Не трогай запястья

Чёртов Ким Тэхён.

«Счастье не бывает долгим или коротким.

Оно просто есть или его нет. При чём тут время?»

Луис Ривера

Пухлые губы касаются ямочек на пояснице, мягко целуя белёсую прохладную кожу. Без каких-либо намёков на что-то пошлое, без какого-либо похотливого подтекста, даже немного осторожно, будто исследуя. Как маленький ребёнок, наблюдающий за плавающей в аквариуме рыбкой. Касаются, прощупывают совсем невинно, с неприкрытой нежностью и осторожностью. Юнги едва продирает глаза от крепкого сна, чувствуя прикосновения, которые пускают за собой волны дрожи по телу даже сквозь сон. От этой дрожи он, собственно, и проснулся.

В комнате старшего приглушённый утренний свет сочится из окна с задернутыми плотными тёмно-синими шторами. Чимин, потерявшись под толстым белым одеялом, словно под большим белым сугробом рассыпчатого снега, целует поясницу старшего, исследуя каждый миллиметр мягкой кожи собственными губами, и медленно поднимается к позвоночнику. Мин сжимает подушку руками, лёжа на животе, и не может удержать в неё рваный выдох, напрягаясь всем телом.

— Холодно, — осипшим ото сна голосом шепчет Юнги, прижимаясь щекой к мягкой подушке и прикрывая блаженно глаза. Кто-нибудь скажет ему, каким образом он откинулся и за какие такие заслуги очнулся в Раю?

— С добрым утром, хён, — шепчет Чимин из-под одеяла и натягивает его повыше на спину старшего, поглаживая бедро тёплой ладонью, чтобы попробовать согреть хёна этим холодным зимним утром.

— С добрым утром, Чимин-и, — отвечает черноволосый хриплым голосом, пытаясь подавить дрожь, но тщетно.

За последние два месяца это далеко не первый раз, когда они делят утро на двоих. Поздно ночью, когда общежитие погружается в сон, Чимин прокрадывается в комнату к старшему совершенно бесшумно, будто учился этому с самого рождения. Они долго целуются, доставляя друг другу потрясающее, жутко запретное удовольствие, на почве которого у Юнги уже поехала крыша. Так же бесшумно младший уходит под утро, пока никто не проснулся и не застал его, крадущегося на цыпочках из комнаты Юнги. Вдобавок с припухшими губами и довольной рожей это показалось бы подозрительным даже не в квадрате, а в кубе. Это отнюдь не доказывает его невинности, а свидетельствует лишь о его осторожности.

Стоит отметить, что дальше поцелуев, яростного петтинга и взаимной дрочки за эти месяцы не заходило. Мину даже пришлось купить пачку салфеток и поставить её на прикроватную тумбочку. Да, до чёртиков абсурдно, но ровно настолько же необходимо, потому что менять простыни почти каждую ночь совсем не комильфо.

— Это ещё что? — усмехнулся как-то Чонгук, плюхаясь на кровать старшего и хватая синюю коробочку с тумбочки. — Только не говори, что…

— Положи на место, — всё, что смог буркнуть в ответ смущённый до искр из глаз Юнги.

Это и является основной проблемой, которую оба отодвигают подальше, прекрасно осознавая, что делать это можно до поры до времени. После того перерыва, который разделил жизнь Юнги на «до» и «после», сделав невообразимо счастливым, у ребят началось тяжёлое и изнуряющее время. Ряд концертов, интервью, промоушен и шоу забили график от начала до самого верха. Времени на сон едва хватало, и всё, что оставалось — это неловкие касания за быстрым перекусом или такие же короткие, но горячие поцелуи в те редкие моменты, когда можно остаться наедине. Частые безмолвные разговоры взглядов, что длятся чуточку больше, чем должны, и сладкие полуулыбки. Чимин набил руку проводить по колену под столом, заставляя вздрогнуть, а Юнги — опускать свою ладонь ниже чиминовой поясницы, когда это оставалось незаметным. Эти моменты приходили и уходили, никогда не длясь долго из-за угрозы быть замеченными.

