"Папочка" моей подруги

Глава 7

Давид.

Одеваю рубашку — и злюсь, пиздец. Ситуация абсурдная. Почти комичная, если бы не была настолько ёбаной. И — если уж быть честным — неприятной.

Так не делают. Не путают комнаты. Не залезают в чужую постель. Особенно — в мою.

Эта мелкая пьянюга всё утро испоганила. Мало того что территория похожа на свалку, так ещё и сюрприз, полуголый в моей постели.

Ну хоть мозгов хватило извиниться и сделать перепуганные глаза. Но мне от этого не легче. У меня, мать его стояк на эту мелочь.

Вылезла с постели и полотенце сразу оттопырилось. Хорошо что не смотрела в мою сторону, а то решила бы что я извращенец какой-то.

Натягиваю брюки и сжимаю челюсть. Пульс глухо стучит в висках. Реакция мне не нравится. Ни хрена не нравится. Это же не девочка с улицы. Это — лучшая подруга моей дочери. Мелочь блять.

— Ну и утро, ёп его мать.

Приехал раньше, блять. Лучше бы задержался как и планировалось. Теперь ходи и пытайся стереть из головы это тело.

Идеальная фигура. Загорелая кожа. Спина. Бёдра.

Блять.

Спускаюсь в столовую. Медленно, размеренно. Как будто всё под контролем. Вот только как выкинуть из башки кадр, где она встаёт с моей кровати?!

Сажусь за стол. Мне ставят чашку. Глоток кофе. Горький. Крепкий. И всё равно не глушит это чёртово утро.

Где они там, блять? Чего так долго? Ещё пять минут — и начну злиться. Утро охуеть как не задалось. Хотя пока — держусь.

Но мозг, сука, крутит плёнку.

Снова.

Её взгляд прилипает к моему торсу. Медленно ведёт его к моим глазам. Губы приоткрыты. Извиняется. Шепчет: «Я перепутала…» А у меня — пульс в горле и руки сжаты так, что костяшки белеют.

Вот тебе, блять, и подружка дочери. А реакция как на женщину .

Я, блять, взрослый мужик. Я умею держать дистанцию.

А получилось что?

Утренний стояк — напоминание: нет, не умеешь ты не хрена.

Глотаю снова кофе. Увожу взгляд в окно. Нужно отвлечься!

Не помогает.

Перед глазами — та самая сцена.

Как встаёт. Как вижу что лифчик от купальника съехал и грудь слишком открыта взору. Как я отворачиваюсь, будто это может помочь.

Дерьмо.

Слушай, Давид, давай без истерик.

Ты не тронул её. Ты даже слова лишнего не сказал. Всё правильно. Всё по правилам.

Ну почти. Не считая стояка.

Выдыхаю. Глотаю ещё кофе.

Лекция будет через пару минут. Надо будет смотреть ей в глаза. И не выдать себя. Я же взрослый мужик! И должен соответствовать этому стандарту!

*****

Карина.

Мы с Машей спускаемся по лестнице, и у меня внутри всё скручивается в тугой узел. На каждом шаге кажется, что сердце громыхает так, что его слышно в соседнем доме. Маша идёт вперёд уверенной походкой, да так, как будто её там торт со свечами ждёт.

Запах свежего кофе бьёт в нос, едва мы подходим к столовой. Он уже там.

Сидит за столом. Без телефона, без ноутбука. Просто пьёт кофе, и ждёт нас для лекции о непослушании.

Давид Игоревич. А то бабайкой назвать язык не поворачивается.

Идеально выглаженная рубашка, брюки, и...я даже знаю цвет его белья.

Бля...мой мозг нервничает выдавая ненужную мне информацию.

Он поднимает глаза. Первым делом — на меня.

Холодно. Прицельно. Так, будто стреляет взглядом. Потом на Машу. И кивает на стулья.

— Садитесь. Завтракайте.

Мы садимся. Я едва не промахиваюсь мимо стула, а Маша берёт тост, как будто ничего не случилось. Я не прикасаюсь ни к чему. Лишь держу руки на коленях и дышу ровно.

Нам ставят стаканы с чем-то.

— Выпейте. Уверен состояние у вас сегодня не очень, — спокойно говорит.

Мы как по команде тянется к стаканам и выпиваем залпом. Что-то кислое, травяное. Но после этого стает чуть легче.

— Манюня, — спокойно говорит он, отставляя чашку. — Я говорил чтобы всё было прилично. А вышло как?

