Кавказцы в Великой Отечественной Войне.

10

             Последствия ашхабадского землетрясения.

     Парня звали Мурад. Честный, правдивый паренек.

  Он попал в мое поле зрения, когда я был чекистом.

  Мурад пригодился мне по оперативной нужде, он имел доступ к определенным секретам.

  Дело было летом 1997 года, в Баку стояла мучительная жара.

  Мы встретились с Мурадом на приморском бульваре, он был в бордовой сорочке с короткими рукавами, и я заметил, что у него левая рука не такая, как надо.

  Рука по локоть была тонкой, общипанной, изувеченной, чего не скажешь о его правой нормальной руке.

  Такое было у меня ощущение, будто его левый рукав кто - то съел по самую кость, изуродовал, там не было мяса, одна жилистая кость, покрытая веснушчатой кожей.

  Мурад заметив мое внимание, старался прятать руку в карман, или отводил за бедро.

  Мы направлялись вдоль берега к кафе попить пивка, или чаю, не помню уже что.

  Когда уселись за стол под тутом, я его спросил.

  - Что с твоей рукой?

  - Это старая история. Я был еще маленьким мальчиком. Если вам интересно, я могу рассказать - он виновато улыбнулся.

  Мне было интересно, да и делать пока было нечего. Мы ждали прихода третьего лица.

  Мурад изложил свой пересказ.

  - Это был 1982 год. Мне было тогда 11 лет, я с дедом побывал в Ашхабаде.

  Городок небольшой, одна четверть Баку. А может и одна пятая. Пустыня, духота, за городом бегают суслики, по пояс растет саксаул, а в городе все пьют чай, аксаккалы расселись в тени деревьев, и пьют чай. Женщин почти не видно.

  Мы оказались там случайно, проездом, через Ташкент.

  И вот мы с дедом гуляли по центру туркменской столицы. Кругом домики из глины, все как - то отстало выглядело там.

  Мне стало скучно.

  Приблизившись к городскому фонтану, я заметил на постаменте символику из бронзы.

  - Что это? - спросил я деда.

  - О!....Мурадик....это память от землетрясения. Знаменитое ашхабадское землетрясение. Не слышал? - охнув, заговорил мой дед.

  Я конечно слышал об ашхабадском землетрясении 1948 года. Я читал об этом, и от родственников своих я слышал не раз, что в октябре 1948 года Ашхабад был стерт с лица земли.

  По шкале Рихтера было 11 или 12 балов. Самый максимум!

  Из 150 тысяч жителей осталось в живых только 30 тысяч. И среди них был мой вот этот самый дедушка, с которым я прогуливался по запыленным улочкам Ашхабада.

  Я это все знал, я знал, что и дед был свидетелем той страшной трагедии, но о подробностях я не ведал.

  Я попросил рассказать деда о сценах той далекой трагедии 34 летней давности.

  Мы с дедулей присели на краю фонтана, журчала вода, мимо уныло проезжали старенькие машины, и дед стал вспоминать.

  - О....Мурад...О!....Вон, вон тот переулок, как сейчас помню, как вчера это было. Я оставался там, за поворотом, у тети своей.

  А толчки начались под утро. О - о - о!....Мурад! О-о-о-о!.....Люди выбегали и бежали сами не зная куда. Кругом трупы, огни горят, земля горит!...О!....- кричал он как - то проникновенно, что ли.

  - И что же было дед? - я не унимался, приблизился к нему, и всматривался в его глаза.

  Он чуть прослезился, желтая слеза потекла по его щеке, совсем незаметно всхлипнул.

  - Дед, ну говори уже! Что же тогда случилось? - я тронул его за плечо. Я не спускал с его глаз.

  - А знаешь, что случилось? - он как - то вдруг оживился. Привстал, на шаг отошел от фонтана, я тоже привстал. Он нахмурил лицо, стал напряженно вспоминать.

  - Это было страшно, Мурад! Очень страшно! Мурад! Я даже не знаю, как это описать тебе, - его глаза забегали. Он жадно глядел по сторонам, было видно, что он вспомнил кое - что.

  Неожиданно дед развел руки по сторонам, изображая птицу, и начал медленно, но энергично ходить вокруг меня.

  - Что с тобой дед? - улыбнулся я, и обернулся. Все - таки мы в городе находимся, а не в горах. Кругом множество людей.

