Стремящийся ввысь

2

Рассвет встал. Мелани сидела на дороге, пока машина не выгнала ее из ступора. Когда она покатилась к обочине, визг шин отозвался в ее ушах, как крик.

Ей хотелось кричать. О боже, она хотела кричать. Но ее горло было слишком сухим, царапаным и болезненным.

Все болело.

Мелани уставилась на свой многоквартирный дом. Она стояла там, как кирпич в грязи, дверь патио все еще широко открыта с тех пор, как ее мать...

Ее мать была бы в ярости, увидев всех насекомых, которые попадали в нее. Комары роились внутри, как облако, и один шершень жужжал в зияющую дыру в экране. Мелани вспомнила тот день, когда ее собака укусила эту дыру.

Собака, маленький шнауцер по кличке Миппи, в тот день одичала. Он царапал, кусил и цеплял все, что было в поле зрения. Ветеринар сказал, что, возможно, это был стресс от переезда, но Мелани всегда подозревала что-то другое, что-то злое, за поведением ее маленькой Миппи. Дыра в экране была последней каплей ее матери. Миппи каталась по полу, рыча и извиваясь, как будто у нее был приступ, а затем она встала и выкусила огромный кусок из двери экрана. На следующий день Мелани и ее мать отвезли Миппи к ветеринару, чтобы его уложили. Мелани вспомнила тогда лицо маленькой Миппи, совершенно спокойная и застенчивая. Миппи знала. Люди говорят, что собаки всегда знают. Мелани не верила им, пока Миппи не посмотрела на нее, как будто сказала, что сожалеет и, пожалуйста, я заслуживаю еще одного шанса. Ветеринар даже не позволил Мелани остаться в комнате, когда они делали инъекцию. Мелани вспомнила, как ее мать вздохнула с облегчением. Она вспомнила, что ненавидела ее за это. Где-то в глубине души Мелани, глядя на разорванное отверстие в экране, дрожа в холодном утреннем воздухе с коленями, поцарапанными на бордюре, Мелани все еще ненавидела свою мать за это.

Но потом Мелани вспомнила, как ее мать бежала к ней и Гривгасу, и как ее труп плюхнулся по земле, как рэгдолл, когда его утащили.

Все было не так. Все было так неправильно.

Мелани должна быть неуклюжей, вытаскивая себя из постели прямо сейчас; или игнорировать будильник, пока не услышит решительный пинок в дверь своей спальни. Она должна бормотать на свою мать из-под одеяла в течение «еще пяти минут», и она должна закатывать одеяло обратно на голову, чтобы спать еще полчаса. Затем она должна была упасть с постели, когда ее желудок зарычал, и отправиться на кухню за подгоревшими блинами и лекцией о том, как не отставать от занятий. Это то, что она делала бы обычным утром.

Мелани уже пропускала «обычное утро».

За ней кто-то стоял. Часы Мелани подали звуковой сигнал, сказав ей, что автобус будет за углом всего через несколько минут. Благодарная за отвлечение, Мелани повернулась и встала, чтобы увидеть, кто там стоит.

Он был среднего роста для старшеклассника, более худой, чем долговязый, но все же на худой стороне. Мелани задавалась вопросом, почему она никогда раньше не замечала его на своей остановке. Его шокирующие розовые колючие волосы наверняка выделялись бы для любого. Он выглядел как ювенильный панк-рокер. Черт возьми, он даже был одет в кожу.

Она, должно быть, смотрела, потому что он посмотрел на нее самым грязным взглядом и сказал: «На что ты смотровь, сука?»

Мелани сломалась прямо перед ним, все рыдания, извинения и все, что она могла придумать, чтобы сказать о том, как ужасно она себя чувствовала. Парень выглядел положительно ошеломленным, но ничего не сказал. Сумка Мелани упала с ее плеча; беспорядок из гранолы и шоколадных батончиков, бутылка с водой, капающая возле обода, мешок кешью Ziploc, пять комиксов и зубная щетка вывалились в одну гигантскую кучу. Ее ноутбук и зарядное устройство собирались выскользнуть поверх всего этого, но панк-рокер наклонился и поймал его раньше, чем смог. Мелани принюхалась, все еще плача, и засунула содержимое своей сумки туда, где они должны были быть.

«Смотри, — сказал панк-рокер с малейшим намеком на искренность, — извините, что твоя жизнь отстой в порядке. Ты просто смотрел на меня смешно. Шиш».