Голос ровный. Ни одной эмоции. Но от него леденеет спина, хоть и не мне говорит.

Машка поднимает на него глаза, а он продолжает.

— Дом — не клуб. И не проходной двор. То, как он сейчас выглядит, — это нечто. Разлитые напитки, мусор, сигареты на террасе.

— Папочка, — она пытается вставить, — ну главное без полиции...

— Тихо, — перебивает он мягко. Даже не повышает тон. Просто жёстко. — Я ещё не закончил.

Господи что за человек? Как он так не повышая голос вселяет ужас?

Он снова смотрит на меня. Слишком долго. Слишком изучающе.

— Веселье, как я понял, удалось, — говорит он, откинувшись на спинку стула. — Раз уж даже в комнатах потерялись.

Я сжимаюсь. Пальцы впиваются в стакан что так и держу.

Но потом чувствую, как во мне начинает закипать злость. Ну не раздувать же с мухи слона. Я ничего плохого не сделала. Поменяют постельное и никаких проблем. Даже и следа не останется что там кто-то спал.

Я поднимаю на него глаза. Встречаюсь с его взглядом.

Он замирает, а потом… ухмыляется.

Чуть. Едва. Но достаточно, чтобы меня пробрало.

— Хочешь что-то сказать, Карина? — спокойно спрашивает он, глядя прямо в меня.

Я моргаю, но не отвожу взгляда. Если я сейчас сдамся — он будет считать, что может давить, когда угодно. А я не из тех, кто даёт себя ломать. Даже если сердце бьётся где-то в горле.

— Да, — говорю я, сдержанно, но твёрдо. — Я спала одна. Тихо и спокойно. Ничего не перевернула и не сломала. Можно высказать один раз недовольство, услышать извинения и забыть. А не напоминать каждый раз.

Маша хихикает и быстро делает вид, что жуёт.

Он не смеётся. Не хмурится. Просто медленно сцепляет пальцы в замок перед собой.

— То есть ты предлагаешь мне закрыть глаза на то, что в моём доме шатается по ночам пьяная девочка, теряется в комнатах и просыпается в моей постели?

Он не повышает голос, но от его спокойствия по спине пробегают мурашки.

— Я предлагаю не драматизировать, — отвечаю, стараясь не дрожать. — Всё в нормах приличия. И я вашу постель не испортила.

На секунду повисает тишина. Только тиканье часов на стене. Он не отводит глаз. Чёрт, он не моргает вообще?

Абрамов изучает меня. Не говорит ничего. Молчит секунду. Две.

А потом...

— Характер, — произносит тихо, почти себе под нос. — Это хорошо. Но не тогда, когда он превращается в дерзость. Ты забываешь, кто здесь хозяин, девочка.

Он наклоняется чуть вперёд, опираясь локтями о стол. Его голос становится ниже, мягче, но от этого только хуже.

— И пока ты под этой крышей, тебе придётся слушать, спокойно, где ты проштрафилась. Лекции. И правила. А они простые: порядок, уважение и никакого... самоуправства.

Пауза.

— Я ясно выразился?

— Яснее некуда, — выдыхаю я, сжав челюсть.

— Прекрасно, — смотрит на меня.

Берёт чашку, делает глоток, как будто мы ведём дружескую беседу.

— Вы вдвоём приведёте всё в порядок, — объявляет он. — Каждый угол. Каждый куст. Каждую пепельницу. И пока территория не станет такой, какой была до вашего "отдыха" — никто никуда не уходит. Даже домой. Ясно, девочки?

Мы обе киваем. Маша — скорее для галочки, ей особо не досталось.

— За два часа хочу видеть двор чистым. И, Манюнь, без твоих «я эстет» — тряпку в руки и пошла.

Маша кивает, прикусив губу, а я ощущаю себя мягко говоря как не в своей тарелке.

— Тогда за дело, — спокойно говорит он и отодвигает стул, вставая. — Я проверю! Удачи, хозяйки.

Шаги стихают и Машка счастливо тянет к себе тарелку с джемом.

— Видишь? Никаких проблем. Сделаем уборку и дело в шляпе.

Точно. Фигня — что я ещё раз разозлила Давида Игоревича.

Смотрю на Машку.

— А ты уверена, что там не последствия апокалипсиса, который требует неделю горбатиться, чтобы порядок навести.

Она смеётся, встаёт и хлопает меня по плечу.

— Спокойно. Сейчас замутим стратегию. Разделим территорию. Пару пакетов с мусором — и порядок.

Пусть так оно и будет!