Не трогай запястья

Солнечная полночь.

За окном чернота медленно перетекала в утреннюю бледную синеву. В нежности этого наступающего утра Юнги видел лишь тошнотворное чувство собственной ущербности. Ему всегда казалось, что нет такой ночи или проблемы, которую не решил бы восход солнца на горизонте. Даже глубочайший кризис ему всегда на следующее утро виделся в другом, совершенно ином свете. Мину нравилось само намерение: возможность вставать каждое утро и начинать что угодно с самого нуля. Но сейчас он думал ровным счётом наоборот.

Сидя на краю кровати Чимина, он стянул с себя кофту, оставаясь в одной футболке, потому что становилось жарко от волнения, которое загнанным в угол животным билось в груди. Ладони вспотели. Отложив свитер, Мин бесшумно выдохнул, прислушиваясь к звенящей тишине чужой комнаты. Лишь тихое посапывание младшего нарушало её, мягко касаясь ушей Юнги. Когда Пак отвернулся от стены и повернулся к нему, затянутый в свои сны и шуршащий одеялом, которое запуталось в ногах, старший увидел у него в руках свою куртку, что отдал на крыльце пару часов назад. Чимин сжимал её руками, обнимая и прижимая к груди, как мягкую игрушку или подушку. И сердце Юнги загорелось. Загорелось, освещая весь мир, который он в этот момент так невыносимо полюбил.

Он смотрит на младшего: опухшее от слёз лицо, растрёпанные волосы, тени от подрагивающих ресниц падают на мягкие гладкие щёки. Такие красивые, от природы пухлые губы покусаны и немного потрескались. Даже без дорогой профессиональной косметики на лице Чимин красив, этого Юнги никогда не мог отрицать. Иногда, когда стилисты и визажисты поработают на славу, то Чимин становится похож на статуэтку, слепленную руками профессионального скульптора.

В Паке всегда была изюминка. Для Юнги красивый человек — это правильные черты лица, идеальные пропорции фигуры, нежная чистая кожа. Может быть без изюминки, без шарма, без особенности, просто красивый, и всё. Всегда должна быть изюминка. Если она есть, то это уже милый и привлекательный. Единственный в своей очаровательной индивидуальности, совершенный этой своей гармоничностью в лице и теле, и безусловно чтобы свет лился из глаз. Безусловно — свет и безусловно — тёплый. Это всё было в Чимине. Он даже пах красотой: почти незаметный, сладкий, пьяный аромат, кружащий голову. Запах страсти и невинности.

Юнги смотрит на руки, которыми младший впивается в его куртку. Эти ладони. Эти пальцы, которые когда-то были пухлыми, теперь стали такими тонкими и ещё более красивыми, а загорелая кожа аккуратно и бережно повторяет их потрясающий рельеф. Этот мизинец, над которым все так любят пошутить. Мин улыбается, потому что он — единственный из парней, кто не мерил свой мизинец с чиминовым. И сейчас, сидя в утренней синеве рядом со спящим Чимином, он жалеет именно о том, что всегда, когда тот просил его померить их мизинцы — Юнги отмахивался, считая это ребячеством. Его руки обладают истинной красотой и аккуратностью: мягкие ладони, костяшки, суставы, ниточки вздувающихся голубоватых вен. Руки Чимина — настоящий шедевр, как и он сам.

О внешности и голосе младшего можно писать книгу в тысячу страниц. Если бы Юнги согласился искать в нём недостатки, он бы проиграл с вероятностью миллион процентов. А что насчёт всего остального? Мин вдруг задумался, задаваясь вопросом: а что он знает о Чимине? Они бок о бок уже несколько лет. Он знает о том, что Чимин из Пусана. Что у него есть младший брат. Что его родители… А кто они? Чем Чимин увлекается? Какое мороженое любит? Как зовут его собаку? В следующую секунду Юнги стало настолько стыдно, что захотелось зажмуриться и закричать, ну и по башке себе врезать пару раз. Ведь Чимин рассказывал. Часто приходил в комнату Юнги, притаскивал ему кофе с печеньем, усаживался в кресло и болтал-болтал-болтал. Мин постоянно «угукал» в ответ на вопросы, которые пропускал мимо ушей.

— У меня сегодня тоже такое произошло… С тобой такое бывало?

