Дождь барабанил по крыше мастерской, превращая окна в акварельные полотна. Анна прижала ладонь к холодному стеклу, пытаясь унять дрожь в пальцах. Синяк на запястье пульсировал синхронно с тиканьем часов — странный ритм, будто её кровь подстраивалась под невидимый метроном. Она закрыла глаза, вдыхая запах масляных красок и лавандового чая, но вместо успокоения почувствовала головокружение. Воздух сгустился, наполнившись сладковатым ароматом переспевшей клубники, и тогда она поняла — это начало.
Пространство комнаты заколебалось, как отражение в луже, тронутой ветром. Стены поплыли, растворяясь в серой дымке, а под ногами возникли плиты старого паркета, покрытые трещинами. Анна сделала шаг, и туфли глухо стукнули о пол, отдаваясь эхом в пустоте. Она оказалась в зале с высокими потолками, где вместо люстр висели гроздья светящихся шаров, похожих на мыльные пузыри. Сквозь их переливающуюся оболочку просвечивали силуэты — десятки полупрозрачных тел, замерших в странных позах. Одни обнимали воздух, другие закидывали головы назад, открывая рты в беззвучном крике. Все они были призрачными, как проекции старой плёнки, кроме одного.
Он стоял у рояля с облупившейся чёрной лакировкой, перебирая клавиши бесшумной мелодии. Белая рубашка расстёгнута до пояса, обнажая шрам в форме спирали над сердцем. Когда он поднял голову, Анна почувствовала, как земля уходит из-под ног — его глаза были точь-в-точь как на афише из заброшенного клуба. Тёмные, почти чёрные, с золотистыми искорками по краю радужки.
— Ты не должна была найти это место. — Его голос звучал так, будто доносился из глубины туннеля. Он отошёл от рояля, и призрачные фигуры расступились, словно боялись прикосновения.
Анна попыталась отступить, но ступни прилипли к полу. В горле пересохло. — Кто ты?
— Вопрос не в том, кто я. — Он остановился в двух шагах, и она увидела, как его зрачки сузились, как у кошки в темноте. — А в том, почему твой разум прорвался сквозь барьер.
Он провёл пальцем по её предплечью, и кожа вспыхнула холодным огнём. Анна вскрикнула, глядя, как под его прикосновением проступает фиолетовый отпечаток — отчётливый, как татуировка.
— Это… больно. — Она вырвала руку, но след уже пульсировал, излучая тепло.
— Боль — это якорь. — Он схватил её за подбородок, заставив смотреть в глаза. — Ты чувствуешь его, потому что твоё подсознание цепляется за реальность. Отпусти.
Его губы прижались к её шее, и боль сменилась волной тепла, разлившейся по жилам. Анна ахнула, вцепившись в его плечи. Материя рубашки была плотной, но под пальцами таяла, как дым. Она почувствовала, как пол уходит из-под ног — они парили в воздухе, окружённые мерцающими сферами. Его руки скользили по её бёдрам, оставляя следы, похожие на ожоги от льда. Каждое прикосновение прожигало ткань платья, обнажая кожу, которая тут же покрывалась мурашками.
— Ты как магнит, — прошептал он, кусая её ключицу. — Притягиваешь всё, что не должно вырваться наружу.
Анна впилась ногтями ему в спину, ощущая под пальцами шрамы — неровные, будто от когтей. Её тело реагировало вопреки страху, выгибаясь навстречу. Когда его ладонь закрыла её грудь, она услышала гул — низкий, вибрирующий, будто где-то внизу запустили гигантский мотор. Свет шаров погас, и их окружила тьма, плотная и бархатистая.
— Не бойся теней, — его голос прозвучал прямо в ухе. — Они всего лишь отражение того, что ты прячешь.
Он провёл языком по её мочке уха, и тьма взорвалась вспышками цвета. Анна зажмурилась, но образы проникали сквозь веки — она видела себя в десятках отражений: одни целовались с незнакомцами в масках, другие убегали по коридорам с окровавленными ногами, третьи плакали, обхватив колени. И во всех этих сценах присутствовал он — наблюдающий с тени, с лицом, скрытым под капюшоном.
— Перестань! — она ударила его в грудь, но кулак прошёл сквозь тело, как сквозь воду.
— Видишь? — Он поймал её запястье, прижимая к холодной стене, которой не было секунду назад. — Здесь ты сильнее, чем думаешь.
Его колено раздвинуло её бёдра, и Анна застонала, чувствуя, как материя платья растворяется. Холодок страха смешался с возбуждением, когда его пальцы впились в её талию, оставляя новые синяки. Каждый след горел, как укус медузы, но она тянулась к нему, словно загипнотизированная.
— Почему я… не могу остановиться? — её голос сорвался на шёпот, когда он приподнял её, прижав к стене.
— Потому что здесь нет «надо». — Его дыхание обожгло губы. — Только «хочу».
Он вошёл в неё резко, без прелюдий, и Анна вскрикнула, впиваясь ногтями в его плечи. Боль пронзила тело, но почти сразу сменилась волной тепла, затопившей разум. Она чувствовала каждое движение, каждый изгиб его тела, будто их нервные системы сплелись в единую сеть. Свет вернулся, но теперь это были не шары, а миллионы искр, кружащихся вокруг них в безумном вальсе.
— Смотри, — он повернул её голову к зеркалу, возникшему из ниоткуда.
В отражении Анна увидела себя — обнажённую, с синяками, светящимися фиолетовым, и его за спиной. Но вместо лица у него была маска из чёрного дыма, а из спины росли тёмные крылья, похожие на перепонки летучей мыши.
— Это…
— Твоё истинное «я» боится. — Он прикусил её плечо, и в зеркале её отражение вскрикнуло, покрываясь паутиной трещин. — А моё — принимает.
Он ускорил ритм, и зеркало разбилось, осколки зависли в воздухе, отражая тысячи их сплетённых тел. Анна чувствовала, как реальность дрожит, как холст под кистью. Её ногти впились ему в спину, оставляя кровавые полосы, но вместо боли он засмеялся — низко, хрипло.
— Теперь ты часть узора. — Он схватил её за волосы, откинув голову назад. — И чем сильнее связь, тем сложнее будет вернуться.
Она хотела спросить, что это значит, но её губы захлестнул поцелуй, горький, как полынь. Тело вздрогнуло, и всё вокруг поплыло. Последнее, что она запомнила — его руку на своей груди, где теперь пылал синяк в форме спирали, и шёпот: «Ищи меня в отражениях».
Проснулась Анна на полу мастерской, прижав ладонь к груди. Сквозь полупрозрачную блузку проступал фиолетовый узор. На часах было 3:17, но цифры казались чужими, как будто кто-то перевел время вперёд. Она подползла к мольберту, дрожащими руками набрасывая эскиз — крылья из дыма, спираль над сердцем, глаза, в которых тонула вселенная.
В углу листа сама собой вывелась надпись: «Лимб».