  Потом он завопил, заорал буквально следующее: "Это было под утро, все летало, трещало, выло и ныло. У-у-у-у-у!!!!! Это был ад. У-у-у-у-у!!!!! Это была преисподняя! У-у-у-у-у!!!!! Я видел сатану!!!! Я видел дьявола!!! У-у-у-у-у!!!!! У-у-у-у-у!!!!!" - буянил дед.

  И в одно мгновенье он набежал на меня, притянул меня к себе, из всей силы ударил меня по голове, припал зубами к моему локтю, и стал откусывать мясо.

  Я был в шоке, ошеломлен, не знаю, что происходит.

  Но когда я увидел свою кровь, ломтики откусанного им мяса, мне стало ужасно больно, глаза больно было открыть, я опомнился, понял, что не до шуток.

  Очень испугался, чуть было сознание не потерял. Сцена была ужасная и кошмарная.

  Дед повалил меня на горячий асфальт, и с криками "Ау-у-у-у-у!!!!! Это был ад! Это была преисподняя!!!" продолжал откусывать и есть мое мясо. Мое мясо! Представляете.

  Я орал, звал на помощь, простирая руки к людям, и хорошо, что люди подоспели, иначе он меня сожрал бы живьем. А что? Я был тогда маленьким мальчишкой...

  Хотя один момент мне показалось, что толпа окаменела и смакует смертельной любви поединок.

  Я впервые заметил силу в моем деде. Ему было тогда 67 лет, и он меня съел бы, если бы не прохожие. Они его с трудом оторвали от меня.

  Вот и все.

  - А что с дедом потом? - задаю ему я вопрос.

  - Его поместили в психушку. Спятил он тогда. Так говорили, я его уже не видел. И там же скончался - был его робкий ответ.

…

                       Портрет Ататюрка. 

      Дело было в Стамбуле, в прошлом году.

  Я прогуливался по многолюдным шумным улицам Стамбула, кругом возвышаются минареты, купола, мечети, красивая древняя архитектура.

  Стамбул - это чересчур оживленный город, толкотня, суматоха, этакая восточная Москва. Но Стамбул - это город султанов, как это называют сами турки, и это так на самом деле.

  Современные бары и ночные клубы, роскошные магазины, аллеи мод и рестораны с изысканной кухней, и так далее и так далее до бесконечности.

  Я не собираюсь читателя знакомить со Стамбулом, возможно, он там был.

  Я хочу познакомить читателя с одним весьма интересным человеком.

  В Стамбуле познакомился я с ним случайно, он турок, зовут его Октай Зафер.

  Интересный был человек. Ему было лет 70, отсидел в стамбульской тюрьме 30 лет. Бывалый, матерый волчара. Не женат, и никогда не был женат. Детей также не имеет.

  Меня с ним познакомили турецкие журналисты, это произошло на окраине Стамбула, у ворот "Галата мехлеси".

  Мы уселись в кафе, пили чай с пирожными, благо турецкий и азербайджанский языки очень схожи, более схожи, чем русский с украинским.

  И поэтому проблем в общении не было.

  Попытаюсь описать Октая.

  Такой, сухонький, но жилистый старичок, лысоват, немного сутул, не курит, не ругается, по утрам делает зарядку.

  Одет был по старому, далеко не изысканно, красная байковая рубашка, серый в полоску пиджак, потертые джинсы.

  В процессе беседы часто краснел, но краснощекое его лицо привлекательное, физиономия напоминает русского актера Дворжецкого (фильм "Бег").

  Большие и открытые глаза смотрят многозначительно, будто что - то пытаются сказать.

  Щеки впалые, на лбу скапливались морщины, но около глаз их было мало.

  Но в тоже время в его облике не было абсолютно ничего грустного, ущемленного.

  Вроде бы человек половину жизни отсидел за решеткой, но выражение его было даже веселое.

  Минут пять мы молча пили чай, прикатывались, пришпоривались друг к другу. Он развалился полулежа на стуле - нарочно или нет, не знаю.

  Первым начал я.

  - Октай, скажите, за что вы сидели?... - сразу взял быка за рога.

  Он дул в дымящийся стакан ароматного чая, чуть глотнул его, и сухо, без чувств ответил:

  - А - а....какая разница? Было дело, вот и отсидел. Все в прошлом.

  - А говорят, что вы сидели в тюрьме как султан. Ну, то есть, у вас была отдельная камера, как номер в отеле, вы там кушали плов, к вам доставляли женщин, курили кальян и прочее и прочее. Разве не было такого? - я наехал на него нахрапом.

  Мой вопрос не был голословным, первичная информация об Октае была именно такова, мол, он не отсиживал, а кайфовал в тюрьме, он был более чем вор в законе. Это был супер авторитет, около него не курили, все молчали.