— Я ходил, а ты был там?

— Мне так нравится… А тебе как?

— Мама говорила, что нет. А ты как думаешь?

— Я так скучаю по своей собаке. Как там твой Холли?

— Тебе нравится?

«Угу».

Просто «угу». Это всё, что слышал Чимин в ответ. Юнги вдруг возненавидел себя настолько, что аж затошнило. Это была жестокость и несправедливость. Жестоко и несправедливо. Мин бы всё сделал и отдал, чтобы услышать эти истории заново. Юнги даже готов открыть чиминов рот и воровать из него слова: чтобы Чимин сел и болтал сутки напролёт, он бы и звука не упустил. Юнги чувствует некую амбивалентность. Сегодня, вот именно в это мгновение, когда он беспрерывно смотрит на Пака — начало чего-то другого внутри него самого. Что-то переменилось окончательно. Что с этим делать Юнги представления не имеет.

Старшему жаль. Ему действительно жаль, поэтому рука сама тянется к мягкой чиминовой щеке и осторожно касается её пальцами. Тёплая. Юнги от чего-то улыбается уголком рта, словно он двенадцатилетний ребёнок, которому дали погладить енота. Он перебирает пальцами кожу щеки младшего, и внутри нарастает такое странное чувство. Хочется кричать. Его сознание будто сужается.

— Юнги-хён? — хрипит Чимин, еле продирая ото сна глаза и держа их приоткрытыми. Сильно щурится, кажется, что и вовсе по-прежнему спит, а имя это произносит во сне.

— Тс-с, — Юнги мягко накрывает ладонью его щеку. — Спи.

Чимин вновь расслабляется, прижимаясь второй щекой к подушке, и причмокивает губами, решая, что это сон. Старший усмехается бесшумно. Пак и не вспомнит на утро о том, что Юнги здесь был. Он решит, что ему это приснилось. А потом даже не взглянет на Мина, потому что тот оставил его, окончательно всё разбив, наплевав и выкинув. Так и должно быть, разве не так Юнги хотел всё это время? Вот, просил — получи и распишись.

Медленно склонившись над лицом младшего, Юнги оставляет невесомое касание холодными губами на тёплом лбу. Сердце мягко трепещет внутри, когда запах Чимина пробивается глубже, доставая до самого мозга.

Чимин не будет знать, что он был здесь этим утром. Но Юнги-то будет.

***

Юнги, откидываясь на спинку кресла, глубоко вздохнул. Посмотрел на пустую кружку у клавиатуры. Потом на экран. Снова на кружку. Голова побаливала где-то внутри, в самом центре. Глаза неприятно пощипывало. Нужно было немного отвлечься, поскольку он просидел за компьютером больше пяти часов, пытаясь подобрать нужные звуки для проекта, над которым работал. Ноги и задница затекли, хотелось поприседать и что-нибудь съесть. Когда Мин направился в столовую, где обнаружил Сокджина, что сидел за ноутбуком, быстро клацая по клавишам, то слегка удивился. Он видел старшего никуда не торопящимся и ничего не сбивающим впервые за последние несколько дней.

— Хён, — качнул Юнги головой, здороваясь. — Ты чего здесь, а не у себя? — мимоходом спросил он, открывая холодильник.

— Не могу там сосредоточиться, — пожал плечами старший, увлечённый какой-то работой.

Мин про себя отметил, что есть, оказывается, совсем не хотелось. Тогда зачем хотелось выйти? Потому что, как бы ни было тяжело это признать, хотелось увидеть Чимина. Они не пересекались утром, да и в обед тоже. Сам он спал, принимал душ, перекусывал, а потом засел за работу. Общежитие пустовало весь день. Непреодолимое желание посмотреть на Чимина было таким странным, что Мин вдруг почувствовал себя полным придурком.

— А Чимин-а где? — спросив это как бы между прочим, Юнги достал с дверки бутылку прохладной воды, откупорив крышку.

— Не знаю, собрался и ушёл куда-то, — ответил Джин, одарив младшего секундным взглядом.

— Куда?

— Понятия не имею, говорю же.

— М-м.

— А что?

— Ничего.

— Передать что-то, когда вернётся?

— Нет.

