До деревни, кстати, так и не доехали. Марк заставил выйти километров за десять до пункта назначения и углубились в лес. Только как пробирались через лес, пачкая ботинки в грязи, падая то ли от усталости, то ли цепляясь за корни, она уже помнила с трудом. Мужчине-то было по барабану, шел себе и шел, не сбавляя шага, не дожидаясь ее, а она ползла следом, словно побитая шавка. Грязная, исцарапанная и нет, не пристыженная, опущенная ниже плинтуса.
Марк не ругал ее, не наставлял и не поучал в присущей ему манере. Нет, он молчал. не проронил ни слова от самой дороги, как только из попутки вышли. И молчание это говорило больше тысячи слов. Заставляя ее краснеть все сильнее и сильнее от накатывающих волн стыда.
Вокруг стремительно темнело и лес наполнился целым сомном жутких звуков, заставляя ее
