Как-то днем меня вынесли погулять в открытой корзине. Неожиданно, кроме ясного неба я увидела огромную лошадиную морду и подумала: «А машин то неслышно». Живем мы в хибаре. Электричества нет. Мылись по старинке – из ковшика. А потом только меня окунали в деревянную ванну. Зачем, если я уже чистая?!
Все это говорило о крайней бедности или неразвитости. И вселяло тревогу.
Усиленные тренировки приходилось прятать. Уж очень странно окружающие реагировали на мои попытки размять кисти рук, ног или гимнастику горла.
Ночью я делала массаж всего, до чего могла дотянуться, попутно декламируя Есенина и Пушкина. Про себя. В слух получалось: «Мя – мя – мА. Мя». Старалась постоянно, что ни будь вспомнить, проговорить.
Днем шевелила пальцами ног и рук, пряча их в пеленке.
Долго не могла найти печатных изданий. Мозг истосковался по книгам. Да, я не смогу их прочитать. Но хоть посмотреть–то можно?!
А тут наткнулась на текст, почему-то на ткани. Краской. Витиеватые узоры, похожие на иероглифы. Ничего не понятно. Вроде буквы шли сверху вниз.
«Точно язык не выучу», – решила, вглядываясь в закорючки.
Примерно в пол года, уже сидела и перебирала деревянные (!!!) игрушки. Красивую куклу с прической из веревки обтрепанной, лошадку и веер. Теплые даже на вид, сделанные вручную.
Да просто ужас, какой–то.
Уже давно поняла: не все хорошо. И мое перерождение прошло с каким–то сбоем. Очень неприятным.
Отсутствие телефонов, благ цивилизации, запахи, одежда.
Тут даже нет туалета!
Если б меня окружали негры, я бы смирилась. Но за этих людей даже обидно стало. Может быть, это какая–то деревня с приверженцами древних традиций? Дремучих, даже.
***
Долго приучала кормилицу к горшку. Она все не могла сообразить, что если ребенок плачет, его не всегда надо качать. Надо его высадить на горшок.
Но горшка не было. И это усложняло задачу. Сошлись на деревянном тазике.
Шизука выкатила глаза, когда я самостоятельно проделала гигиенические процедуры и кивнула ей, разрешив все убрать. Потом пальчиком показала на куклу. Началось обучение языку. Я тыкала, она называла.
Я пыталась повторить.
Со временем дело наладилось, и окружающие перестали меня пугать тарабарщиной. К году я сносно общалась со всеми интересующими меня людьми. Ходила, сама ела ложкой и одевалась.
Кормилица не могла нарадоваться на такого послушного, тихого ребенка. Как только мозг согласился воспринимать мои команды, я старалась не повышать голос без повода и улыбаться всем встречным. Людям нравилось.
Отец и мать стали больше уделять мне времени.
И закрывали глаза на некоторые странности: я могла бегать по кругу, приседать, разговаривать на непонятном языке, рисовать загадочные чертежи. Зарядка и растяжка в исполнении годовасика, наверное, интересное зрелище.
Видя мою тягу к знаниям, кормилица старалась научить меня всему. Но читать и писать она не умела.
Зато запас стихов и сказок был просто огромен.
***
Со временем нашими занятиями заинтересовалась мать, а потом отец. У них я была первым ребенком, поэтому их не сильно удивило такое быстрое развитее и самостоятельность дочери. Несмотря на это, я старалась палку не перегибать и периодически играла тупенькую. Были опасения, что в этом, придерживающемся старинных традиций, месте, могут найтись охотники на ведьм. Охотно спаливших бы мое юное дарование.
Мать быстренько нагрузила меня разбором непонятного мусора, на мелкий и побольше. Потом из этих камешков и палок она выкладывала картины в саду. Занималась ландшафтным дизайном, и называла это «сад камней».
Мать была дома и постоянно что-то мастерила: икебаны, композиции из камней и веток, вышивала одежду, делала картины. От этой женщины веяло спокойствием и непоколебимостью. Даже если горы встанут и пойдут, она сначала дособирает букет, а потом поддастся панике.