Весь мир проносился мимо, и словами не объяснить, что Юнги чувствовал внутри. Ему было до чёртиков страшно. Он боялся потерять всё это из-за недостатка того, что раньше ценил очень и очень мало. Времени. Оно хоть и высасывает из памяти весь тот страх и ту боль, но своей ограниченностью также приносит неудобства. Когда, казалось бы, появилась пара свободных часов, чтобы вздремнуть, Юнги лишь стискивал зубы, пытаясь подавить в себе дикое желание рвануть к Чимину в комнату. Разбудить и утащить в ванную, сесть на полку, закинуть ноги на его талию, сжать и заставлять давиться своим — миновым — языком.

Время — одна из тех вещей, на которые Мин не в состоянии повлиять. Единственное, что он может сделать, — это наполнить их с Чимином дни, сделать их длиннее, шире, стараясь максимально сильно. Наконец, напряжённый месяц прошёл, в расписание влилось приятное количество свободных часов, которые Юнги дарил Паку и наоборот. И такие вот ночи — один из самых приятных невидимых пунктов в расписании. Но это вместе с тем означало, что дело должно зайти дальше чёртовой дрочки и петтинга, потому что сейчас на это есть время. И Юнги испытывает теперь двоякое чувство. Он рад тому, что времени, которое они проводят вместе, больше, но как быть с предстоящим сексуальным контактом в виде растяжки, проникновения и всего такого прочего? Это ведь обязательно имеет место быть?

Да, в свободные минуты Мин открывал ноутбук и вбивал в поисковик что-то типа «половой акт между мужчинами». Когда в тексте появлялись такие слова, как «простата», «чувствительность сосков» или «сфинктер» — Юнги с выпученными глазами и красными кончиками ушей захлопывал крышку, давая себе обещание, что обязательно попробует ознакомиться и освоить материал чуть позже. Но последующие разы были абсолютно идентичными, поэтому секс между парнями так и остался для Мина таким же неизвестным, как консистенция дерьма.

Ещё через некоторое время Юнги, моясь в душе после изнуряющей тренировки, случайно задел жёсткой вехоткой сосок и непроизвольно дёрнулся, будто сковала конвульсия. Всё тело содрогнулось, захотелось согнуться пополам от того, что внизу живота как-то странно завибрировало. Мин отложил вехотку, сосредотачиваясь на своих ощущениях. Чуть сбавив напор воды, он осторожно провёл пальцами по соску, а затем чуть не поскользнулся и не выбил спиной запотевшее стекло душевой кабинки. Потому что сосок был не просто чувствительным, а сверхчувствительным.

Колени вмиг подкосились, а член больно запульсировал где-то в районе головки, отчаянно требуя прикосновений. Юнги до этого не знал, что можно возбудиться настолько быстро. Пара прикосновений к соскам, несколько движений рукой вдоль члена — и он обильно залил белёсой струёй всё стекло кабинки, стискивая зубы, чтобы не стонать. Не до конца переварив случившееся, Мин поспешно смыл со стекла свой стыд и, едва держась на ватных ногах, покинул ванную.

— Ты гель плохо смыл. Вот здесь, на руке, — любезно заметил Тэхён, который ждал свою очередь и прекрасно знал, что Юнги пользуется мылом.

Мину тогда показалось, что он попал в самое пекло, а его хилое тельце сжигают на костре из стыда и смущения.

— Который час? — всё ещё прикрывая глаза и прижимаясь к подушке, Юнги стискивает пальцами простынь, потому что губы Чимина движутся вверх по позвоночнику, а твёрдый член через ткань боксеров плотно прижимается к миновой заднице.

Как приятно.

— Через пятнадцать минут зазвенит твой будильник, — между поцелуями произносит Пак, а Юнги задыхается.

— Да, вот тут, — шепчет рвано Юнги, издавая гортанный звук, когда Чимин мягко прикусывает кожу между лопаток, а затем мокро зализывает. — Чёрт, нужно подниматься, мне нельзя опаз-

— У нас ещё целых пятнадцать минут, Юнги-хён, — распалённо шепчет младший, просовывая ладонь под Юнги в районе пупка. — За это время можно много чего успеть.

— Нет, Чимин-и, я дол-

Юнги захлопывает рот и затыкается в тот же миг, когда Пак резко надавливает на его живот, приподнимая, а второй рукой держит за бедро, фиксируя старшего в выгодной для себя позе. А Мин вдруг осознаёт, что его в прямом, мать его, смысле поставили на колени, и он похож на пса, что выпрашивает у хозяина кусочек отбивной.