  - Если говорят, значит, так оно и было - совершенно просто ответил Октай. Хотя было очевидно, что ему это неприятно, легкая судорога пробежала по его лицу.

  Он вдруг ласково посмотрел на меня, по отцовски, как бы жалея меня, В этот миг он был доволен собою, но это не мешало ему располагать к себе собеседника.

  - Вы что, писать обо мне будете? - прибавил он через секунду.

  - Если хотите, то буду, - развязным видом ответил я.

  - Как хотите, - пробурчал он, как бы не боясь затрагивать эту тему.

  В этот момент мимо нашего стола проходила группа людей из 7 - 8 человек, целая ватага. Все они до единого быстро подошли к Октаю и с большим почтением здоровались с ним обеими руками. Трясли ему руки секунд 10-15.

  Когда они ушли, я обратился к нему:

  - Октай, уважаемый наш Октай, вас в Стамбуле уважают, и вот поэтому мне жутко интересно, за что? За что вас баловали в тюрьме? За что вы сидели более 30 лет в тюряге как король? Для этого должны быть веские основания, не правда ли?

  Он вздохнул, сложил перед собою руки, и начал рассказывать свою историю с большой даже охотой и с видимым удовольствием.

  - Это случилось в начале 70 годов. Мне было тогда 37 лет. Я был не женат, но собирался жениться на одной особе. Она была моя кузина, младше меня на 10 лет.

  И вот мы в тот вечер, 31 октября прогуливались на берегу Босфора. Было уже темно, сумерки.

  Вижу, навстречу шестеро русских пьяных моряков. Русские тогда были не частые гости в Турции, в те годы они были тут изредка, ведь у вас был СССР, закрытая страна.

  Но это были моряки, они были страшно пьяны, ругались, кричали, хоть я и не понимаю по русски, но все было и так ясно.

  Они сначала окружили нас, и как назло, рядом никого, улица пустая, безлюдная. Видимо так было суждено.

  Вот. Эти русские моряки вытащили свои ножи, и ругаясь, подтрунивая надо мной, приказали мне вывернуть карманы, а у моей девушке попросили сумочку.

  Сначала я растерялся и побледнел. Мы исполнили их приказ.

  Их было много, я не хотел крови, видит Аллах.

  Я вспыхнул, ужасно разозлился, но промолчал.

  Я осматривался по сторонам, искал, ждал какого нибудь прохожего, но все как будто вымерли.

  Потом один из этих русских ударил меня по лицу кулаком, удар пришелся под глаз, откуда искры повылетали, я взбесился, но опять выдержал, проглотил.

  Моя кузина вскрикнула, сплеснула руками, попросила их успокоится, не драться, а они еще больше резвились.

  Двое из них подошли к ней, к моей девушке, а один из них предложил пойти с ней. Я это понял по его жесту, по мимике, по глазам.

  Она хотела его оттолкнуть, но он дал ей пощечину.

  Я дернулся, рассердился, все внутри кипело, но я опять выждал, не сорвался. Русские это заметили, и усмехнулись.

  Но когда четверо из них подошли к портрету Ататюрка, он висел на витрине магазина, и демонстративно плюнули на него, точнее стали по очереди плеваться в портрет, я не выдержал.

  Это был уже край! Я уже знал, что это конец, но они сами вызвали меня на такой финал.

  Я превратился в бурю, в ураган, кровь закрыла мне глаза, я ничего не соображал.

  Я налетел на одного из стоящих близко, у него был большой кинжал с блестящей рукояткой.

  Ударом головы я снес его на асфальт, выхватил у него его нож, и воткнул ему в горло под челюсть. Кровь оттуда хлынула как фонтан.

  Остальные русские не ожидали, с секунду стояли шокированные, как памятники, разинув рты.

  Воспользовавшись этим, я успел пырнуть ножом еще двоих, они стояли правее меня.

  Одному удар пришелся в самое сердце, я даже с трудом его оттуда извлек. Но вытащить надо было, ведь остальные уже приходили в себя. Другому же в печень, я обнял его за шею и воткнул шпагой нож ему в печень. Я сам нарочно резанул его в печень.

  Оттуда хлынула черная кровь. Оба они рухнули вниз как палки.

  Очередной русский попытался ударить меня ножом, он стоял чуть сзади, но его движения были машинальные, после этого они все делали вхолостую.

  Увернувшись от его удара, я кинулся к нему, и прорезал на ходу ему горло. Он упал ниц, зажимая горло руками.