Мелани все еще была не чем иным, как связкой рыданий и скул, когда автобус закруглился за углом, направляясь к автобусной остановке. Панк-рокер поспешил сесть в автобус, чтобы сесть как можно дальше назад. Он плюхнулся вниз и открыл единственное, что он нес с собой, рваную красную тетрадь, на новую страницу и вырвал карандаш из-за уха, чтобы царапать.

Если бы вы спросили Мелани после факта, она не смогла бы сказать вам, почему она села в автобус. Может быть, она искала что-то похожее на нормальность. Может быть, она просто поладила, потому что это было перед ней. Как бы то ни было, она села в автобус и заняла свое место в восьмом ряду. И когда в школе распахнулись двери, она вышла и фактически пошла в класс.

День проходил в приглушенном оцепенении переполненных залов и зловонии плохой еды в кафетерии. Мелани вернулась к реальности только тогда, когда она закругляла за угол в восточном зале школы и врезалась прямо в кого-то. Они оба упали назад, и Мелани споткнулась на коленях, чтобы поднять свой ноутбук и сумку с кешью.

Она даже не думала смотреть, кто это был, пока он не сказал: «Ты птенец с автобусной остановки».

Боже, как будто ее день не мог стать хуже. —Извините, — сказала Мелани, желая выбраться оттуда и идти в следующий класс. Они вдвоем подняли себя и вытерлись. «Хм. Класс», — сказала Мелани и повернулась, чтобы уйти.

Панк-рокер зацепился за рукав. Она повернулась к нему лицом. Ее лицо было бесчувственным, как фарфор. «Ты хочешь рассказать мне, что это было сегодня утром?» — спросил он.

— Нет.

Раздался предупреждающий звонок. Две минуты, чтобы добраться до биологии. Панк-рокер не отпускал рукав Мелани. «Почему ты должен быть таким трудным? Я знаю, что ты не сломался только потому, что я назвал тебя сукой», — сказал он.

Ее зубы скрежещут. Мелани сжала кулак и почувствовала, как тепло изнутри поднимается к ее лицу.

А потом она ударила его. Это шокировало его настолько, что он отпустил, и Мелани бросилась в биологию.

Она была слишком далеко, чтобы слышать его нервную хищность, слишком далеко, чтобы видеть, как он потирает боковую часть челюсти и ухмыляется.

Биология была адом. Мелани не только опоздала и получила направление декана, они занимались анатомией. Независимо от того, на чем еще она пыталась сосредоточиться, Мелани продолжала зацикливаться на своей матери. Технический рисунок мышц ног имплантировал изображение левой ноги ее матери, неловко сгибающейся в сторону, когда она висела на заполненном слизью рту Гривгаса, щелчка-щелчка-щелчка, когда ее черные насосы хлопали по тротуару в выбоинах и выходили из него. Кровеносная система напомнила Мелани о крови, капающей из живота ее матери; царапины ее коленей, которые оставляли смелые красноватые линии на улице, которые становились все более размытыми, чем дальше Гривгас тащил ее. Именно дыхательная система заставляла Мелани затаиться и хлебать по боковой части лабораторного стола.

Это были последние слова ее матери, которые она вспомнила в то время. "М-мелани... М-мелани...»

Учитель не очень сочувствовал, когда попросил партнера Мелани по лаборатории сопроводить ее в кабинет медсестры, и ее партнер по лаборатории был слишком взволнован, чтобы спросить о чем-либо. Они бодро шли к кабинету медсестры, не говоря ни слова, а затем партнер Мелани по лаборатории побежала, чтобы вернуться в класс.

Мелани сидела и дрожала в неуравновешенном кресле медсестры. Медсестра была тучная, крупнокостная женщина с рыхлыми волосами, завязанными в птичьем гнезде. Одна крошечная завитка седых каштановых волос выскользнула из ее повязки вместе с шариком пота перед ее правым ухом. Медсестра суетилась в комнате и выходила из нее, суетясь над тем, какой тип формы будет уместен в такой ситуации. Когда она, наконец, добралась до осмотра Мелани, Мелани (по крайней мере, временно) преодолела тошноту.

«Хорошо, тогда, — обратила внимание медсестра на Мелани, — Мелани, не так ли? Значит, вас вырвало на уроке биологии? Вы ели что-то странное за последние несколько дней? Есть ли у вас какие-либо гриппоподобные симптомы? Лихорадка, боль в животе, тошнота и тому подобное?»

— Нет.