— Я хочу кое-что попробовать, — приправленным сладостью голосом твердит Пак, затем вновь начинает покрывать спину старшего поцелуями, направляясь ниже.

Пак-чёртов-Чимин хочет кое-что попробовать, а Юнги хочет выть взахлёб, задыхаясь от слюны и жажды одновременно. Хочет откусить себе язык, потому что этот засранец имеет слишком много власти над ним и его голосом. Над его чувствами и телом. Морально и физически. И Мин одновременно ненавидит себя за это, но в то же время где-то глубоко-глубоко внутри греет желание, чтобы Чимин ни за что не останавливался, не слушал его и действовал, как сам того хочет. И пока призовое место занимает младший, возвращаясь шумными влажными поцелуями к пояснице. Пальцами он ловко подцепляет резинку миновых боксеров, мягким скольжением спуская их до согнутых коленей, на которые Мин опирается. И когда он чувствует задницей холод, а вставшим членом простынь, то будто просыпается от мокрого сна.

— Ты какого чёрта делать собрался? — Юнги в панике приподнимается, опираясь на руки, но Чимин резко надавливает ладонью между лопатками, заставляя старшего плюхнуться лицом обратно в подушку.

— Не ёрзай, хён, — отзывается он, касаясь губами светлой кожи ягодицы, а руками с силой разводит колени в стороны.

— Нет, Чимин, ты что творишь? — Юнги чувствует, как его тело наполняется пламенем, языки которого обжигают стенки сосудов, заставляя их сжиматься и разжиматься. Лицо краснеет моментально. — Не делай этого, пожалуйста…

— Тише.

— Чимин, не вздумай. Я тебя ударю, если не прекратишь, серьёзно. Прошу, не смей этого делать, блять! Только не там, не смей. Не на-

Мин душит стон, что рвётся из груди, впиваясь зубами в подушку, когда Чимин касается языком там, где касаться вообще ни в каком из всевозможных сценариев не должен был. Затвердевший минов член елозит по белой простыни, а головка сочится прозрачной смазкой, образуя на ткани мокрое пятно, когда Юнги дёргается в попытках предотвратить тот кромешный пиздец, что сейчас происходит.

Чимин вылизывает его.

Там.

Своим языком.

Сильно сжимает пальцами миновы подрагивающие бёдра, умело работая ртом. Юнги хочет закрыть себе уши и подорвать барабанные перепонки, только чтобы не слышать этот хлюпающий звук, издаваемый чиминовыми губами, что контактируют с его, блять, задницей. Он напрягается всем телом, сжимаясь и пытаясь превратиться в молекулу.

— Расслабься, — просит Чимин, горячим дыханием практически выжигая на коже Юнги своё собственное клеймо на этом самом, сука, месте. — Хён.

— Бля-ять, — выстанывает старший, как только скользкий язык давит на расслабленное кольцо мышц.

Совершенно новые, несравнимо ни с чем странные и упоительные ощущения выбивают из головы Мина всё, что только возможно, вплоть до мозгов в их физической составляющей. Чимин слепо шарит рукой по спине, гладит, будто пытаясь успокоить и приспособить подчинённое тело к новым ощущениям, и просто невыносимо правильно работает языком. Юнги почти всхлипывает в подушку и сжимает ладонями простынь, стягивая и комкая под собой. Он ёрзает, дрожит и мечется, когда в голову вбивается вопрос о том, когда и как Пак успел этому научиться? Неужели, он планировал? Точно так же обшаривал сайты и читал статьи?

Юнги не успел сделать правильный вывод в своей затуманенной голове, поскольку рука Чимина, поглаживающая спину, скользнула вдруг по боку, проходясь томительным прикосновением по напряжённому животу и груди, слегка задевая пульсирующий член, затем подушечки пальцев прошлись по одному из затвердевших сосков. Старший прогнулся дугой, зажмуриваясь и топя громкий стон в ладони, потому что если не закрыть рот — на такие громкие звуки мгновенно сбежится толпа сонных зевак. Когда Юнги на секунду представил, как за этим грешным действом кто-то наблюдает — тело содрогнулось раз. Затем он представил, насколько по-блядски выглядит то, что происходит, со стороны. И это было два.