  Потом я стал бежать за остальными двумя моряками, один убежал, я его не догнал. Другой же недолго убегал от меня, я догнал его, пробежав за ним через всю улицу, совсем позабыв о своей кузине.

  Нагнав его, развернул за шиворот, свалил на землю, придавил его коленом, и шесть раз ударил его ножом в живот, оставив нож в животе.

  Вдруг вижу, кузина бежит ко мне, она навзрыд кричит, что там целое море крови, укорительно строго качает головой и дрожит от страха.

  Четверо из них умерли, один чудом выжил, другой же просто убежал.

  Меня посадили, дали пожизненное заключение, потом отменили, дали 40 лет, и отсидев 30, меня выпустили.

  Меня все поняли, поняли до последней черточки.

  Но о содеянном не жалею по сей день.

  Все - таки Ататюрк, это наше достояние, и оскорблять его не дано никому, тем более русским пьяным морякам.

  Это надо наказывать, и я стал их наказанием.

  Вот поэтому я жил в тюрьме как царь.

  - А как же твоя кузина? Она вышла замуж потом?...

  - Нет, нет. По сей день не замужем. Часто навещала меня, приносила в тюрьму передачу: гостинцы, сладости, виноград, пирог. Но мы не женились. Она сама не захотела выйти за меня. Как сама говорила, берегла мой образ про себя. Это ее дело.

  В этот момент трое карабинеров в серых спецовках в бордовых беретах присели за соседний стол. Заметив старика Октая, один из них, высокий турок, подошел к нашему столу, и склонил голову перед Октаем Зафером.

  - Салям алейкум, Октай аби - с большим уважением он поздоровался с ним.

  Чувствовалось, что Октай Зафер знатный авторитет, его безмерно любят и уважают.

  ...

  Я попрощался и уходил оттуда с двояким чувством:

  вроде бы патриотизм - это хорошая вещь, главная, нужная, необходимая.

  А с другой стороны, стоит ли перебарщивать, перегибать палку?

  Признаюсь, я был поражен выходкой Октая, я даже некоторое время не знал, что сказать, смотрел на него в глубочайшем удивлении.

  Но если читатель хочет узнать мой ответ на вопрос: нужен ли такой кровавый дикий патриотизм или нет?

  Мой ответ таков: иного патриотизма не бывает.

…

                              Клоун

  Аминь, да не ходи один!

  Я ехал в трамвае ?365. Уже было темно, мне было очень скушно, даже тоскливо. Хотелось заштопать душу, но чем? Сочилась из сердца пустота. Старческая нежность появилась во мне.

  Трамвай ехал, звенел, иногда сигналил своим гудком, он был почти пустой. Впереди одна пожилая женщина с авоськой, в середине мужик в сером пиджаке мышиного цвета, и я. Я сидел на заднем сиденье, горбился в окно, плавил лбом стекло, глядел в пробегающие мимо магазины, машины, прохожих.

  Тело мое ныло от усталости. Пару часов назад я был на банкете сына, в ресторане Белуга в отеле "Хайат Редженси". Я в разводе с женой, но все мероприятия сына я оплачиваю сам. Это мой долг.

  Вот и сегодня было весело, детишки бесились. Пацан мой учится в 6 классе.

  Пригласили известных певцов, накрыли стол, прекрасная кухня, 5 этажный торт. Даже клоун был необычный, разноцветно одетый, с длинными башмаками с приподнятыми кверху носками.

  Смешил всех дико. Я его почему - то запомнил. И смешил он как то необычно, серьезно что ли, по философски.

  Через остановку сошла женщина. Остались в салоне трамвая я, и тот мужчина в сером пиджаке. Трамвай был почти пуст, и воспользовавшись этим, я захотел закурить. Спичек у меня не было, мне показалось, что "серый" пассажир курящий, и я, придерживаясь за железные ручки сидений, и на ходу пошатываясь от тряски, подошел к нему.

  - Товарищ, у вас прикурить не найдется? - показывая ему свою сигарету, спросил.

  - Есть, должно быть...- ответил он.

  Его лицо и голос расположили меня к общению, на меня смотрели два больших зрачка, и через пару минут мы уже сидели рядом, курили прямо в трамвае.

  Я сидел сзади него, он повернулся боком, и выпуская дым на табличку "НЕ КУРИТЬ, НЕ СОРИТЬ", которая висела у окна, поддерживал беседу.

  - Скушно друг, очень скушно - говорю ему я.