Белые лилии.

Глава 2.

Костер разгорался неохотно — древесина была немного влажной, поэтому дуть на угольки пришлось очень сильно. Голова закружилась, и я не смог вовремя отвернуться, когда бриз сменил направление, бросив мне в лицо горький густой дым. Я тут же закашлялся, отвернувшись от летящего пепла, но легкие уже горели огнем, а горло привычно сдавило в приступе астмы. В этот раз болезнь явно превзошла сама себя — из-за жесткого кислородного голодания мне показалось, что у бегущей из темноты Асты глаза горят, словно у кошки. Даже не успел удивиться, когда она вытряхнула все из сумки и быстро зашарила по рассыпанным вещам, выуживая темную склянку. Резкий запах трав ударил в нос, но удушье ослабило хватку.

— Эй-эй! Не вздумай помирать! — девушка слегка похлопала меня по щекам. — Я же не знаю, где ты живешь. Куда тело нести?! Каким родственникам сообщать о последних минутах?!

— У меня никого нет — мои родные давно на кладбище, — кое-как уселся на бревно, затыкая склянку пробкой. — Разве что друг остался.

— Какое совпадение… У меня та же фигня. За это надо выпить. И за друга, и за кладбище за спиной. Открывай бутылку.

Первый глоток мертвым, в знак почтения и памяти — подношение любимым, что ушли вперед. Так она сказала, выливая немного вина на песок, а я вспомнил отца и мать, бабушку и деда, соседку, что угощала меня печеньем, и так же пролил вино. Аста в этот момент окончательно разрушила образ «девушки из американской глуши».

— Я не верю в ад или рай, только в перерождение. Я знаю, что их души уже давно воплотились в новых телах, забыв про горести и боль прошлой жизни. Когда-нибудь ты посмотришь в глаза случайному человеку, и тебе покажется, что вы когда-то были знакомы. Буддисты, Колесо Сансары и прочее, — вздохнула, передвигая бутылку вина ближе к огню. — Как-то так, Стивен Грант Роджерс.

— Не называйте меня так, — против воли скривился, вытягивая замерзшие руки к костру. — Мне кажется, что я снова оказался в приюте, где меня ругали за драки и порванную одежду. Каждую неделю одно и то же. Единственное отличие в том, что хулиганы менялись, а вот караулили меня всегда в одном и том же месте.

— А ты, я так вижу, упорный… — Аста отвлеклась от собирания раскиданных вещей обратно в мешок. — Нас бьют, а мы крепчаем. Кто ты по знаку Зодиака? Похож на Овна и немного на Тельца…

— Ты не из Юты.

— Что?

— В штате Юта много мормонов. Они очень религиозные люди, Аста. Для них гороскоп, о котором ты говоришь, — ересь и грех. И читают они чаще библию, а не мифы и сказки про нечисть, — выпитое вино толкнуло на поиски истины. На этот раз Аста опять смотрела прямо, а в ее карих глазах отражалось пламя костра. — Ты не из Юты.

— Я… я… — девушка замялась над полусобранным рюкзаком. Почесала голову через тюрбан. Цыкнула. Развернула плотный сверток и задрала нос, вытаскивая табачную трубку с длинным чубуком. — А меня выгнали за плохое поведение! Да! И за то, что я колдую на досуге! Хочешь, погадаю и всю правду расскажу? Только сначала покурю и предамся пьянству. Или наоборот. Давай сюда вино.

— Все равно ты не из Юты, — ответил, передавая бутылку девушке.

— Правде ты не поверишь. И я ее не скажу, — Аста прищурилась, раскуривая трубку от уголька. — Так тебе погадать? Это я умею, только ублажу тотемное животное — хомяки всегда собирают рюкзак перед колдовством. Вдруг придется убегать от Инквизиции. Стивен, вот что ты ржешь?!

— Представил себе боевого хомяка-чародея, — еще раз взглянул на девушку, обиженно пыхтящую трубкой и таскающую орехи и греческий сыр с оливками. — Это действительно очень смешно. Не поделитесь сыром, мисс Хомяк?

— Только в обмен на рисунок, Художник.

— У меня нет бумаги и карандашей.

— Вот засада!

Я пожалел, что забыл альбом, когда Аста размотала тюрбан и распустила почти черную косу, с облегченным вздохом запуская пальцы в волосы у корней. Так красиво… Жаль, что у нас не-свидание — она постоянно про это напоминала. Правда, чаще всего себе и после того, как замирала при моих рассказах, уставившись глаза в глаза. Все остальное время ее лицо постоянно было в движении: она хмурилась, удивленно поднимала брови или щурилась от смеха, называя меня «бро». Вроде как «братья по оружию», раз вместе попали в переплет и вышли из него победителями. А еще я подозреваю, что вино на меня как-то странно подействовало: иногда мне казалось, что у Асты отрастают длинные клыки, а уши заостряются и покрываются темной шерстью, но стоит ей провести по волосам рукой — и все снова становится обычным, только глаза порой слишком ярко отражают свет костра. От этого меня бросало в дрожь, но я отговорился тем, что ноябрьская ночь стала слишком холодной. Из вещмешка для меня тут же был вытащен толстый свитер.

— Он пахнет спиртом, — развернул его и заметил несколько дыр. — Это от ножа? После драки?

— Ага. Вальхалла была близко, бро, — Аста беззаботно болтала ногой и отряхивала с одежды пыль. — Можешь накинуть мое пальто. Мне все равно жарко.