На три Мин не смог повернуться и посмотреть, потому что там, за спиной, блядский Пак яростно вторгался в его зад своим языком, и от одной только мысли, как сейчас выглядит Чимин с этого ракурса — у Мина скручивались все органы. Его затрясло. Он зажмурился, разомкнув губы и не дыша. о****м, что морским узлом завязывался внизу живота, начал подниматься вверх, атрофируя ноги и руки. Юнги готов был взорваться громогласными петардами. Готов был раствориться в горячем воздухе лишь небольшой смутной дымкой. Готов рассыпаться, раскрошиться, как кубик сахара-рафинада. Чувствуя, как тело балансирует на этом обрыве, Юнги судорожно потянулся дрожащей рукой к пачке с салфетками, а та будто смотрела на него с тумбочки с некими насмешкой и глумлением. Тело начало трясти и по коже поползли вибрации, будто в массажном кресле, поэтому Мин дёрнулся, случайно задевая коробочку, которая полетела на пол. Чимин добивает его тем, что за бёдра тянет на себя, прорываясь языком гораздо глубже, чем секунду назад.

Уткнувшись в подушку и кончая с гортанным рыком, Юнги почти хнычет и крупно дрожит; обильная белая струя брызжет на простынь даже без прикосновений к члену. Тело принимает эти сладкие судороги, глаза закатываются под веки, зрачки пульсируют, кислорода в лёгких не хватает, а воздух настолько спёртый, что хочется вывернуться наизнанку и расстелиться вместо этой сраной простыни. Перед глазами всё мерцает, а сам Мин будто некоторые мгновенья парит в невесомости.

На телефоне, что лежит на прикроватной тумбочке, резко срабатывает будильник со стандартной мелодией. Одновременно с этим Чимин отстраняется с громким чпокающим звуком, а Юнги разъезжается, как старая сломанная стремянка, и наконец-то выдыхает. Животом соприкасается с тёплым пятном смазки и спермы. Разум ещё не совсем согласен вернуться на своё законное место, когда Пак тянется к телефону и отключает будильник.

— Ну вот, уложились. Прямо минута в минуту, — Юнги ощущает, нет, он знает, что Чимин улыбается, облизывая губы. — Теперь тебе действительно нужно подниматься.

Пак мягко чмокает ямочку на пояснице, а Юнги тем временем понимает, что сегодня опоздает везде, где только можно, потому что ему нужно сменить постельное.

***

Тем же вечером Мин решает перекусить лёгким салатом. Когда Чимин уезжает на съёмки шоу вместе с Сокджином, все занимаются своими делами: Намджун в студии, Хосок в танцевальном зале, Чонгук в тренажёрном, один Ким чёртов Тэхён сидит за столом, прожигая на чёрной футболке Мина дыру в области спины, попутно жуёт какую-то дрянь в виде снеков, купленных для него Чонгуком.

— И долго ты меня сверлить собрался? — Мин кидает вопрос как можно безразличнее, спокойно нарезая овощи.

— Да я всё спросить хотел, — с какой-то гаденькой интонацией начинает младший.

— Спрашивай, — зачем-то отвечает Юнги, мгновенно жалея об этом.

— Когда ты уже дашь Чимину откусить свой лакомый кусочек? — Тэхён выплёвывает, даже не краснея, и продолжает жевать вредную гадость, а Юнги давится языком.

— Что, прости? — в немом шоке оборачивается старший, чуть ли не отрезая себе половину пальца вместе с побегами чеснока, вырванный из размышлений одним лишь вопросом.

— Ну, дашь себя расчехлить, так сказать… Снять защитную плёнку с экрана. Слизать крем с верхушки торта, — продолжает Тэхён, и, кажется, смущённый вид старшего его никак не задевает, поэтому он не собирается останавливаться. — Глотнуть водички в изнемогающую засуху. Открыть долгожданный подарок на Рож-

— Боже, заткнись, — Юнги припечатал ладонь к лицу, покачивая головой. — Я и так понял…

— Да неужели, — усмехнулся Тэхён, подставляя кулак под щёку и облизывая пальцы второй руки. — Так и?

