Кошачьи хроники

Пума. Ч.3

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Рейс КАГа «Осириса» лейтенанта Магнуссона длился четыре недели — вернувшись на «Десятку», он, не заходя домой, отправился в центр сертификации — у Кевина как раз заканчивался рабочий день. Локсли потребовалось почти два года, чтобы принять факт, что открытый космос больше не для него. Конечно, путешествовать он мог — при поддержке нейропротекторных препаратов, предназначенных для защиты поврежденного мозга во время гиперпрыжков. Но служить пилотом его бы уже никто не допустил.

Стать инструктором — вполне логичный шаг в этом случае: летать в атмосфере было разрешено практически без ограничений, потому Пума теперь натаскивал новичков, тестировал опытных, по большей части гражданских, пилотов. Центр был единым и для армейских структур, потому изредка удавалось пообщаться и с бывшими сослуживцами.

Всё достаточно удачно совпало — предложение места инструктора на «Десятке» и перевод «Осириса», на который Нильса взяли в авиагруппу, на эту же планету. Он подозревал в этом помощь сверхъестественных сил — но родители не сознавались. Тяжелые крейсеры действительно обычно дислоцировались на атмосферных базах — чтобы экипаж после длительных рейсов не сходил с ума от автономки.

Нильс пошел к рабочему кабинету мужа и прислонился к стене в ожидании — скоро должен подойти, а мозолить глаза разномастному народу не хотелось — и так их пару активно обсуждал персонал центра. Кевин злился — почему-то сейчас ему было действительно не наплевать. А вот Нильс не разделял его опасений, потому, завидев того подходящим к двери, перехватил Кевина за талию сзади и затащил в кабинет — завязалась легкая потасовка: естественно, Нильса узнали, но просто так сдаваться Локсли не хотелось, хоть силы были и не на его стороне.

Закончилось все очень логично для омеги — раздетого догола его разложили прямо на рабочем столе. Кевин обвил ногами торс Нильса и прикусил губу в предвкушении — слишком долго он ждал мужа в этот раз. Но Нильс не торопился — поддразнивал пальцами одной руки, второй — перекатывал яички.

— Тебе Док не говорил, что моё желание — закон? — ехидно спросил Кевин.

— Повинуюсь, — ухмыльнулся Нильс и убрал пальцы — теперь направляя член рукой внутрь.

Двигался он по-привычному жестко, вставляя до упора — в кабинете раздавались ритмичные шлепки бедер Нильса о задницу Кевина, которому в этот момент тоже стало плевать на пересуды коллег — так было хорошо. Нильс изредка замедлялся, с удовлетворением наблюдая, как его член входит во влажный и растянутый анус Локсли, слегка хлюпая смазкой. Тот прикусывал себя за запястье, сдерживая стоны. Быстрый оргазм настиг обоих практически одновременно — сказывалась длительная разлука.

Через несколько минут, приводя одежду в порядок, Кевин рассматривал себя в небольшое зеркало на стене — даже воротник-стойка форменной куртки не скрывал поставленную у основания шеи метку. Нильс специально не стал спускаться к ключицам — его можно понять, хотя Кевин не стал в тот момент разубеждать в том, что это фактически единственная гарантия его верности.

На самом деле, Локсли решил, что Магнуссон будет его единственным альфой (если согласится, конечно) еще до их разговора — как только Кевин очнулся в госпитале на Нарси. Когда он думал, что умирает в разбомбленном вайпере, последним его видением был Нильс. С его именем на губах он и пришел в себя. Уже позднее лейтенант Пибоди, первым оказавшийся на пороге палаты Пумы, поведал историю его спасения. Так Локсли и понял, что лицо альфы в тот миг не было видением. «Хватит бегать от судьбы!» — сказал он себе.

С самого первого момента Нильс буквально вскружил ему голову, да и не только голову, поэтому с каждым днём бороться с собой было всё сложнее — секс перестал приносить даже физическое удовлетворение, потом — возникло даже отвращение. К самому процессу, к себе. Но остановиться было сложно — он как будто нарочно провоцировал новичка, показывая самые темные стороны своей личности. А после разговора с Нильсом Кевин понял, что его презирают. Осознание больно укололо, нет, разорвало его нутро. Да и за что его любить? Ехидная шалава, разве что только хороший пилот. Но это не достоинство для омеги… Боль Локсли множилась с каждым днём. Нет, умирать он, вроде, не планировал, но вложил в последний бросок все свои израненные чувства…

Очнувшись, он понял, что всё сложилось: Нильс — его альфа. Что надо признаться, покориться, уткнуться носом в широкую грудь… Кроме того факта, конечно, что он стал калекой. Да, доктор сказал, что после примерно года реабилитации он сможет вернуться к полноценной жизни, но вот летать в космосе без колес уже не сможет. А значит, его единственное преимущество перед другими представителями слабого пола исчезло. Теперь уже точно он не нужен Нильсу — найдёт себе другого, без таких проблем.

Но несмотря на опасения, Нильс отдавал все возможные силы, чтобы помочь Кевину реабилитироваться, внушая веру, что раз он вырвал своего омегу из цепких пальцев смерти, то уж с последствиями травмы они справятся. Так и вышло — Локсли вернулся к нормальной жизни. Жизни вместе с Нильсом.

Кевин поправил воротник, одернул куртку со спины, разгладил плотную ткань спереди и повернулся в профиль, оценивая. Погладил живот — он практически еще не был заметен в одежде. Нильс подошел сзади, обхватил его руками и положил голову на плечо.

— Пума, поехали домой, — сказал альфа. — Я месяц нормально не мылся, помираю.

— Кстати, о доме… Я чокнусь в одиночестве в этих хоромах, — проворчал Кевин. — Знал бы я, что меня ждёт, когда согласился встречаться с сыном министра.

— Этот дом купили мои дедушки, они были обычными военными.

— Значит, у Магнуссонов всегда была склонность к роскоши, — фыркнул тот.

— Если бы я знал, что в тот день могу просить у тебя всё, что угодно, я бы попросил снизить уровень ехидства, — ухмыльнулся Нильс, тут уже слегка укусив мужа за мочку уха.

— Тебе бы стало скучно, — парировал Кевин.

— А очень скоро и тебе будет не скучно, — руки Нильса переместились в район живота. — Кстати, дом никогда не казался мне большим — там всегда было много детей.

— Еще скажи, что бассейн во дворе — это обычное дело для обычных военных, — последнее слово всегда было за ним — Нильс не возражал.