10
3042 Слова
Деньги были тяжелыми. Их привезли в двух чемоданах по двадцать килограммов в каждом, и Тезка втянул их в самолет через приоткрытую дверь.
— А может быть, они фальшивые? «Куклу» подкинули... — предположил Сивый, глядя на аккуратно уложенные пачки долларов.
— Вряд ли. Наше государство, конечно, мухлюет, но, как любой шулер, не любит попадаться. Представляешь, что может начаться. Государство-фальшивомонетчик. Россия изготавливает фальшивую американскую валюту якобы для выкупа заложников, а на самом деле, чтобы подорвать финансовую мощь Соединенных Штатов. Уж если нам напакостят, то по-другому, — возразил Храмов.
— Для этого нужно знать, кому пакостить, — заметил Тезка. — Они, похоже, нас до сих пор не установили. Улетим и ищи ветра в поле.
— Сплюнь через плечо, — посоветовал Сивый.
Они сидели между передним и задним салонами на корточках. Мимо прошмыгнула стюардесса с подносом. Она покосилась на сидящих, чемодан с деньгами, и глаза ее алчно блеснули. Храмов закрыл чемодан и усмехнулся:
— Не стоит нервировать пассажиров, а то еще национализируют нашу собственность.
Самолет качнуло. Он тронулся с места и начал выруливать на взлетную полосу. В аэропорту объявили посадку на задержанные рейсы.
Время рейса пролетело незаметно. Самолет пробежался по посадочной полосе и остановился, заглушив двигатели. Храмов отдернул занавеску и глянул в иллюминатор. Они находились недалеко от здания Израильского аэровокзала. К самолету подкатила вереница лимузинов. Из них начали выскакивать люди в форме, с короткоствольными автоматами и располагаться в одном им известном порядке.
Храмов усмехнулся: «Прямо-таки почетный караул. Не хватает только ковровой дорожки и военного оркестра». Он поднял глаза и уперся взглядом в безоблачное пронзительно-голубое небо. «Израиль. В кои бы веки я сюда попал». Потом покосился на Машу. Она безмятежно спала у него на плече и тихонько посапывала. Храмов слегка шевельнулся и ткнулся подбородком в девичью головку. — Приехали.
Он посмотрел на часы и, забравшись под маску, машинально провел ладонью по щеке. «Побриться бы не мешало... А плевать! Все равно не видно».
Девушка открыла глаза и некоторое время молчала. Потом слегка привстала, поправила задравшееся платье и уставилась на Храмова круглыми серыми глазами.
— Мы уже в Израиле? В Тель-Авиве?
— На реке Ориноко. Где гуляет Гиппопо. — Он криво усмехнулся и почувствовал нарастающее нервное напряжение, эдакую душевную зябкость.
В проеме показалась фигура Сивого.
— Пилоты просят их выпустить.
— Пускай идут. И пусть передадут, чтоб сюда прислали кого-нибудь, с кем можно решать вопросы. Тезка, подстрахуй.
Массивный Тезка взвел автомат и скрылся вслед за Сивым. Клацнула отпирающаяся дверь. Пахнуло жаром. Храмов встряхнулся и сделал несколько вращательных движений плечами.
«Перспективы мутные. Надо связаться с Саидом. Он что-нибудь прояснит».
Из-под сиденья появился «дипломат» с компьютером. Как только крышка была открыта, запиликал зуммер вызова: «Это Саид!» Храмов включил питание и вошел в сеанс связи. На мониторе показался текст:
«Я ЗНАЮ, ЧТО ТЫ УЖЕ ЗДЕСЬ. НЕ ПОДДАВАЙСЯ НИ НА КАКИЕ ПРОВОКАЦИИ - ВСЕ СОГЛАСОВАНО. ТЕБЯ ДОЛЖНЫ ДОВЕЗТИ ДО САНИТАРНОЙ ЗОНЫ. ТАМ ВАС ВСТРЕТЯТ МОИ ЛЮДИ И ПРОИЗВЕДУТ ОБМЕН. ВАМ ПРИДЕТСЯ РАЗОРУЖИТЬСЯ, НЕ ВЫХОДЯ ИЗ САМОЛЕТА. ЭТО ВХОДИТ В УСЛОВИЯ Д0ГОВОРА. ПОДТВЕРДИ ПОЛУЧЕНИЕ. САИД».