— Тебя это каким боком вообще волнует? — Юнги возмущается, хмурясь и по-прежнему краснея. Затем немного прислушивается, смотрит на дверной проём и, убедившись, что там никого, тихо и слегка возмущённо добавляет: — И с чего ты вообще взял, что я… Кхм… Ну…

Отлично, он даже слово «снизу» произнести не в состоянии. Просто великолепно. Чудесно. Волшебно. Беспрекословная победа. Аплодисменты.

— Да бро-ось, хён, — тянет Ким и машет рукой, опуская бровь. — Нижний нижнего всегда узнает, кому как не мне дать тебе совет, м? Соски, небось, как бомбы замедленного действия?

— Хрень не неси, — шипит Юнги, радуясь, что стоит к мелкому засранцу задом, потому что он готов поклясться, что от его щёк уже исходит лёгкий пар. — Понятия не имею, что за чушь ты мелешь.

— Не притворяйся идиотом, хён. Чимин-а рассказал, что проговорился тебе обо мне и Чонгуке, — Тэхён легко закатывает глаза. — Чимин-а во многое меня посвящает.

— О вас с макнэ можно было и без каких-либо Пак Чиминов догадаться, — пожимает плечами Юнги, пытаясь удушить этот липкий стыд и перевести разговор в более позволительную форму. — Думаю, практически все в курсе, просто сдержанно молчат, ожидая, когда вы сами признаетесь.

— Почему ты так решил? — довольно взволнованно спрашивает младший, и Юнги чувствует напряжение.

— Потому что твои «охи» и «ахи», доносящиеся из комнаты Чонгука в три часа ночи, слышит всё здание. Всем давно ясно, что вы там не в «овервотч» рубитесь, тебе следует быть потише, — со строгостью в голосе произносит Юнги, ополаскивая под струёй воды болгарский перец. Хочется наклониться и подставить под ледяную струю своё лицо, потому что сука-пиздец.

— Ну, если не выходить за рамки приличия, просто отмечу, что у него есть, чем заставить меня «охать» и «ахать», — заверяет Тэхён так, будто он домохозяйка, которая жалуется на грязную посуду. Юнги второй раз поднимает свою воображаемую челюсть, потому что он элементарно в шоке от того, что Ким так спокойно обо всём этом говорит, даже чуточку не краснея. — Поэтому сложно быть тихим. Но я привык, а тебе с Чимином будет немного проще…

На этот раз Тэхён хмыкает и усмехается, глядя на задницу старшего, а Юнги сжимает челюсть и изо всех сил пытается остановить себя. Потому что он готов повернуться и швырнуть нож в лоб Ким Тэхёна. Хоть Юнги и осознаёт, что младший просто издевается (то ли от скуки, то ли от того, что жить надоело). Старшего очень легко вывести из себя вещами, которые его действительно смущают.

— Просто иди нахер, Тэхён-а. Я не собираюсь с тобой это обсуждать, — всё, что выдавливает Юнги, начиная с яростью нарезать перец, представляя, что он режет тэхёновы пальцы.

— Да ладно тебе, — с ноткой «прости» верещит парень, вставая из-за стола и быстро оказываясь позади. — С кем же ещё ты будешь это обсуждать? Я как лучше хочу, причём для вас обоих. Ты уже больше месяца ломаешься, тогда как Чимин-а думает, что дело в нём и голову ломает, что же не так. Опять загоняется из-за тебя, понимаешь? Отношения без секса с проникновением это не отношения, и где-то там, под коркой грубости и притворства ты прекрасно сам это осознаёшь. Будто ты не замечаешь, как Чимин-а ест тебя одним своим взглядом…

— Отвали, — кидает Юнги, продолжая заниматься своими делами, и делает это довольно увлечённо, чтобы не подать виду, потому что Ким чёртов Тэхён как всегда прав.

— Чимин-и уже прошерстил весь Интернет, чтобы сделать всё правильно, а тебе я бы посоветовал перед всем этим немного лучше изучить своё тело, — где-то около уха полушёпотом произносит Тэхён, а Юнги заметно вздрагивает. — Ну, поиграть с пальцами, прощупать там нужные места и всё такое прочее…

— Боже, отъебись, Тэ-

Юнги прикусывает язык, когда Тэхён резко прижимается сзади и впивается в грудь старшего ладонями, сжимая соски. Тело отзывается на прикосновение просто молниеносно, содрогаясь, и Мин наклоняется вперёд, втемяшиваясь задницей в тэхёнов пах, а пальцами хватаясь за края кухонной тумбы и сжимая их до побеления.

