Борьба за жизнь

5

Влада обернулась и посмотрела на отца. Его глаза, прежде такие строгие, теперь были полны противоречивых эмоций, словно бурный водоворот.

— Неужели ты думаешь, что я так просто отпущу тебя? Ты думаешь, что я так легко отпущу свою непослушную и неукротимую дочь? — его голос дрожал, как поверхность озера в шторм, выдавая его волнение.

Роберт спустился с крыльца и обнял Владу. А она, в ответ, уткнувшись в грудь отца, заплакала снова.

— Почему ты отказалась, чтобы твоё дело пересмотрели? — спросил с нежностью Роберт, поглядывая на свою повзрослевшую и похорошевшую дочь.

— Чего? — переспросила Влада, но когда смысл вопроса дошёл до неё, она сказала: — Я не отказывалась. Мне сказали, что это тебе отказали в пересмотре дела.

В этот момент дождь начал стихать, и первые лучи солнца пробились сквозь тучи, освещая сцену примирения, словно благословляя её своим светом.

На непроницаемом лице отца пробежала тень какого-то непонятного для Влады чувства. Он молчал, о чём-то серьёзно думая. И Влада боялась отвлечь его от этих размышлений. Раньше она никогда не видела отца в таком состоянии, или, может быть, просто не хотела этого замечать. В этот момент Влада действительно почувствовала себя виноватой в том, что на самом деле не совершала четыре года назад.

Роберт наконец отвлёкся от своих горестных размышлений о том, как кто-то вновь заставил страдать его семью, и главное — больше всего досталось той, которая была совершенно невиновна.

— Пошли в дом, — сказал Роберт, и все последовали за ним.

Влада не верила, что наконец-то дома — там, где тепло, уют, любовь и семья. В доме на неё набросилась мама, которая всё слышала. Она обнимала и целовала дочь, не желая выпускать из объятий, словно хотела напитать её любовью, как губка впитывает воду.

Потом бабушка и Людмила увели Владу на кухню, чтобы накормить. Усадив её за стол, они услышали:

— Почему вы мне не писали?

— Мы не писали из-за твоего отца, — ответила мама. — Лучше расскажи, как ты там жила?

— Извините, но я не хочу вспоминать об этом. Я жила там, как и все остальные. Лучше вы расскажите про себя. Кому вы наняли нянечку?

— У тебя родилась сестрёнка, — сказала мама. — Ей уже два с половиной года.

— А как вы её назвали?

— Кариной.

— Покажешь?

— Конечно, только сначала поешь.

— А можно мне поговорить со своей дочерью? — спросил Роберт, заходя на кухню. — Выйдите, пожалуйста, все…

— Роберт… — произнесла Людмила, пытаясь остановить мужа.

— Я сказал, выйдите!

Бабушка и Людмила вышли, а Роберт стоял, поджав губы, глядя на свою дочь. В его глазах отражалась буря эмоций. «Господи, как же мне попросить у неё прощения?» — думал он, чувствуя, как внутри него, словно родник, пробуждается давно забытое чувство вины, и от этого было больно и дискомфортно.

— Почему ты меня так не любишь? — спросила Влада дрожащим голосом, чувствуя, что к горлу словно поднимается ком страха, от которого хотелось броситься в слёзы. — Скажи, что я сделала не так? В чём я ошиблась? В чём ошибся ребёнок, которому едва исполнилось восемнадцать лет, став совершеннолетней, но не став успев стать взрослой по своей воли? За что ты меня так ненавидишь? Неужели я была настолько плохой дочерью, что ты так возненавидел меня?

— Я люблю тебя, — произнёс Роберт, пытаясь таким образом переубедить свою дочь.

— Неправда! Не ври! Ты никогда не любил меня. Ты никогда не дарил мне подарки! Не поздравлял с днём рождения! Ты никогда не говорил слова «люблю», даже когда я была маленькой. Ты не сказал мне ни одного доброго слова за всю мою жизнь. А вот брата моего ты всегда баловал. Баловал моего брата-близнеца, но не меня. Чем я хуже него? Тем, что я девочка? И Карину ты будешь так же ненавидеть?

Роберт со всего размаху влепил Владе пощёчину и сказал:

— Утихомирь свою истерику, замолчи и выслушай меня.