Вскоре в сеть ушел ответ:
«СООБЩЕНИЕ ПОЛУЧИЛ. ДО СКОРОЙ ВСТРЕЧИ. ХРАМ».
Храмов облегченно вздохнул: «Вроде бы все складывается как надо, но Бог ею знает. Сдадим оружие, а потом нас затолкают как обезьян и клетку, и начнется очередная еврейско-арабская разборка. Но здесь я парадом не командую. Здесь черт знает, кто им командует! Ладно, начнем, а там как судьба распорядится».
Показалась голова Сивого.
— По трапу поднимаются четыре человека. Что делать?
— Пусти одного — здесь не Кнессет.
— А переводчик? — поинтересовался Сивый.
— Какой еще переводчик! В этой стране каждый третий говорит по-русски.
Храмов встал. Маша поджала ноги, чтобы он смог пройти. Храмов оступился и машинально оперся на плечо девушки. Она подняла глаза. Храмов неожиданно смутился и отвел взгляд.
— Я ненадолго, — буркнул он. Опять появился Сивый.
— Вместе с представителем просится какая-то корреспондентка.
— Корреспондентка... — Храмов на секунду задумался. — Корреспондентку впусти. Дадим эксклюзивное интервью.
Вскоре появился крепкий мужчина в белой рубашке с подкатанными рукавами и асимметричным лицом. Его сопровождала стильная дама с пышными волнистыми волосами и осиной талией. Она вышагивала подиумным шагом, демонстрируя мускулистые длинные ноги и пупок, кокетливо подмигивающий из-под короткого топика. Ее короткая юбка мышиного цвета больше напоминала набедренную повязку и, как магнитом, притягивала взгляды мужской составляющей самолета.
Они, как сквозь строй, миновали передний салон, где находились заложники, и прошествовали в задний.
— Я представитель МОССАДа, — важно заявил израильтянин. Он говорил по-русски с легким местечковым акцентом.
— А я представляю сам себя, — сказал Храмов, мазнул взглядом по прелестям корреспондентки и усмехнулся: «А не соблазнить ли они меня хотят?» Потом предложил вошедшим сесть и добавил: — Излагайте. Я вас слушаю.
— Была б моя воля, я б тебе изложил. — Глаза представителя МОССАДа впились в Храмова злыми колючками.
— А ты не боишься остаться здесь навечно? — мгновенно отреагировал тот и демонстративно щелкнул затвором автомата. — А потом я продолжу переговоры с кем-нибудь другим, более вежливым. В каком-нибудь Бердичеве ты так бы не вякал. Ну что выставил буркалы — говори, что надо, и вали отсюда.
Пришедший выдавил на лице улыбку.
— Я пошутил. Узнаю извивы родного языка.
— Я тоже большой шутник. - Улыбка Храмова была безгранична. — Люблю пошутить. Иногда смертельно.
— Не будем ссориться, — окончательно сбавил тон моссадовец. — Мы предлагаем следующие условия обмена. — Он покосился на корреспондентку. Та положила на голые колени диктофон, но запись не включила. «Она такая же журналистка, как я зоолог. По-видимому, ее жестко проинструктировали», — прикинул Храмов.
— Для начала вы сложите оружие, и вас придется обыскать. В этом нет ничего страшного — у нас так принято, — начал излагать израильтянин. — Далее...
Разговор длился около получаса. Были обговорены все возможные детали и варианты предстоящей процедуры. Про ливанцев и Саида не прозвучало ни одного вопроса, а сказано лишь однажды и то вскользь.
«Здесь он пока не контролирует ситуацию, — хмуро подумай Храмов. — А вот разоружат меня, выведут отсюда и начнут допрашивать с пристрастием. Впрочем, я не много смогу им сообщить про ливанцев. О том, что учился вместе с Саидом? Я очень слабо себе представляю мотивы его комбинаций. Что еще? Нельзя показывать свое лицо и тем более давать фотографировать. Дойдет до российских спецслужб, передадут дело в Интерпол и будут гонять но всему свету, как волка...»
— Последнее условие, — сказал Храмов. — Мы должны все время находиться в масках.
— Это обговаривалось, — последовал ответ. — Еще что?
«А молодец Саид! — подумал Храмов. — В сообразительности ему не откажешь».
— Чем вы гарантируете нашу безопасность?
— За вас прогарантировали, — поморщился моссадовец. — Эти... Ну ладно, я пошел, а с вами пока побудет Рахель. Надеюсь, что вы ей не причините зла.
