.
Боялась звука его шагов в коридоре.
Боялась, что однажды он разглядит во мне то, что ненавидел больше всего — слабость.
Моя мачеха и сводные сёстры смотрели сквозь меня, будто я была тенью, не заслуживающей внимания. А он... он замечал. И каждый раз его губы складывались в гримасу раздражения, прежде чем раздавалось холодное: "Опять ты под ногами."
Я научилась прятаться.
В библиотеке, за тяжелыми шторами.
Я старалась не попадаться отцу на глаза, отчаянно надеясь, что однажды смогу выбраться из этой мрачной жизни.
Единственный человек, который проявлял ко мне тепло и любовь, была сестра отца. Тетя Маша всегда спрашивала обо мне, и мне казалось, что, хотя она и сдерживается, она любит меня. Мне хотелось так думать, потому что даже в своей сдержанности, она давала мне почувствовать, что я не совсем одна.
Она не говорила много. Не обнимала при всех. Не могла открыто перечить отцу.
Но...
Она спрашивала.
"Как дела в школе?"
"Что читаешь?"
"Хочешь, я привезу тебе шоколад из Швейцарии?"