Решала для Царя

Глава 16

Алиса сидела напротив Глеба, отделенная от него массивным столом из черного дерева. Она докладывала о состоянии дел в новом ночном клубе, голос ровный, бесстрастный, цифры складывались в четкую картину прибыли. Глеб слушал, откинувшись в кресле, пальцы барабанили по ручке. Его взгляд скользил по ней – не как по партнеру или Решале, а как по вещи, которую он давно купил и имеет право осматривать в любой момент. Он задержался на вырезе ее блузки, на тонкой цепочке на шее. Этот взгляд… знакомый. Ледяной червяк страха, давно загнанный в самую глубь, на миг пошевелился. Она подавила его, усилием воли вернув голосу металлическую твердость.

— Доходность растет, но нужны вложения в безопасность. Конкуренты уже прощупывают почву, – закончила она.

Глеб хмыкнул, не отрывая глаз от ее ключиц.

— Безопасность? У тебя Артем. Лучшая охрана в городе. Или ты думаешь, он тебя не прикроет? – Голос был насмешливый, игриво-опасный.

Он знал, что тронул нерв. Знает ли он всё? Нет. Но чует слабину, как акула кровь.

Он встал, медленно обошел стол. Алиса не отпрянула, но каждый мускул напрягся, как струна. Он остановился слишком близко. Запах его дорогого одеколона смешался с чем-то глубинным, животным. Его рука поднялась, не к лицу, а к ее волосам. Он взял прядь, сжал в кулаке, потянул слегка, заставляя запрокинуть голову. Боль была ничтожна. Унижение – нет. Его глаза, холодные и голодные, смотрели сверху вниз.

— Папа знал толк в ценных вещах, – прошептал он, его дыхание коснулось ее лица. – И в людях. Он тебя мне завещал. Лучшую часть наследства.

Слова «завещал» и «наследство» прозвучали как удары кинжалом. Воздух вырвался из ее легких. Не крик. Тихий, прерывистый стон. Стол, кабинет, Глеб – все поплыло. Ее отбросило назад, в ту ночь. В ночь, когда она окончательно поняла, что такое «наследство».

Флэшбэк. 18 лет. Загородный дом Глеба.

Музыка гремела где-то внизу, пьяный гул гостей доносился приглушенно. С тех пор, как ни стало Виктора, Глеб - его сын, переехал в этот дом. Алиса ловила на себе его косые взгляды, она чувствовала опасность, исходившую от него. Постоянные вечеринки сводили с ума, но Алисе некуда было идти. Последние семь лет она провела в этом доме под покровительством Виктора. Вот и сегодня, безумная вакханалия "золотой молодежи" обещала затянуться до глубокой ночи.

Дверь открылась с глухим стуком. Глеб. Он был пьян. Глаза блестели нездоровым блеском, в них не было ни капли веселья, только тяжелая, хищная мгла. Дверь щелкнула на замок. Звук был окончательным, как приговор.

— Наконец-то наедине, наследство, – он хрипло рассмеялся, шагнув к ней.

Алиса почувствовала ледяной укол страха в животе. Она отступила к окну.

— Глеб, зачем ты пришел?

Он был уже рядом. Запах алкоголя, дорогого табака и чего-то дикого, неконтролируемого. Его рука схватила ее за руку выше локтя, сжала так, что кости затрещали. Больно.

— Глеб, отпусти! – ее голос дрогнул, прозвучал слишком высоко, слишком по-детски.

Он засмеялся снова, коротко и жестко. Другой рукой он схватил ее за подбородок, заставил смотреть ему в глаза.

— Папа тебя мне завещал, Алиска. Лучшую часть своего состояния. Красивую. Умную. Неиспорченную. — Его пальцы впились в ее щеку. — Мое наследство. Мое право.

Ужас, чистый и первобытный, накрыл ее с головой. Она попыталась вырваться, оттолкнуть его. Было бесполезно. Он был силен, пьян и одержим одной мыслью.

— Нет! – вырвался крик. — Не трогай меня! Отпусти!

Он не слушал. Его руки были на ее платье. ХРЫСЬ! Звук разрываемой ткани оглушил ее. Прохладный воздух коснулся плеча, груди. Стыд ударил в лицо жаром, сменившись ледяным ужасом.

— Глеб, пожалуйста! Нет! Остановись!