— Отпусти, блять, — шипит старший, изо всех сил пытаясь вернуть контроль над своей нервной системой, но Ким буквально мнёт его грудь, от этого все попытки тщетны. — Я тебе сейчас врежу…

— Ну вот же, видишь, Юнги-хён, — шепчет младший на ухо, нагло массируя твёрдые миновы соски с ехидной улыбкой. — Если ты читал хотя бы в «википедии», то прекрасно знаешь, что люди с чувствительными сосками очень расположены к анальному сексу…

— Сука, — выдыхает Мин, зажмуриваясь от дрожи, что ползёт по телу. — Заткни рот и убери свои чёртовы руки, иначе я оторву их и…

Тэхён понимает, что уже натворил дел на приватный котёл в аду Мин Юнги, поэтому быстро отпускает минову грудь, как ни в чём не бывало хихикает, отступая на пару шагов, и, пользуясь растерянностью старшего, хватает пачку снеков со стола, затем стремглав сбегает. Юнги не может пошевелиться, ещё некоторое время стоит, опираясь локтями на тумбу и закрывая пылающее лицо руками. Хочется плакать, но ещё через десять минут он с мычанием кончает в свой кулак, закрывшись в ванной.

Чёртов Ким Тэхён.

***

С того случая на кухне прошла неделя, и Юнги старается избегать больного на голову Тэхёна. Вместе с тем приходят новые проблемы, потому что так же, но невольно, Мин начинает шарахаться и от Пака. На вопрос Чимина: «я приду сегодня ночью?», Юнги лишь вяло мямлит: «я немного устал и хочу выспаться», а затем быстро сбегает, дабы избежать этого разочарования в глазах младшего. Он почему-то так же избегает случаев, чтобы оставаться с Паком наедине, потому что тот его до одури пугает.

Юнги снова трусит.

Ему чертовски страшно, потому что Тэхён прав — без секса далеко не уедешь. Чимин сам в последнее время яро намекает старшему на него. Об этом свидетельствует то, с какой жадностью младший впивается ладонями в задницу Юнги во время поцелуя, — до такой степени, что остаются отметины. Также то отвратительное, что неделю назад Пак вытворил ранним утром, явный показатель того, что он заинтересован миновой задницей и её внутренней стороной. Ещё Чимин может подолгу просто смотреть на задницу Юнги, прикусывая губу и о чём-то непрерывно думая. Откуда старшему вообще знать, что Пак не поимел его в своих мыслях уже сотни раз?

От этого всего у старшего начинает дрожать всё нутро, все ниточки нервных окончаний напрягаются и подсознание оккупирует таких размеров страх, что проще убиться о ближайшую стену, чем избавиться от него. «Ты боишься быть тем, кто ты есть», — твердит Юнги сам себе день изо дня. «Трус», — практически шипит он с раздражением, но продолжает упорно пугать себя мыслью обо всём этом.

Юнги даже не знает, чего конкретно боится:

Боли? Определённо нет;

Смущения? Они мастурбируют друг другу почти каждую ночь, и Юнги изучил каждый сантиметр чиминова члена собственными пальцами, потому что касается его чаще, чем своего, о чём вообще может быть речь;

Моральных принципов? Тоже нет;

Потерять то особенное и томительное, что есть в их отношениях? Может быть;

Разочаровать Чимина, вследствие чего он потеряет свой интерес к этим недоотношениям? Возможно;

Того, что Пак может просто потерять интерес? Да.

Но вместе с тем испытывать такого рода страх — это вполне себе нормально. Когда его осознаёшь, то сможешь ему сопротивляться и искать какой-то выход. Выход явно не заключается в очередном игнорировании Пак Чимина, потому что последнее, чего хочет Юнги — причинять младшему очередные отрицательные эмоции. Когда Пак с грустью и волнением в глазах спрашивает, почему Юнги его избегает, то сердце больно сжимается, заставляя бояться в разы сильнее. Мин думает, что вообще вся жизнь — страшная. В ней есть много всего хорошего, и она может по-разному сложиться, но она именно страшная. Юнги многого может не знать заранее: не знать себя, не знать, что ошибается, не знать цену своих поступков. Он постфактум всё-таки что-то понимает о своих предыдущих поступках. Спрашивает себя много раз: «а чего я тогда об этом не подумал?» А потом сам же и отвечает: «а ты и не мог подумать, у тебя не было для этого мозгов или чувств»

Теперь есть.