Отец, наоборот, ночевал дома крайне редко. Его возвращение сопровождалось пиром и нагоняем служанкам и кухарке.
У нас был небольшой частный одноэтажный дом. С парой спален, кухней, ванной и общей комнатой, в которой все сидели по вечерам. Одна из спален – была кабинетом отца, ТАМ ВИСЕЛА ДЛИННАЯ КАТАНА, и стояли стеллажи со свитками. Книг тут не было, писали краской и кисточками на отрезках ткани, которые потом скручивали в рулоны. Стены дома были из толстой серой ткани, натянутой на деревянный каркас. Я не помнила тут ни одной зимы, хотя пару недель мы спали в одежде с мехом и под одеялом.
Дом окружала каменная стена, входом служила высокая бревенчатая арка с загнутой крышей.
Однажды вернувшись, отец со мной играть в военные игры. Мне дали подержать меч, одобрительно покивали на попытки боевых ударов, усадили на лошадь.
Я же упала с животного, разбила нос, извалялась в навозе. В общем, всячески намекала ему, что хотела бы научиться читать и писать, а всякие мальчишеские штуки не для меня.
Нарисовав семью на земле, стрелками указала, кто есть кто. Отец усмехнулся и подписал себя иероглифом «Кён» – это была закорючка похожая на грабли с тремя ногами. И еще один супер заковыристый паукообразный зигзаг.
Кён Хотомото – так я узнала, как зовут моего отца. Большого плечистого дядьку с небольшой бородкой и мазолистыми руками.
Отец неохотно начертил еще пару иероглифов на земле, а после того, как я безошибочно их повторила, решил поэкспериментировать.
И, к восторгу моей матери, к двум годам я уже читала на кокуго (так называли этот язык). В нем было то всего 5 гласных, 13 согласных. Согласные, в зависимости от последующей гласной, могли изменяться в произношении и звучать тридцатью разными звуками. Иероглифов же оказалось очень много. И если простейшие было легко запомнить, то некоторые были настоящим клубком змей, который не то, что написать, понять было невозможно.
Краска постоянно растекалась, а иероглифы всплывали такие заковыристые, что обучение письму было сравнимо с пытками. Кроме обычных иероглифов, которые надо было называть кандзи, были дополнительные – хирогана. Которой записывали слова, корорым иероглифов не досталось: союзы, местоимения, усложнения. Отец вызвал паренька, для моего обучения всем премудростям грамоты и чтения.
Он же приносил свитки. Свои богатства отец разрешал брать только в его присутствии и очень аккуратно.
Страна, куда я угодила, называлась Ямато. Располагалась она не на острове, а на большом материке. С названием Ямато.
Столицей – Асура.
И, конечно, же, императором. Звали правителя – Фудзивара Озэму.
Именно об императоре было большинство прочитанных мною свитков. Императора хвалили за ум, красоту, дальновидность, храбрость, проницательность, скромность и т. д. Ну и о месте женщины в современном обществе меня тоже просветили: сиди и не отсвечивай. Женщина должна сидеть дома и сохранять уют семьи.
Я, конечно, читала все подряд: от трактата "Об управлении слугами" до легкомысленных стихов. Литературы было слишком мало, чтобы фильтровать.
Стихи, кстати, мне понравились больше всего. Другой адекватной литературы мне не встречалось.
Наша жизнь – росинка.
Пусть лишь капелька росы
наша жизнь – и все же…*
Такие стихотворения доказывали, что краткость – сестра таланта. Потихоньку я постигала странный язык, учила иероглифы и привыкала к мысли: «мне здесь жить»…
А в возрасте 4–х лет меня вызвали во дворец императора.
*автор: Кобаяси Исса
от автора:
Приветствую вас, дорогие читатели! Запаситесь печеньками и вкусняшками, нас ждем приятное путешествие в мир Востока.
Мне будет приятно прочитать ваши отзывы.