Отправившись в комнату, Юнги плюхнулся на кровать и пытался понять, что же с ним не так. Так сильно хотелось знать, где находился Чимин, что аж подгорало. Зудело. Чесалось. Это бесило, и старший пытался понять, почему, но невольно рука полезла в карман и достала телефон. Пальцы сами ткнули по сенсору, полезли туда, куда не нужно было, открывая диалог с Паком. Он был пуст.

Пак Чимин онлайн.

Привет. Где ты?

Юнги замахнулся и шлёпнул себя по лбу ладонью, опрокидывая телефон на грудь и топя затылок в подушке. Хотелось заскулить от безысходности и жалости к самому себе. Он не понимал, зачем вообще писал Чимину, потому что никогда в жизни ещё не делал этого по собственной инициативе. Хотелось кого-нибудь запинать. Желательно себя.

Ответ приходит, и телефон вибрирует на груди старшего. Мин не спешит проверять, потому что самое лучшее — это когда знаешь, что должно произойти что-то хорошее. Например, что твоя страна победила в Олимпиаде или что на Рождество тебе подарят то, что ты хочешь. Хреново, если ты знаешь, что должны произойти не очень приятные вещи. Например, что нужно идти к зубному или переезжать. Но Юнги думает, что ещё хуже — это когда не знаешь, что именно должно случиться: плохое или хорошее? Что ответил ему Пак? А может там вообще что-то типа «пользователь добавил вас в чёрный список»?

Непонимание самого себя жутко бесит. Мин просто устал, устал находиться в постоянном недоумении и не знать почему он чувствует то, что не должен чувствовать ни здесь, ни где-то в параллельной Вселенной. Устал пытаться что-то менять, но не знать, что именно. Это нужно исправлять, иначе он больше не вынесет. Ничего не получается: от написания музыки до заваривания кофе. Из рук всё валится, в голове — каша.

Привет. Гуляю

Прочитав короткую фразу (короче и не придумаешь), Юнги злится. Он не имеет права злиться, ведь Пак может ходить куда угодно, с кем угодно и зачем угодно. Оповещать об этом старшего он просто-напросто не обязан. Особенно после того, как Юнги оставил его на холодном крыльце, когда тот просил остаться. После того, как наплевал на него не один раз. После того, как положил на все чувства Пак Чимина большой х*р. После всего, что Юнги сделал — Чимин ничего не должен ему.

С кем?

Ответ приходит практически через секунду.

С Тэмин-хёном

Юнги вообще редко злится. Он просто сам по себе хмурый и угрюмый, вот такой человек. Он использует это, чтобы не подпускать людей слишком близко. Но чтобы злиться до вздувающихся вен и дёргающегося глаза — нет, крайне редко. Злость всегда лишает его разума. Обычно он не умеет вспыхивать таким огненным гневом, его злость и ненависть всегда остаются холодными, промораживающими его самого насквозь. Но это — невозможно было контролировать. Юнги не мог этого стерпеть. Он, если честно, даже не пытался сопротивляться охватившему его раздражению.

Где ты?

Какая тебе разница?

Чимин, где ты находишься?

Что-то случилось? Мы в кафе

Юнги сжимает в руках телефон настолько сильно, что пальцы белеют, а экран готов вот-вот пустить по себе трещину. Стискивает зубы, играет скулами. Внутри происходит что-то нереальное: всё трясётся и дребезжит. Юнги не замечает, как пальцы начинают дрожать. Его просто перекашивает от злости. Выворачивает. Не сдерживаясь, Мин подскакивает с кровати и хватает из шкафа первую куртку, что попадается на глаза. Наскоро напяливает на себя, слыша вибрацию телефона. Плевать, если Чимин не скажет адрес. Плевать, что Юнги будет выглядеть глупо. Плевать, плевать и снова плевать. Юнги будет ездить по всем кафе в Сеуле, пока не отыщет его. Не схватит за руку и не притащит домой.

Зачем? Потому что так нужно.

***

На улице свежо и людно. Холод немного отрезвляет, но не избавляет от ноющего чувства внутри. Юнги от волнения пальцами перебирает в кармане мелочь, перемешанную с жвачкой, которая вывалилась из пачки. Его всё ещё трясёт, но непонятно: от холода или злости.