— Только с ее согласия, — парировал Храмов.
Когда моссадовец ушел, журналистка включила диктофон и, заученно улыбаясь, задала первый вопрос.
— Вы затеяли эту акцию ради денег? — Голос у нее был низкий и глубокий, он шел откуда-то из области живота, а в глазах пряталась многовековая печаль много пережившего народа.
— Деньги лишь инструмент, — пояснил Храмов. — Мне нужно было уехать из России. У меня появились неразрешимые разногласия с государственной властью.
— Вы хотите сказать, что уехали по политическим мотивам?
— Скорее по моральным. И еще для обеспечения личной безопасности.
— А при чем здесь мораль?
— Я возместил моральный ущерб. Добровольно или по суду мне вряд ли бы отдали, что полагается. Пришлось действовать таким способом.
— Жестокий способ. Ведь вы убивали заложников.
— Все заложники живы. Это была имитация. — Храмов вышел в передний салон и через минуту вернулся с заспанным Мишей. — Разве этот молодой человек похож на труп?
— Мертвее некуда, — буркнул Миша. — И еще изгадили костюм этой вонючей краской — до сих пор воняет.
Храмов махнул рукой, и лжепокойник вышел. Журналистка оценила юмор и от души рассмеялась.
— Это будет веселый репортаж, несмотря на мрачную тему. Хорошо. А вы можете подробней пояснить насчет морального ущерба?
— Без комментариев.
— Ваше право. А как обстоит дело просто с моралью? Вы изъяли из государственной казны приличную сумму денег. Это деньги налогоплательщиков. По сути дела, вы ограбили простых граждан? Так?
— Согласен. Но я готов вернуть эти деньги. Но только не один, а в компании.
— В какой компании? — не поняла журналистка. — Уточните.
— В компании с некоей группой власть имущих. — Храмов назвал фамилии нескольких российских высокопоставленных должностных лиц и чиновников. — Они украли из казны во много раз больше, чем я. Пускай они вернут деньги народу, а я тотчас же последую их примеру. Я даже готов с ними посидеть в одной тюремной камере, так сказать, за компанию. — Храмов усмехнулся.
— У вас есть доказательства, касающиеся... этих людей?
— Есть. Они находятся в сейфе одного из европейских банков. - Храмов вспомнил про Назаряна. Листок с его подписью был при себе. - Вот пускай эти высокопоставленные воры и подумают, стоит ли меня искать. А если искать, то я сказал зачем: совместно вернуть народу то, что у него награблено. А если со мной что-нибудь случится, то бумаги будут пущены в ход, эти деятели окажутся по уши в дерьме и вряд ли оттуда выберутся. Обязательно напишите об этом.
- А почему это не сделать сразу же? Опубликовать эти материалы!
- Я не борец за права человека.
— Последний вопрос. У вас осталась в России семья?
— Нет, я одинок.
— А у ваших... ммм... соратников?
— Без комментариев.
Когда Храмов вернулся к пассажирам, Маша внимательно смотрела в иллюминатор, пересев на его место.
— Похоже, что вам подали карету, сударь, — сказала она присевшему рядом Храмову. — Микроавтобус марки «Шевроле». Красиво жить не запретишь.
— Хочешь прокатиться с нами? — Внезапно в голове Храмова мелькнула озорная мысль. — Вот что... Я беру тебя с собой в качестве последнего заложника, для прикрытия. Будешь нашим щитом. Ты же не хочешь, чтобы меня убили. — Его губы расплылись в широкой улыбке.
Маша вздрогнула, некоторое время молчала, широко вытаращив глаза.
— Н-нет. Не хочу, — наконец вымолвила она. — Но ведь могут начать стрелять в вас, а случайно попасть в меня?
— В тебя трудно попасть — ты слишком воздушная. А если серьезно, то стрельба маловероятна. А потом... а потом, меня не интересует твое мнение. Ты заложница — вот и тащи свой крест до конца. К тому же... из самолета вас вряд ли выпустят. Продержат здесь бог знает сколько, а потом отправят в Москву. И ты не увидишь ничего, кроме этой взлетной полосы и здания аэровокзала. А так посмотришь на местную экзотику, всякие там святыни... А потом доберешься до Трабзона автобусами, а дальше на теплоходе до Сочи. Тебе ведь нужно было в Сочи?
— Да. — Девушка с трудом переваривала то, что он говорил. У нее не было страха перед главарем террористов. Она чисто по-женски чувствовала в нем надежного человека. И еще… Он ей откровенно нравился как мужчина. — А меня пропустят?