Она билась, царапала его руки, лицо. Слезы хлынули ручьем, горячие, соленые, бессильные. Она умоляла, как загнанный зверек.:

— Пожалуйста!

Его удар был резким, по щеке. Звон в ушах. Боль. Унижение. Он прижал ее к стене всем телом, его дыхание было тяжелым, звериным в ее ухе.

— Папа завещал. Теперь ты моя. Моя собственность. Моя игрушка. — прошипел он.

Его руки были повсюду. Грубые, сильные, не знающие преград. Платье висело лохмотьями. Она пыталась закрыться, защитить себя. Он с легкостью отшвырнул ее руки. Больше не было слов. Только его тяжелое дыхание, ее сдавленные рыдания, мольбы, переходящие в бессвязный шепот:

— Пожалуйста… пожалуйста… остановись… нет… больно…

Больно. Физически невыносимо. Его вторжение было насилием, разрывом, уничтожением всего, что она знала о себе, о мире. Он был везде, внутри и снаружи, заполняя собой все пространство болью, стыдом и его хищным удовлетворением. Он смотрел на нее сверху, пока она корчилась под ним, плача, и в его глазах не было ничего, кроме холодного обладания и торжества над тем, что когда-то принадлежало его отцу. Он не просто брал ее тело. Он ломал ее. Утверждал свою власть. Над ней. Над памятью отца. Над всем миром.

Она умоляла до последнего. Пока голос не сорвался в хрип. Пока слезы не перестали течь, высохнув от жара унижения и безнадежности. Пока внутри не осталась только ледяная пустота и одна, четкая, как удар ножа, мысль: Никогда больше. Никогда больше не плакать. Никогда больше не умолять. Слабость – смерть.

Он закончил. Отстранился. Посмотрел на нее, лежащую на смятых простынях в лохмотьях платья, с синяками на руках, запекшейся кровью на губе, пустыми глазами. Удовлетворенно хмыкнул.

— Приберись. И запомни: ты мое наследство. Я буду приходить, когда захочу.

Он ушел, оставив дверь открытой. Холодный воздух коридора ворвался в комнату. Алиса не двигалась. Она смотрела в потолок. Слез больше не было. Только пустота. И сталь, медленно застывающая в этой пустоте. Никогда. Больше. Никогда.

Настоящее. Кабинет Глеба.

Прядь волос все еще была зажата в его кулаке. Боль в коже головы была ничтожной каплей в океане той боли. Но флэшбэк схлынул так же внезапно, как и накатил. Пустота и сталь. Она дышала ровно, глубоко. Ее зеленые глаза, еще секунду назад остекленевшие от ужаса прошлого, сфокусировались. На Глебе. Здесь и сейчас.

Она медленно, с ледяным достоинством, подняла руку. Не чтобы оттолкнуть его руку – это было бы слабостью. Она положила свою ладонь поверх его кулака, сжимающего ее волосы. Не отнимая. Фиксируя. Ее пальцы сжались. Сильно. Впились в его костяшки. Он почувствовал силу этого захвата. И увидел ее глаза. В них не было страха. Не было слез. Не было мольбы. Только бездонная, абсолютная холодность и ненависть, выкованная в тот вечер и закаленная годами.

— Ты сказал, Глеб, – ее голос был тихим, как шипение змеи, и таким же смертоносным. – Папа завещал. Наследство.— Она сделала паузу, впиваясь взглядом в его внезапно настороженные, чуть растерянные глаза. — Но наследство… может оказаться ядовитым. Или взорваться в руках. Не забывай об этом.

Она держала его кулак в своей руке еще мгновение, демонстрируя не физическую силу (хотя она была), а силу духа. Потом разжала пальцы и плавно, как королева, отстранилась, высвобождая прядь волос из его ослабевшей хватки и повернулась к двери.

— По поводу инвестиций в безопасность клуба. Я пришлю тебе смету завтра. Решение за тобой.

Она вышла, не оглядываясь, оставив Глеба одного посреди его кабинета. Он смотрел ей вслед, сжимая и разжимая онемевшую руку, на костяшках которой белели следы от ее ногтей. Наследство только что напомнило ему, что оно не просто вещь. Оно может укусить. И в его глазах, помимо привычной похоти и власти, впервые мелькнул крошечный, едва уловимый огонек… страха.