Поэтому Юнги решается поговорить на пугающую его тему с Чимином, под вечер возвращаясь из студии Намджуна. Там думается даже лучше, чем в своей, но задница, оторванная от кресла, уже горит от продолжительного нихренанеделания. Когда Мин заходит в зал, одёргивая толстовку, то обнаруживает весьма занимательную картину: двое младших сидят на диване. Тэхён, хихикая, лезет под футболку Чимина, пытаясь достать до груди. Пак же в свою очередь закатывается звонким хохотом, пытаясь выкрутиться из цепкой хватки.

— Какого хера? — не своим голосом шипит Юнги, сжимая челюсть и кулаки. В этот момент хотелось одного: убивать.

— Хён! — Чимин улыбается ещё шире, его глаз почти не видно, а щёки-то румяные. Сука. Юнги готов зарычать от ярости и переломать шеи всем живым существам в радиусе мили. — Да отвали ты уже…

Тэхён отстраняется, бросает мимолётный взгляд в сторону старшего, нахально улыбаясь, и Юнги балансирует на краю того, чтоб не раскрошить эти его белые зубы своими кулаками.

— Наконец-то вернулся. Я тебя ждал, сообщениями завалил, — Чимин продолжает ярко улыбаться, надвигаясь на Мина.

— Я, блять, вижу, как ты ждёшь, — словно дворовый одичалый кот шипит Мин, хватая младшего за запястье. — Пошли.

— Что-то случилось? — светловолосый хлопает своими ресницами, растерянно глядя на Юнги, пока тот тащит его к двери своей комнаты. — Ты злишься? Если это из-за Тэхёна, то этот идиот начал нести какой-то бред про соски и пытаться меня за них потрогать…

— Плевать, — цедит через сжатые зубы Юнги, грубо проталкивая Чимина в дверной проём.

— Ты чего? — Чимин продолжает хлопать своими ахуительно-прекрасными глазищами, когда Юнги понимает, что на младшем слишком обтягивающая футболка. — Всё в порядке?

— Волшебно, — по-прежнему шипит старший, защёлкивая шпингалет на двери своей комнаты, затем быстро стягивает толстовку и сглатывает.

— Что ты делаешь? — Чимин не совсем понимает, хмурит брови с какой-то опаской, наблюдая за действиями Юнги.

Мин молчит, расстёгивает поспешно ремень на джинсах, из-за худых ног они сами скатываются вниз, падая на пол. Теперь громко сглатывает уже Чимин. Юнги решает не опускать глаза перед страхом, и тогда страх отступит, поэтому ложится на живот и задушено просит:

— Д-давай… — топит красное лицо в подушке. — Сделаем это.

Глаза Чимина становятся округлой формы, как те сахарные печеньки, что он так любит. Он, кажется, оцепенел на половину минуты, тогда Юнги, перебарывая бьющуюся под кадыком панику, вновь шипит:

— Я хочу сделать это…

— Хён, я н-не понимаю, что ты такое го-

— Блять, ты оглох что ли? Расстегни ширинку и давай просто… Сделаем это, ладно? — уже более раздражённо требует Юнги, устремляя свой туманный взгляд на растерянного Пака, весь вид которого кричит о том, что он готов сбежать через несколько мгновений.

— Ты с-серьёзно? — Чимин почему-то заикается, а старший отмечает, что Чимин как бы ещё ни разу не заикался за всё время, что они знакомы.

— Нет, это я шутки такие шучу, — меж губ вылетает нервный смешок, когда до мозга доходит осознание, что сейчас будет происходить. — Почему ты не смеёшься?