Стоя перед стеклянной дверью кафе, что в паре кварталах от их общежития, Юнги осознаёт всю ущербность возникшей ситуации. Ну и зачем он сюда припёрся? Что он скажет? Что он сделает? Это неважно. Он здесь — в одном шаге от двери кафе, где сидит Чимин со своим «другом» Тэмином. Ещё одна монетка падает на дно в копилку «причины ненавидеть самого себя», потому что Мин осознаёт, как это всё чертовски эгоистично. Делать Чимину больно, но при этом не разрезать эту невидимую нить между ними. Отталкивать, а потом снова притягивать к себе. Юнги и представить не может, каково Чимину всё это время.

Юнги пытается, но не может.

Он заходит в кафе. Над дверью колокольчики издают мелодичный звон, но это бесит ещё больше. Плевать на приятную атмосферу, плевать на оформление в бежевых тонах, плевать на обстановку. Старший судорожно ищет среди столиков светлые волосы. И находит. Чимин сидит лицом к выходу, а Тэмин спиной, облачённой в чёрное пальто, а это значит, что они пришли сюда недавно. Юнги смотрит на лицо Чимина, который заливается хохотом. Внутри больно щемит. Сводит и давит.

Чимин выглядит просто потрясающе: очки в чёрной оправе, аккуратная укладка на голове, серьги в ушах, лёгкий освежающий макияж на лице. Губы слегка поблескивают. Серый свитер мелкой вязки с высоким горлом и длинными рукавами. Юнги радуется, что младший скромно натягивает ткань на ладони, и Тэмин не видит его руки. Мысль о том, что он просто смотрит на Чимина — необузданным цунами проносится по всему минову нутру, разнося по своему несокрушимому ветру последние частицы самообладания. То, что Пак собирался и прихорашивался для этой «дружеской встречи», окончательно выводит старшего из себя, и он чувствует себя быком, прущим на красную тряпку. Ноздри расширяются, желваки на лице ходят ходуном, кулаки сжимаются. Кровь в венах просто кипятится.

Юнги быстро проходит между столов с не очень большим количеством посетителей. Он похож на гепарда, который движется к добыче. Добыча поднимает глаза, затем отводит, но когда понимает, кого видит, то возвращает взор и панически расширяет глаза. Губы размыкаются. Чимин с немым шоком на лице смотрит, как Мин надвигается на него и чувствует, что через секунду на его шее сомкнутся зубы и перекусят её.

— Юнги-хён? — Чимин практически взвизгивает, когда Юнги хватает его за локоть, поднимая с мягкого кресла. — Что ты творишь?

— Ты уходишь прямо сейчас, — охрипшим от злости голосом произносит старший, снимая со спинки чиминову куртку.

— Ну сейчас, ага, — шипит в ответ светловолосый, выдёргивая свой локоть из грубой хватки. — Побежал уже.

— Что происходит? — в недоумении озираясь от одного парня к другому, произносит Тэмин.

— Нихуя, — Юнги бурчит хёну в ответ, затем переводит взгляд на Чимина. — Ты слышишь, что я тебе сказал?

— Слышу. Не глухой, — Пак выдёргивает из второй руки брюнета свою куртку. — Никуда я не пойду. Чего ты вообще сюда припёрся?

— Чимин.

— Уходи, Юнги-хён, — окатив парня холодным взглядом, словно ледяной водой, Чимин повесил куртку обратно, присаживаясь на своё место.

— Не уйду, пока ты не поднимешь свою задницу и не выйдешь отсюда, — Мин прищуривается, глядя на младшего так, что тот немного вздрагивает.

— Тэмин-хён, извини, я на секунду, — Чимин мило, но криво улыбается хёну, сидящему напротив, отчего Юнги хочется ему врезать. Обоим врезать. Перебить всех посетителей этого ебливого кафе.

Пак встаёт из-за стола, кланяясь Тэмину в знак извинений, и смотрит на Юнги, будто говоря взглядом: «пошли». Он идёт вглубь помещения, а Мин замечает табличку «уборная», двигаясь следом. Когда он заходит за младшим в мужской туалет с кабинками, то отмечает, что Чимина, кажется, немного трясёт.

BANKS — Waiting Game

— Какого хрена ты тут устраиваешь? — взрывается Пак, когда дверь за спиной Юнги закрывается.