«Ну, ты все еще чувствуешь, что тебя может бросить?»

— Нет. Мелани подумала про себя, насколько глупой она, должно быть, была, придя в школу сегодня. С другой стороны, это не было похоже на то, что она могла заставить себя вернуться домой. Она овладела искусством канавы в седьмом классе, но теперь, когда ей нечего было возвращаться к своим «эпическим навыкам ниндзя», казалось таким бессмысленным.

Она хотела спать. Она сказала об этом медсестре.

Мелани в конечном итоге вернулась в класс с небольшим листком бумаги, в которой говорилось, что теперь она в порядке и ей не разрешается покидать кампус, если она снова не ударит. Она использовала его в качестве поддельного пропуска в зал и пряталась в ванной в течение часа. Там было жутко тихо, когда шли занятия. Она ожидала, что по крайней мере один человек придет, но никто никогда этого не делал.

То есть до тех пор, пока не прозвенел колокол. Мелани знала лучше, чем оставаться в ванной во время проходного периода и проталкивала мимо всех блондинок, когда они входили в ванную комнату в одном гигантском облаке чирлидера.

«Эй, смотри!» Один из них сказал Мелани, когда она оттолкнула их от своего пути.

Мелани каким-то образом удалось выбраться из ванной комнаты и спуститься по коридору мимо сгустка болтающих идиотов возле кафетерия, когда она заметила свою старую дверь для отдыха. Быстро взглянув на коридор, Мелани воспользовалась единственным шансом, чтобы подмчаться к двери и сбежать.

Там он снова оказался. Панк-рокер, намеренно засовывая руки в карманы своих кожаных штанов, ждал прямо у металлической двери, ведущей на футбольное поле, когда Мелани ворвалась, готовая сделать перерыв для него. Она остановилась и проглотила. Дверь закрылась и захлопнулась, заперев их обоих снаружи.

«И она тоже канава! Не могу дождаться, чтобы увидеть, какие еще трюки вы получили в рукаве», — сказал он с кривой ухмылкой.

«Посмотри, кто говорит, сталкер». Мелани взглянула. Если бы она когда-нибудь попала в кулачный бой, сегодня был бы день. Не осталось никого, кто бы на нее кричал; не осталось никого, кто занимался бы заземлением и домашними делами. Никто не был оставлен заботиться. И этот парень, этот панк-рокер Джеркофф, всерьез просил об этом. «Почему, черт возьми, ты хочешь знать, что со мной происходит? У тебя есть какой-то ф***ш, чувак?»

Панк-рокер вытащил руки из карманов и подъехал ближе. «Извините меня, если я хочу знать, что может сделать кого-то настолько расстроенным, что он выпячит глаза перед незнакомцем! Извините меня, если, может быть, я хочу помочь! Вы знаете, вы такие же, как и все остальные, ноете о том, насколько ваша жизнь отстой, а затем идете и судите всех остальных! Я даже не знаю, почему я беспокоился о том, чтобы загнать тебя в угол!»

«Ага! Ты сталкер!» Мелани наслаждалась триумфом, указывая на это.

«Дело не в этом», — прорычал панк-рокер.

Слабый ветерок свистел траве. Казалось, что он вечно ждет, когда кто-то заговорит. Тогда панк-рокер пнул грязь своими пристегнутыми ботинками, покачал головой и начал топать в сторону футбольного поля. И Мелани последовала за ним. Он заинтриговал ее так же, как она заинтриговала его.

Солнце запекло.

— Ты действительно хочешь знать? — сказала Мелани. Они сидели сейчас, ни один из них не заботился о пятнах травы, которые обязательно были на их дне, когда они встали.

Расстроенный и саркастический, он сказал: «Да. Я действительно хочу знать».

Мелани извергла свою историю с фактом, что только тот, кто сам не верил, что это на самом деле произошло, может справиться. «Мама сказала мне, что собирается у***ь папу бензопилой, но выдохлась из-за своей рыбы, и я бросился на днях и обнаружил гигантское у******о на дороге, поедающего склизкого монстра, который пришел и съел мою мертвую мать, когда она побежала за мной, чтобы сказать мне, чтобы я вернулся, когда я собираюсь убежать и уйти навсегда, а потом я просто сидел на автобусной остановке до утра, а потом ты назвал меня сукой, и вот мы здесь». Она даже не делала вдоха, пока не закончила.

«Дерьмо».

— Ага.

Тишина, а затем: «Это чертовски круто».

«Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю», — сказала Мелани и растянулась на спине, чтобы посмотреть на небо с преувеличенным ворчанием. «Я так устал». Все, что она хотела сделать, это спать. Навсегда, если это возможно.

«Так что, если эта ваша история действительно правдива, то вам некуда идти, верно?»

Мелани не хотела думать об этом. Она больше не хотела ни о чем думать. Она перевернулась на бок, чтобы отойти от него лицом.

«Я так и не узнал твоего имени».

Он просто не мог заткнуться, не так ли? Что бы ни. — Мелани, — зевнула она. Солнце было приятным. Это была единственная приятная вещь, которую она чувствовала весь день. Она хотела насладиться этим, но облако прервалось, украв его с неба и заставив Мелани перейти в неудобную полутень. Она бы пожаловалась на это, если бы это было в любой другой день, если бы она не чувствовала, что мир против нее, если бы она не была так чертовски уставшей.

«Я Стив, — сказал ей панк-рокер, — но люди почему-то называют меня Кендо».

«Это приятно».

«Ты выглядишь измученным».

«Джи, спасибо».

Кендо встал и вытер себя. «Если ты собираешься спать, сделай это где-нибудь менее очевидно. Я знаю способ выбраться отсюда, не привлекая слишком много внимания».

Мелани снова перевернулась на спину и уставилась на него. Его силуэт потемнел в ее видении, когда солнце выпрыгивало из-за облаков.

«Ты плачешь», — сказал Кендо и встал на колени.

«Нет, я не так», — сказала Мелани, ожидая, что это будет звучать пассивно, но когда она услышала себя, она поняла, что это правда. Она сделала вдох так глубоко, что чуть не задохнулась в воздухе. Это было все, что она могла сделать, чтобы подавить нытье в горле. «Нет. Я нет», — повторила она еще менее убедительно.

Мелани отказала Кендо в руке, отшлепала ее. Она не давала ему удовлетворения от помощи ей. Вы шутите. Не сегодня. Сегодня отстой, и так и осталось, и Мелани упивалась этим; это болезненное утешительное представление о том, что хуже быть не может. Как только она пыталась сделать свою жизнь лучше, она разваливалась в два раза тяжелее и в три раза быстрее. Так было и раньше. Это произойдет снова.

Это произошло вчера.

Клак-клэк-клэк.

Мелани, должно быть, выглядела действительно не в своей близости, потому что Кендо махал рукой перед ее лицом, когда она возвращалась к реальности.

— Ты все еще со мной?

Желчь снова поднималась; Мелани тряслась от холодного озноба, который задерживался в ее плечах гораздо дольше, чем следовало бы. Тяжело глотая, она поднялась на согнутые, неустойчивые ноги и начала бежать. Она слышала, как Кендо кричит за ней, чувствовала, как кровь проникает в кончики ее ушей, чувствовала запах ее слез, пота и соленой кожи, вспоминала все, что она чувствовала, когда впервые столкнулась с Гривгами. Весь этот страх, все это сожаление, все, от извивающейся белки под ее источкой и ее единственного глазного яблока, которое кружилось в ее собственной мясистой чашке Петри, до того, как ее слизистая кожа кувыркалась сама по себе, когда она схватила искривленое тело своей матери и убежала, как монстр фильма.

Мелани вспомнила, что она сказала; она вспомнила его беспечный, даже любопытный тон.

"М'мелани."

Ее сердце колотилось так сильно, так быстро; это соответствовало ее ускоренным шагам. Она подумала, что если он будет биться быстрее, он может взорваться.

Почему? Почему она бежала? Она знала, что ей некуда идти. Она слышала, как тяжелые подгоняющиеся ботинки Кендо взмахивали все быстрее.

"Подождите!" Он кричал на нее снова и снова.

Мелани не знала, когда школа исчезла из поля зрения. Она не могла вспомнить, как проезжала мимо Лейк-авеню и Центр-драйв, не могла вспомнить, как виляла и выходила из деревьев в парке Грейсмари. Все, что она знала теперь, это то, что она задыхалась и всасывала столько кислорода, сколько могла, с каждым вдохом. Кендо пробежал последние несколько шагов и наклонился, чтобы отдышаться.

«Черт возьми, — сказал Кендо, вздохнув, — ты можешь бежать».

Мелани проигнорировала его. Она посмотрела на оживленную улицу перед собой. Корвет с открытой крышей сигналил, проезя мимо.