Юнги вдруг «ойкает» от неожиданности, потому что Чимин довольно быстро оказывается у кровати, хватая старшего за голые плечи и резко переворачивая с живота на спину, шепча себе под нос что-то вроде: «ты такой глупый». Он практически въедается в миновы губы, вскарабкиваясь и нависая сверху между охотно раздвинутых стройных ног. Поцелуй остервенелый, Мин практически теряется в нём, жадно ощупывая мускулистое тело трясущимися ладонями. Пальцы Юнги созданы, чтобы играть на пианино, нервах и рёбрах Чимина, которые он уже давно изучил вдоль и поперёк, но каждый раз будто первый.

Когда Пак выцеловывает шею, Юнги загнанно дышит, потому что чувствует, что их тела начинают сливаться не только физически, но и душевно.

— Блять, — прерываясь, мямлит Чимин, водя носом по миновой выпирающей ключице, едва

удерживаясь, чтобы не прикусить красивую косточку, обтянутую белой кожей. — Пока не поздно… Останови меня.

Уже очень давно поздно. Тогда, когда Чимин впервые коснулся миновых запястий в супермаркете, было ещё не поздно, а теперь всё. Теперь некуда возвращаться.

Юнги лезет рукой за резинку пижамных серых штанов, затем боксеров, слегка спуская и то, и другое. Накрывает тёплой бледной ладонью затвердевший член, плавно проходясь по всей длине одним медленным смакующим движением. Чимин давится воздухом, но вместе с тем оглаживает миново плечо ладонью, ведет вниз, по руке, сжимает запястье, кисть с длинными пальцами, обхватывающими его собственный член, и толкается в неё, стиснув зубы. У Юнги тем временем мандраж. Он смотрит на пальцы, смыкающиеся на его запястье, и тело буквально трясётся. Он готов кончить прямо сейчас.

Юнги стонет. Чимин просто сжимает его запястье, толкаясь в руку с полу-хрипом-стоном, а он стонет, как последняя блядь. Становится стыдно от своих стонов, жалких каких-то, неправильных. Умоляющих. Стыдно за слабость, легко читаемую по мутному взгляду из-под опущенных ресниц. Стыдно за румянец на щеках. За всё стыдно, но вместе с тем — ахуенно-прекрасно.

Дрожа, Юнги достаёт давно купленные презервативы и тюбик смазки на водной основе из прикроватной тумбочки. Страхи — это слишком мало для Юнги. Чимин — это слишком много для Юнги. Но он берёт его всего, принимает его пальцы, истекающие холодной смазкой. Принимает жжение и дискомфорт. Дрожит, когда чиминов язык собирает слёзы с уголков глаз, скользит по виску. Проходит некоторое время, и Юнги ломается, когда Чимин давит головкой на вход и двигается после осипшего «ты в порядке?» и надломленного, едва слышного «да» в ответ. Юнги никогда не был в порядке, поэтому можно считать, что да.

Да.

Воздух для обоих становится слишком плотным, тяжёлым и увесистым, дышать нет никакой возможности. Юнги дышит Чимином. Тянет его к себе, окольцовывает шею, давит на затылок, прижимаясь своими губами к чужим пухлым губам, и практически проглатывает стон младшего, больше похожий на рычание.

Движение. Много движения. Одно лишь движение. Становится рваным, прерывистым, Юнги ощущает, как скатывается о мокрую спину смятое покрывало. Как мягкая чиминова ладонь скользит между лопаток вниз, к зацелованной за эти недели пояснице, двигая старшего ближе, в разы теснее. Глубже. Юнги и не сопротивляется, потому что Чимина так ахуенно много внутри во всех возможных смыслах, что, кажется, будто собственное тело состоит из Чимина целиком и полностью.

Чимин дышит Юнги. Они буквально срастаются в одно, когда Юнги рвано всхлипывает, откидывается на спину и до хруста переламывается в пояснице, крупно дрожа всем телом и сплетая такие же дрожащие пальцы рук с чиминовыми у себя над головой. По телу Чимина проходит ощутимая дрожь, когда он делает два резких толчка, добивая Юнги тем, что задевает простату ещё пару раз. Закрепляя, он валится на Мина, будто парализованный, едва дышит сбито. Юнги чувствует сладкую негу телом, чиминову млеющую улыбку щекой и тоже расслабленно улыбается на выдохе.

Получилось… Ахуенно.

Тэхён, прилипший ухом к двери, издаёт победное «наконец-то».