— Почему ты здесь с ним? — Мин задаёт наитупейший вопрос из всех самых наитупейших вопросов. Но в голове одна сплошная чёрная дыра. Он не знает, что должен говорить, что должен делать. Не знает, потому что это чувство внутри просто вымораживает всё. Все мысли из головы разом выбило одним чиминовым видом.

— Что? — Чимин недоумевающе щурится, глядя на старшего, как на конченного беспросветного идиота, коим он, наверное, и является. — Серьёзно? Это почему ты здесь, Юнги? Врываешься и портишь мне вечер без каких-либо оснований. Хватит этого всего. Уже всё, самый верх. Ты меня так достал…

Пак всё говорит и говорит. Крутит смеситель, моет зачем-то руки и говорит. Юнги стоит, как истукан, и видит, что его губы размыкаются, что из рта идёт какой-то звук. Но не слышит. Ничего не слышит, словно опущен под толщу воды.

— У меня уже нет сил это всё терпеть. Я устал, Юнги-хён.

— Прости меня, — шепчет старший, когда Чимин опирается руками о раковину и наклоняет голову.

— Что? — вздрагивает он.

— Прости меня.

— Господи, — Пак качает головой и истерически усмехается. — Как же мне это надоело. Я прощу тебя... Если я попрошу, чтобы это всё закончилось, то ты пообещаешь?

— Что пообещаю? — не понял Юнги, слегка хмурясь и чувствуя, что пальцы онемели. Сердце грохочет настолько, что он его практически не чувствует.

— Забыть эти два месяца, как страшный сон. Сделать вид, что ничего не было. Не трогать меня и не лезть, не нарушать личное пространство. Держать свои идиотские порывы при себе и не рушить мои отношения с друзьями. Ты просил, и я прекратил. Теперь я прошу, — произносит Чимин, не глядя на старшего, а голос-то всё равно чертовски дрожит. — Ты был у меня утром. Я нашёл твой свитер.

Юнги молчит. Проходит минута. Потом за ней ещё одна. Невидимая нить между ними натягивается, как струна. Он понимает, что должен что-то ответить. Хоть что-нибудь.

— Я расстался с Суран, — произносит Юнги, понимая, что это ровным счётом ничего не изменит.

— Сожалею. От меня ты чего хочешь? — поднимает Пак затуманенные глаза, в которых открытым текстом можно прочесть боль, недоумение и замешательство.

— Не знаю, — пожимает брюнет плечами, по-прежнему стоя, как вкопанный.

— Ха... — Чимин болезненно усмехается. — А я откуда, блять, должен знать, что тебе от меня нужно?! — он почти кричит, делая шаг навстречу.

Пак уже открывает рот, чтобы в очередной раз выкрикнуть, как сильно он ненавидит, но Мин, чувствуя взрыв фейерверков внутри себя, резко подаётся вперёд и накрывает чиминовы губы своими. Руками касается мягких щёк, зажмуривается и целует-целует-целует. Чимин отвечает, податливо размыкая губы и пятясь к кабинке туалета. Дыхания не хватает. Юнги парализовало от осознания того, что сейчас происходит. Его убило. Его просто унесло отсюда нахер. Из этого места. С этой чёртовой Земли. Тела не стало. Потому что это чувство окатило его от макушки до кончиков пальцев ног.

Когда он нащупал ручку кабинки, проталкивая туда младшего, не разрывая поцелуя, то понял, что мозг сейчас вытечет через уши. Нет, это всё было сном. Его больной фантазией. Он целует Чимина и чувствует, как кровь в венах начинает отделяться от их стенок. Как она закипает и выпаривается, а сосуды слипаются. В животе будто забурлило масло, когда он почувствовал, как изящные пальцы с несколькими кольцами зарываются в его волосах на затылке. Какие странные, новые ощущения. Это было невероятно. Так ново и странно. Так убивающе.

Юнги чувствовал, с какой отдачей целует Пак. С каким напором. Удвоенное желание есть страсть, удвоенная страсть становится безумием. Мин ощущает на своём языке привкус терпкого вина, потому что проталкивает его в чиминов рот. Масло вскипает, пузырится. Он задыхается и осознаёт, что всё это по-настоящему. Это всё реально. Это всё происходит наяву. И самое страшное заключается в том, что он не хочет останавливаться. Не хочет просыпаться. И пусть это будет сном. Так даже легче. Чимин его так сильно будоражит, словно лимонный сок. Как очень-очень сладкая жвачка. Будто солнце, которое слепит глаза. Как растаявшее мороженое.