Затем была еще одна машина, мчащаясь ближе, машину Мелани узнала; белый четырехдверный седан с вмятиной в переднем бампере. Ее разум вспомнил, как ее мать перевернулась через верх и совершила аварийную посадку с ужасающим стуком, стуком и ревущими шинами, когда водитель убежал. Покалывая от предвкушения и тревоги, все это перепуталось в одну решающую эмоцию, Мелани сделала один шаг на дорогу.

Какой идеальный способ закончить день.

Только Мелани не рассчитывала на то, что Кендо будет там, не рассчитывала на то, что он вытащит ее с дороги, как только водитель начал сворачивать.

И она определенно не рассчитывала на то, что приземлится на него так сильно, что он опрокинулся.

Кендо посмотрел на нее с привычью в глазах, которая, возможно, была понимающей и, возможно, жалкой. Его хватка на ее плечах сжалась.

«Пожалуйста, — сказал он от всего сердца, — не делай этого снова». Белый седан был уже в миле вверх по дороге. К настоящему времени движение транспорта замедлилось настолько, что одновременно проезжало только одна или две машины.

Гнев раздулся в Мелани, как пар в покрытом горшке. Она вырвала плечи из тисков Кендо и оторвала себя от него. «Зачем ты меня останавливаешь! Почему! Разве вы не понимаете? У меня ничего не осталось! И теперь вы мешаете! Просто оставь меня! Я никогда не просил твоей помощи, и я не хочу этого, и я особенно не хочу, чтобы ты преследовал меня, куда бы я ни пошел!»

"Мелани-"

«Убирайся отсюда!»

Жалость в Кендо перевернулась до чистой свирепости. «Ты слушаешь меня, — сказал Кендо в низком рычании, поднявшись на ноги, чтобы возвышаться над Мелани, — разве ты никогда не делаешь этого снова, ты понял это?» Его глаза на мгновение вспыхнули яростью, а затем она исчезла, и он смирился, вздохнув так долго и громко. «Только не делай», — тихо повторил он.

Мелани не ответила. Она не призналась ему, что он напугал ее на мгновение.

И наблюдая за проехав едю машинами, она даже не признавалась себе, что он передумал.

Кендо наклонился и протянул руку Мелани. «Посмотри, — сказал он ей, — я был там, где ты сейчас нажмешься. Вы думаете, что не для чего жить, не осталось никого, к чему можно было бы пойти. Но есть всегда. Всегда есть кто-то».

Мелани смотрела на него с каждой унцией разъяренной страсти, которая у нее была. Тем не менее, его рука оставалась протянутой, готовой поднять ее, если она только что потянется к нему. Двигатели автомобилей с увеличением приближались к головной боли. Казалось, проходили часы, когда Кендо стоял там, статуя с вытянутой рукой и манящей.

Это чувство усталости вернулось к Мелани бурной волной. У нее закружилась голова. На самом деле она не собиралась хватать Кендо за руку, но это было единственное, что было в пределах досягаемости, чтобы помочь стабилизировать себя, чтобы она не упала назад.

Кендо помог ей подняться, твердый и нежный. «У меня есть ты», — сказал он. Затем он посмотрел на дорогу и поворачивал шею, чтобы увидеть заходящее солнце, все время держа руку Мелани в своей. Он сказал ей, что пытается придумать, в каком направлении идти.

Мысль поразила Мелани. Она застонала от самого глубоко раздраженного стона, который кендо когда-либо слышал; это было скуление и стон, смешанные вместе, а затем удлиняющиеся, становясь все громче и громче, пока, наконец, он не стал достаточно громким, чтобы отпугнуть стаю уток, которые валялись на другой стороне улицы.

— Что случилось? — спросил Кендо, растерянный.

«Моя сумка, — проворчала Мелани, — она все еще в школе, на футбольном поле».

«Хочешь вернуться за этим?»

Ветер становился холодным. Мелани дрожала. Ее живот зарычал. «Ну, просто моя еда была там». Теперь, когда Мелани сосредоточилась на этом, у нее болел живот. Казалось, что он взбивался и выходил и пересяал сам по себе. Она ничего не ела, и ее недостаток сна догонял ее тоже. Бег был ужасной идеей. Она начала чувствовать себя горячей, потея намного больше, чем должна была бы в прохладную погоду. Ее голова плавала, и крошечные частицы света танцевали перед ее глазами.

Она почувствовала, как ее колени сгибаются, и слабо услышала голос Кендо, но тогда мир стал черным.