— Пропустят, пропустят. У меня в Ливане хорошие друзья.
— Согласна. — В Машином голосе прозвучала отчаянная решимость. —А если меня примут за вашу сообщницу?
— Да у тебя целый автобус свидетелей.
Они прошли сквозь строй полицейских, чувствуя на себе взгляды, полные злобы и презрения. С Машей проблем не возникло: Храмов связался по ее поводу с Саидом, а израильские власти мало интересовали русские заложники — им нужно было вызволять своих. Возле «Шевроле», кроме полицейских в форме, стояли несколько человек в штатском. С террористами они были подчеркнуто вежливы, а на Машу бросали недоуменные взгляды.
В машине, кроме команды Храмова и Маши, разместились еще несколько человек охраны, а при выезде с территории аэропорта к ним присоединился бронетранспортер.
Храмов бросил последний взгляд на самолет, одиноко стоявший на взлетной полосе. «А ведь это те самые налогоплательщики, тот самый ограбленный народ». Он посмотрел еще немного и отвернулся. На душе у него было скверно. Храмов не знал, что с ним произойдет дальше, но он твердо решил, чем займется в ближайшее время.
После ухода террористов бывшие заложники ощутили себя сиротами.
— А нас куда? — раздался чей-то голос из глубины салона.
— Вы пока побудете в самолете. Вас будут кормить, поить и после некоторых формальностей отправят на родину, в Москву, — пояснил мужчина в штатском.
По салону прошелестел всеобщий вздох негодования.
— Опять надули, — потухшим голосом прокомментировал мужик в кепке. Потом неожиданно вскочил, сбросил на пол свой головной убор и начал его с остервенением топтать. — Да пошли вы все...
Отборный русский мат пронесся над головами пассажиров и, вылетев через входной люк, вонзился в раскаленное израильское небо.
Поселились они в доме Саида. Сама процедура передачи не заняла много времени. Ливанцы встретили их где-то посередине санитарной зоны «Шевроле» с бронетранспортером подъехали к раздолбанному авиацией кирпичному строению. Рядом валялась длинная металлическая труба. Скорее всего, эти руины раньше были котельной.
Из строения вышли несколько бородатых ливанцев и коротко переговорили с представителями МОССАДа. Потом один из моссадовцев куда-то позвонил и все на этом закончилось. Тут же откуда-то вынырнули два лимузина, куда и пересел Храмов с товарищами. А по приезде в Бейрут Саид пригласил их к себе. Он имел двухэтажный каменный дом на окраине города, у самого моря.
Вечером Саид принес большой кувшин сухого вина, но выпили немного, да и разговор как-то не клеился. Сказывалась нервная усталость.
Когда Храмов остался с Саидом вдвоем, ливанец сказал:
— Тебе здесь нельзя оставаться долго. Наши политики как профурсетки — отдаются тому, кто больше платит. Ты свою миссию выполнил, и тебя сдадут, не моргнув глазом.
— А какую такую миссию я выполнил? Ты говорил про какой-то государственный интерес...
— Ну, понимаешь... — Саид слегка замялся. — Восток — штука тонкая, как говорится в одном вашем фильме. Израиль выставляет себя чуть ли не мировым оплотом борьбы с терроризмом. А тут создали прецедент, когда они безнаказанно пропустили террористов через свою территорию. Пусть и чужих. Это им еще долго будут припоминать при случае, а Ливану будет легче вести кое-какие переговоры. Подробности, надеюсь, тебя не интересуют? — Он остро посмотрел на Храмова.
— Не интересуют, — согласился тот. — Ты поможешь девочке уехать в Россию?
— Она разве не остается с тобой? — Саид заговорщицки подмигнул. — А мне показалось...
— Мало ли что тебе показалось, — отрубил Храмов.
— Ну что ж. В этих делах я тебе не советчик. Конечно, помогу.
Наутро, разделив деньги, Александр Храмов распрощался со своими соратниками. Теперь у каждого был свой путь. Саид уехал на службу, сказав, что к обеду будут готовы документы для Маши
— А я тебя представляла не таким, человек в маске. По крайней мере, не рыжим, — улыбнувшись, сказала девушка, когда они гуляли по городу. С тех пор как Храмов в первый раз снял маску, он часто замечал на своем лице внимательный, ищущий взгляд Маши.