Ощущая, что губы горят, а внутри всё скручивается жгутом жажды чего-то большего, Мин отстраняется от губ и опускается на колени, захваченный прекрасным видом распалённого глубоким поцелуем Чимина. Очки съехали на бок. Щёки и уши пунцовые. Волосы растрёпаны. Губы покрасневшие и припухшие. Глаза застелены таким же туманом, что и у Юнги. Такой невинный. Такой красивый.

Такой Чимин.

— Что ты делаешь? — хрипит Пак, панически глядя на Юнги сверху вниз.

— Не видно? — старший, перебарывая смущение и дрожь в пальцах, немного приподнимает серый свитер, оголяя загорелый рельефный живот, на котором передвигаются мышцы от сбитого дыхания.

— Не надо, — качает головой младший, судорожно и растерянно глядя по сторонам.

— Ты не хочешь?

Нервно улыбнувшись, Юнги касается пальцами ремня на джинсах Чимина. Не ощущает силу, поэтому на авось давит на бляшку, чтобы расстегнуть. Он даже не видел, как парень отсасывает другому парню. Девушки не единожды отсасывали ему, но чтобы делать это самому — насколько нужно свихнуться. Слететь с блядских катушек.

— Юнги-хён, — шепчет Чимин, а голос его звучит настолько униженно, что Мин в недоумении поднимает глаза. — По-твоему... Мне нужно от тебя вот это?

Мин поднимается с колен, глядя в глаза Паку, а у него там будто целые Вселенные рушатся. Рвутся все нити, бьются стёкла и трескается земля.

— Какой же ты придурок, хён, — Чимин отталкивает руки Юнги, опуская свой свитер и трясущимися пальцами застёгивая ремень на джинсах.

— Нет, Чимин-а, я…

— Хватит, — обрывает Пак, ладонью вытирая губы. — Я не эксперимент, а ты — просто идиот, если правда думаешь, что я хочу этого. Если тебе стало просто любопытно, то ищи себе другого партнёра... Чёрт, да ты даже не знаешь меня, я бы никогда... Для тебя это нормально?

— Постой, Чимин-а, — Юнги отчаянно цепляется за руки младшего, ища в своей голове какие-то слова, но Пак ловко уходит от прикосновения.

— Меня ждёт Тэмин-хён, — обрывает Чимин, судорожно ища ручку на двери кабинки.

Юнги замирает. Какое знакомое чувство. Чёрная пропасть. Бесконечно длинная, холодная и глубокая настолько, что эхо не возвращается. Мин снова тонет. Его топят, удерживая насильно голову под ледяной водой. В эту секунду тело окутала такая невероятная ярость, а она делала Юнги глухим к чужим доводам и попыткам что-то донести до него.

Блять, нет.

Зачем?

— Не отпущу, — хватая Пака за плечи, разворачивая и обнимая, произносит Юнги. — Ты уйдёшь со мной.

— Нет. Отпусти, — шипит он в ответ, упираясь руками в живот старшего. — Уходи. Я не твой раб и не твоя вещь. Нельзя вот так прийти и забрать меня после всего того, что ты мне сделал.

— Прости меня, — шепчет Мин прямо в ухо. — Прости...

— Нет, — Чимин больше не может держаться, и задыхается, всхлипывая в ключицу Юнги. — Я так ненавижу тебя. Ненавижу тебя. Уходи. Уходи, — Чимин без разбора шлёпает ладонями по животу, по груди, по плечам старшего. Бьёт и захлёбывается слезами. — Уходи. Уходи...

— Ты правда хочешь, чтобы я ушёл? — Юнги шепчет, а внутри всё взрывается. Горит. Плавится.

— Угу, — всхлип.

— А ты уйдёшь со мной?

Минутная тишина. Тихие всхлипывания. Шмыгает носом. Дикие удары сердца. Сокращающиеся импульсы в ушах. Высокое давление. Горячий воздух. Два сбитых дыхания. Футболка, испачканная слезами. Съехавшие на бок очки. Растрёпанные волосы.

— Да.