Нарисуй меня хорошим

-4-

– Всё хорошо, мам! Уже на остановке! И, кажется, я вижу бабулю, – щурясь от солнца, я вглядывалась в хромающий силуэт. – Ну точно, она! Поцелуй за меня папу! Пока! – вызов был цинично сброшен.

– Василиса!

 Бабушка усердно ковыляла мне навстречу и болезненно вздыхала. Годы обошлись с ней сурово. Она постарела. С волос смылся сиреневый оттенок до прозрачной седины, а на лице прибавилось морщин. Сутулость отняла сантиметры роста. Кожу скрасили огромные веснушки. Прежним остался лишь взгляд, он был тёплым и ласковым.

– Батюшки! Неужели, моя Васька?! – старушка кинулась ко мне с объятьями. –  Что за красота выросла? Василиса прекрасная! Вся в мать! – расцеловывала пенсионерка, усердно дёргая за щёки.  

– Ба, хватит, – ворчала я, чувствуя себя рождественским пуделем. – Баб, перестань. Вдруг, кто увидит? Ба!

Когда эмоции женщины поутихли, мы не спеша направились к дому. Всю дорогу бабуля давила меня расспросами о родителях, учёбе, успеваемости и прочей ерунде, отвечать на которую удавалось скверно, ведь до примерной внучки мне оставалась вечность. Следующим этапом была промывка мозгов, водопад укоров и нравоучений, а воспоминания об безукоризненной юности стали настоящей гранатой для нежных ушей.

Боже, скорей бы оказаться дома.

Насильно обретя глухоту, я заворожённо рассматривала местность. Деревня была маленькой – домов так пятьдесят, не больше. Дорогу провожали высокие кедры, а дома умиляли сказочной красотой. И сопки, они как огромный природный забор, защищали деревушку от внешнего мира. Ощущение другой вселенной. Другой обители. Крохотной и не подвластной мирским достижениям.

До чего же красиво…

Меня щекотала мысль, что вскоре я прикоснусь к холсту и зафиксирую каждый уголок великолепных «джунглей». Вспышка вдохновения пульсировала в венах, оставалось только найти время для искусства. Впрочем, судьба подарила целое лето.  

Отворив скрипучую калитку, мы прошли во двор и уткнулись в ветхое двухэтажное сооружение. Красочные узоры на окнах покрылись трещинами, на крыше блестела ржавчина, входную дверь проели короеды, а крыльцо покосилось в сторону, но дефектный антураж не оттолкнул.

Бросив сумку, я поспешила на второй этаж, дабы лицезреть своё новое пристанище. Скоромная комната, пропахшая горелой листвой и сыростью, но довольно уютная приняла меня в мгновение. Купольный потолок, ажурные занавески, с которыми игрался ветер и невзрачный балкон – всё принадлежало только мне. Кровать и старинный комод с зеркалом походили на некую декорацию, но не на предметы удобства. Довольно странно, но ощущение комфорта не покидало ни на миг.

– Васька, ты как вещи разложишь, вниз спускайся! Обедать будем! – наставляла бабушка. Она, как никто другой, мечтала втолкать в меня пол холодильника и погреб консерваций. Меньше всего мне хотелось учувствовать в подобной миссии, но выбора не оставалось.

После обеда я вернулась к изучению дома и поиску интернета. Безуспешно. Ближе к вечеру вернулся дедушка, вывалив на пол ведро вонючих гольянов. За непозволительную дерзость шутник огрёбся скалкой, но настроение его не испортилось. Он был рад мне. Я была рада ему. А вот бабушка кривлялась такой взаимности, её снова приковали к плите.

– Вот где сказка! – восхищался дед. – Вчера утёнок гадкий, сегодня – лебедь гладкий! Видная ты девка, Васька! Глаза любуются!  

Мы проболтали до ночи. Смеялись и объедались рыбой. А когда старики отправились спать,  я поднялась в свою комнату и застыла у зеркала.

Лебедь должен оскорбиться такой параллели.

Пепельные волосы спускались ниже лопаток и худели на концах. Неухоженные, зачастую лохматые. Белизна лица просила здоровья. Бледно-голубые глаза, сухие губы и впалые скулы. Прямая, как доска. Холодная, как льдинка.

Я так редко получала комплименты от мальчишек, что исключила мысль о существующей привлекательности и никогда не старалась кому-либо понравиться. Меня пугали стереотипы и раздражали ярлыки. Не познавши первую влюблённость я была серее камня. Твердая и неприкосновенная. Та, которой чужды чувства и инфантильность.

Искусство – единственная моя любовь.

Разложив вещи и художественные принадлежности, я уволилась на кровать. Поборола тяжесть насыщения и вспомнила о родителях.

Радуются небось, когда избавились.

Если мой отъезд принесёт им каплю счастья, то я готова смириться. Впрочем, здесь не так плохо. А ещё предчувствие чего-то хорошего, незабываемого и головокружительного кипятило кровь и отнимало сон.

Я верила, что завтра всё изменится. Жизнь подарит другой мир. Мир, который навсегда засядет в сердце, заняв непоколебимую позицию.