— А каким ты меня представляла?
— Ну... черным или темно-русым.
— А я и есть темно-русый, даже скорее черный, — усмехнулся Храмов. — Просто перекрасился для маскировки. — Они проходили мимо дорогого магазина одежды. — Давай зайдем, купим тебе что-нибудь.
— А что именно? — Глаза у девушки загорелись.
— Все, — резюмировал Храмов, — платья ну... и так далее. На добрую память о бандите Шурике.
— А как твоя фамилия, Шурик? Кому письма писать?
— Так и пиши. Шурику, гражданину мира.
Неожиданно он заметил, что по щекам девушки катятся слезы.
- Маша, ну что ты!
- Не обращай внимания.
Уехать она решила ближе к вечеру, а пока наслаждалась общением с Храмовым, которого, как ей показалось, она полюбила. Но… Маша имела твердый характер и умела преодолевать собственные эмоции.
«А может быть так и лучше. Пусть лучше он останется в воспоминаниях».
Зайдя в комнату, где ночевала Маша, Саид заметил ее одежду, аккуратно сложенную стопочкой на низком столике. В ней девушка приехала из России. Саид сначала хотел выбросить тряпки, но... Вскоре к нему пришли двое парней в драных халатах и с разбойничьим блеском в глазах.
— Я знаю, что делать с той еврейкой, которую вы подстрелили в санитарной зоне. Израильтяне это видели, но не уверены, что убит их человек. И они захотят это узнать. Нужно им помочь. Вы же ночью утащили тело... Так переоденьте его в это... — Он ткнул пальцем в Машину одежду, - И верните обратно вместе с документами на имя Фомченко Марии Петровны. За свою евреи начнут мстить, шум поднимут, а русская заложница... ну что ж...
Когда автобус с Машей уехал, Саид посмотрел вслед, прикрываясь рукой от солнца, а потом взглянул на потускневшего Храмова. Немного подумав и, вспомнив о его нежном прощании с девушкой, подошел к нему, приняв какое-то решение.
- Она не доедет до Трабзона…
- Почему не доедет, - рассеянно спросил Храмов.
- Ее ликвидируют.
- Это как это!? – До Храмова быстро дошел смысл сказанного.
- Ну, ты же сам сказал, что у вас с ней ничего нет – вот мы и использовали ее для одной своей комбинации.
Саид вкратце изложил суть дела.
- Отмотать ситуацию нельзя?
- Ты же знаешь правила игры, Саша. – Саид стоял, потупив взгляд в песок.
- Из правил бывают исключения. Давай машину. Я ее верну, а там что-нибудь сообразим. Я придумаю, Саид – ты меня знаешь. Вместе придумаем.
- х**н с тобой! - неожиданно воскликнул Саид, вспомнив губкинскую общагу. – Сразу надо было говорить. Я дам отбой, но только через час твоя девица должна быть здесь.
Спустя несколько минут Храмов пылил по дороге на лимузине в сопровождении двух ливанцев. Они ни слова не знали по-русски, но говорить с ними у Храмова было не о чем. Нужно было догнать автобус.
«Ничего, тоже поживет гражданкой мира. Я ей объясню, что другого выхода нет. Она толковая девушка, она поймет… Да она вроде бы и не против. А что, если б я сразу предложил ей остаться… Согласилась бы? А отцу позвонит, что жива. Чуть позднее, когда все утрясется…».
Когда Фомченко увидел в сводке новостей, как его дочь уводят вместе с бандитами, он чуть не сошел с ума. «Зачем она им? Почему Маша не сопротивляется, не кричит, не просит, чтоб ее оставили?!»
Два последующих дня он ходил как в тумане, а на третий день до него дошла информация по оперативным каналам: его дочь нашли убитой в санитарной зоне на границе Израиля и Ливана. Об этом известил МОССАД.
Фомченко целую неделю после этого ничего не мог делать, а потом сумел взять себя в руки и принял решение.
«Я вас достану, где бы вы ни были. Всю жизнь на это положу. Я вас добуду!»
В Москве начались затяжные дожди. Без всякого просвета. Люди жаловались, проклинали погоду, но Фомченко было все равно. Он возвысился над миром и смотрел на жизнь из космоса.
А вновь спустился на землю, когда в некоторый день услышал в телефонной трубке голос дочери.
- Папа, это я, Маша. Я жива. Но…
А что было дальше? Да Бог его знает, что было дальше!
- Писатель
