Решала для Царя

Глава 15

Лестница на второй этаж особняка казалась Алисе бесконечной. Каждый шаг отдавался гулким эхом в тишине, слишком громким после шепота и трещин напряжения на кухне. Слова Артема – «Ты не вещь» – жгли изнутри, смешиваясь с его теплом, оставшимся на ее руке, и запахом кожи, мыла и чего-то неуловимого, мужского, что теперь въелось в сознание. Этот запах преследовал ее, как наваждение.

Она вошла в свою роскошную спальню – позолоченную клетку с видом на охраняемый сад. Широкое ложе, покрытое холодным шелком, вдруг показалось враждебным. Алиса заперла дверь на ключ – жалкая, бесполезная предосторожность в этом доме. Но ей нужна была иллюзия границы.

Она прислонилась к двери, закрыв глаза. Перед ней встал он. Не телохранитель. Не «псих» Глеба. Артём. Его серая пронзительность взгляда в полумраке кухни. Глубокий, спокойный голос, нарушивший тишину. Мощь его плеч, угадываемая под темной тканью. И руки. Крепкие, с татуировками, способные на жестокость, но коснувшиеся ее запястья с такой… осторожностью? Возможностью?

Фантазия нахлынула внезапно и неудержимо, как прорвавшая плотину вода. Она не звала ее. Она захватила.

Стук в дверь. Тихий, но уверенный. Не Глеб. Глеб никогда не стучал. Она знает, кто за дверью, еще до того, как поворачивает ключ. Он стоит на пороге, молчаливый как всегда, но в его глазах – не привычная ледяная нейтральность, а что-то иное. Глубина. Жажда. Опасность, направленная не на нее, а ради нее? Он переступает порог. Дверь закрывается за ним с тихим щелчком. Он не говорит ни слова. Его шаги бесшумны по ковру. Он приближается. Она не отступает. Она чувствует его тепло, его запах – кожу, мыло, металл, чистый мужской пот – он обволакивает ее, сильнее любого аромата. Его руки поднимаются. Не для удара. Не для захвата. Ладони касаются ее щек. Грубоватая кожа пальцев. Тепло. Он наклоняется. Его дыхание смешивается с ее. Губы находят ее губы. Не насилие. Не обладание. Исследование. Требование. Отдача. Его язык – настойчивый, уверенный. Его руки скользят вниз, к шее, к ключицам, к застежке платья…

Алиса резко открыла глаза, оттолкнувшись от двери. Сердце колотилось, как птица в клетке. В горле пересохло. Жар разлился по всему телу, сосредоточившись низом живота, навязчивым, требовательным пульсом. Стыд и желание схлестнулись в ней с невероятной силой. Мечтать о нем? О человеке Глеба? О своем тюремщике? Это было безумием. Самоубийством. Но запретность лишь подливала масла в огонь. Он был другим. Он увидел ее. Он сказал эти слова.

Она подошла к кровати, движения скованные, будто против воли. Шелк простыни был холодным под ее горячими ладонями. Она легла на спину, глядя в темноту потолка. Фантазия вернулась, ярче, детальнее.

Его руки. Его настоящие руки. Как они будут ощущаться на ее коже? Грубо? Нежно? Сочетая и то, и другое? Он снимает с нее платье. Медленно. Его взгляд скользит по ее телу – не оценивающий, как у Глеба, а… восхищенный? Жаждущий. Его губы опускаются на шею. Горячие поцелуи. Зубы, слегка задевающие кожу. Мурашки бегут по спине. Его ладонь скользит вниз по животу. Уверенно. Не спрашивая разрешения, но и не отнимая. Как будто оно уже дано. Как будто это – единственно возможное. Его пальцы находят влажную теплоту между ее ног…

Алиса застонала, тихо, подавленно, закусив губу. Стыд сгорал в пламени нарастающего возбуждения. Она не могла остановиться. Ей нужно было это. Хотя бы в воображении. Хотя бы на миг почувствовать себя желанной не как трофей, не как вещь, а как женщина. Этим конкретным мужчиной, чья сила и сдержанность сводили с ума. Ее рука скользнула под шелковый край трусиков. Кожа на животе была горячей. Пальцы дрожали, когда они двинулись ниже, к источнику пульсирующего тепла.

Она закрыла глаза, полностью отдавшись фантазии. Он здесь. С ней. Его вес на ней, его тепло, его запах – повсюду. Его пальцы внутри нее, умелые, знающие, находят ту самую точку… Его низкий стон у нее в ухе… Его имя на ее губах… Она двигала пальцами, следуя ритму воображаемых прикосновений Артема. Быстрее. Настойчивее. Волны удовольствия накатывали, теплые, всепоглощающие, унося прочь страх, унижение, особняк, Глеба. Она летела к краю, к освобождению, пусть и иллюзорному, пусть и запретному. Ее дыхание стало частым, поверхностным. Тело выгнулось…

ТРРРР! ТРРРР! ТРРР!

Резкий, пронзительный, знакомый до тошноты вибратор мобильного на тумбочке врезался в тишину, как нож. Алиса вздрогнула, как от удара током. Фантазия рассыпалась в прах. Волна удовольствия сменилась ледяным ужасом, обжигающим стыдом. Она замерла, пальцы все еще между ног, сердце бешено колотилось, но уже от паники.

Экран телефона светился в темноте. Одно слово: ГЛЕБ.

Она сглотнула ком в горле, дрожащей рукой потянулась к аппарату. Прикосновение к холодному стеклу было как прикосновение к трупу. Она нажала ответ.

«Да?» – ее голос прозвучал хрипло, чужим.

Голос в трубке был низким, хриплым от выпитого, или от злости, или просто от привычки властвовать. Никаких предисловий. Никаких вопросов. Только приказ, брошенный как плевок:

«Жду через 20 минут. Не опаздывай.»

Щелчок. Гудки.

Алиса опустила телефон. Он выскользнул из дрожащих пальцев и упал на ковер с глухим стуком. Она лежала неподвижно. Жар сменился ледяным холодом. Стыд превратился в самоощущение грязи. Удовольствие – в гадливость к самой себе. Влажные пальцы казались клейкими, позорными.

Она медленно поднялась с кровати. Шла в ванную, глядя себе под ноги, не видя роскошного ковра. Включила ледяную воду. Сунула руки под поток. Терла кожу с мылом, пока она не стала красной, почти до боли. Но ощущение его воображаемых прикосновений, его запаха, его присутствия в ее фантазии, смешанное с гнусной реальностью звонка Глеба, не смывалось. Оно въелось.

Она подняла глаза на свое отражение в огромном зеркале ванной. Красивое лицо. Дорогая рубашка. И глаза – полные ужаса, стыда и абсолютной, леденящей пустоты.

20 минут. Чтобы стереть следы возбуждения. Чтобы натянуть маску. Чтобы превратиться обратно в ту самую вещь, которой он только что приказал явиться.

Она вытерла руки. Жестко. Болезненно. Фраза Артема всплыла в памяти: «Ты не вещь». Слова, сказанные час назад, казались теперь жестокой насмешкой. Или проверкой, которую она с треском провалила.

В реальности этого дома, под властью этого человека, она была именно вещью. И звонок Глеба был лишь еще одним унизительным напоминанием. Она посмотрела на часы. Осталось 18 минут. До края бездны. До встречи с хозяином.