— Не буду я тебя слушать! Это ты меня выслушай! Из-за тебя я просидела четыре года в заключении. Из-за тебя мне отрубили палец, изуродовали лицо и всю мою жизнь. И всё из-за твоей работы и принципов… — Влада скинула со стола тарелки, которые разлетелись осколками по полу, словно льдины в бушующем потоке. — Ты даже не можешь представить, насколько испорчена моя жизнь. И тем более ты не можешь представить, как мне больно, когда вспоминаю, как меня украли, как надо мной издевались… А Олегу везёт, что он мальчик, и если бы выкрали его, то не смогли бы издеваться над ним так, как издевались надо мной!

— Они тебя изнасиловали? — спросил Роберт.

— Да, папа, они изнасиловали меня, ту, которой было всего восемнадцать лет, которая была ребёнком, ничего не смыслящим в жизни, нетронутую ни одним мужчиной. И из-за чего? Из-за тебя, из-за твоей работы. Я всё терпела с мыслями, что ты, может, забудешь, простишь меня за плохое поведение в детстве. Но я ошиблась… Я не встречала человека черствее тебя!

После этих слов Влада на волне негативных эмоций перевернула стол, и остатки посуды разлетелись по всему полу.

— Скажи, папа, ну почему я тогда не умерла? Почему они меня не убили? Почему заставили страдать? — её голос звучал как последний крик перед окончательным падением в бездну от безысходности.

Влада села возле перевёрнутого стола, рыдая навзрыд. Её слёзы, стекали по щекам, падая на пол. А Роберт стоял и не знал, что делать… По его щекам тоже текли слёзы — горькие, как морская вода, от чувства понимания, что дочь права. Он до этого момента и не представлял, сколько боли причинил ей. «Господи, ну почему всё так трудно? Что мне делать? Что мне сделать, чтобы она меня простила? Девочка, наверное, теперь ненавидит всех мужчин, а меня — сильнее всех!»

— Чёрт! — прорычал сквозь скупые мужские слёзы Роберт, пнув со всей силой ногой валявшуюся неподалёку перевёрнутую табуретку. Он ушёл с кухни, приговаривая: — Какой же я слабак!

Влада тем временем поднялась с пола, поставила разбросанную ею мебель на места. Её руки дрожали, еле справляясь с наведением своего же разгрома, но она старалась держаться.

— Простите, — сказала она, вытирая со щёк слёзы, когда на кухне уже стояли бабушка и Людмила. — Я сейчас всё уберу.

— Мы сами уберём, — отозвалась бабушка.

— Извини, бабушка, но я всегда сама убираю за собой.

— Странно слышать эти слова от тебя. Раньше ты никогда не убирала за собой.

— Это было в прошлой жизни, четыре года назад. А по прошествии этого времени я изменилась, всё то какой я была ранее ушло в небытие.

Влада быстро убрала осколки, подмела пол и, взяв свой рюкзак, сказала:

— Я пошла.

— Куда? — спросила с волнением Людмила.

— Мне нужно прогуляться… Сейчас я не хочу здесь оставаться. Мне нужно побыть одной, чтобы найти свой путь, понять чего я дальше хочу и смогу ли осознать всё то, что сейчас со мной произошло в разговоре с отцом.

— Когда ты вернёшься?

— Не знаю.

Влада вышла из дома и оглянулась. На крыльце стояла бабушка вышедшая за ней следом, её глаза, полные слёз, провожали внучку. Из дома в этот момент выскочил Олег и побежал за сестрой.

— Я с тобой, — сказал он.

— Тебе от папы не достанется? — спросила Влада.

— Нет. Я уже давно взрослый. Принимаю решения самостоятельно, — ответил Олег.

— А я хотела побыть одна, но, как говорится, одна голова хорошо, а две лучше. Пошли подумаем кое о чём… Ты на меня не злишься?

— За что?

— За то, что я говорила отцу на кухне про его любовь к нам.

— Мне не за что злиться на тебя, ты говорила правду. В твоих словах одна лишь правда. Только папа раньше не осознавал этого. Но… И меня-то он тоже не сильно любил, как тебе кажется. Хотя всё же его внимание доставалось мне больше, чем тебе, и в этом я тебе завидую. Именно поэтому я был замкнутым ребёнком. Мне было неловко находиться под пристальным наблюдением нашего общего отца, хоть и был для нас разным.