— Это мне положено предлагать даме пиджак, а не наоборот. Но все равно спасибо.

— Спасибо в карман не положишь — будешь моим манекеном для штопки. Кстати о Вальхалле и прочем. Ты в курсе, что Слейпнир, восьминогий конь царя Асгарда Одина, — сын Локи? Причем Локи ему не отец, а мать! Да, у них там была своя атмосфера. А что Зевс творил… Ebaka groznyi… Нет, не переведу, даже не проси.

Мисс Хомяк закопалась в вещмешок за нитками и иглой, пока я влезал в свитер. Спустя пару минут она зашивала дыры, сидя на бревне настолько близко, что я почти уткнулся носом в ее макушку, а пальцы, которыми она с изнанки расправляла дыры, грели тело, хотя меня она не касалась. Так просто, словно я не тощий и смешной Роджерс, а любимец женщин Барнс. И пахнет от нее специями — хочется вдохнуть аромат глубже.

— Полезешь целоваться — я тебя пришью. И возможно, что не нитками. Стоять! — притянула к себе, стоило мне отшатнуться. — Я не дошила.

— Я так тебе неприятен? — вино развязало мне язык. Раньше бы я ни за что не задал бы такой вопрос. — Это потому что тебе пришлось за меня заступаться? Ну конечно, как может нравиться парень, из-за которого тебе досталось…

— Пф-ф-ф…

Аста не прекратила штопку, просто перешла на спину, не прерывая рассказа о «знаках», которые ей послала Судьба. Именно так, с большой буквы. Даже показала мне карту Таро с висельником, которая дала ей намек вмешаться в драку. Радует, что здесь и сейчас она по своей воле, а не из-за шарлатанских примет. Странная девушка Аста, которая умеет драться и верит в магию. И у которой нет никаких зацепок в Нью-Йорке. Нет жилья, связей и друзей. Я предложил ей пожить у меня без условий, без претензий с моей стороны, без любых ожиданий ответных действий. Просто помочь человеку, с которым мне так легко говорить и сидеть на одном бревне, пока она кривыми швами зашивает дыры на свитере.

— Это все «эффект попутчика», Стивен. Мы с тобой так хорошо болтаем, потому что знаем — это наша единственная встреча. Легко быть откровенным перед тем, кого больше никогда не увидишь.

— Я не хочу, чтобы это закончилось, — ночное небо надо мной сверкало яркими звездами, а океанский бриз заметал песок на ботинки. — Я даже готов закрыть глаза на то, что ты куришь.

В ответ я услышал горький смех и фразу, что курение — не последний ее грех. И почти еле слышное бормотание о том, что лучше бы для меня была приготовлена другая карта Таро. Что-то о пентаграммах и рыцарях. Аста в своем глухом черном платье сама напоминает рыцаря в камзоле — твердо стоит, сжимая пальцами чашку трубки, а отблески костра высвечивают темные локоны, поставленную на бревно ногу и обтянутое брюками колено, видное в длинном разрезе платья. Не хватает только меча и поверженного змея. Я ей так и сказал, но в ответ услышал опять смех.

— Рыцарь? Эти лживые вояки с Кодексом, который они никогда не соблюдают? Я всегда сочувствовала драконам, — странная девушка пыхнула трубкой, подкидывая дрова в костер. — Тихо-мирно обустраиваешь пещеру, собираешь сокровища, крадешь благородную деву, терпишь ее капризы, таскаешь ей перину с одеялом и яства разные. Вместо того чтобы спать на золоте и есть сырых неосвежёванных овец, мда. А потом приходит рыцарь, бьет тебя, забирает твое золото, твою деву, а от свекра еще и полкоролевства. Вот удалось бы этой жестянке на коне сорвать джек-пот самому? А ведь бедный дракон остался не у дел.

— Да… Бедный дракон, — подогретое вино скатывается по горлу, но горчит. Словно отрава, из-за которой мне кажется, что Аста слишком долго смотрит мне в глаза и бормочет о весенних кострах и прозрачном твердом кварце.

***

Рассвет наступил слишком быстро. Раз — и розовеющее небо украло звезды, а Аста опять заплела длинную косу и спрятала ее под тюрбаном. Угли засыпаны песком, остатки ночной стоянки уничтожены, вместо берега океана — ряды автобусов и сонные водители, один из которых отвезет странную девушку на север.

— Может, все-таки останешься?

— Я и так задержалась, Стивен. Большие города сейчас мне противопоказаны. Я вообще хотела еще вчера уехать.

— Почему же тогда осталась?

Заспанные водители прогревали двигатели, чихающие дымом, а Аста вперилась мне в глаза, словно пытается разглядеть за зрачками душу. Мурашки по коже, как от падения в вагончике русских горок.

— У тебя глаза, как безмятежное небо. Я их запомню, Стивен, — подбросила на плече лямку вещмешка и быстро коснулась губами щеки, царапая кожу подсохшей ранкой на разбитой губе. — Это тебе на удачу, бро. Больше я ничего не могу тебе дать.

— Жаль, что мы так и не сходили в кино…

Она почти взбежала по ступенькам в полупустой автобус, когда вдруг остановилась и замерла. Секундное промедление — и она снова рядом, сжимает прохладными пальцами запястье, отчего по коже пробегают мурашки.

— Если мы встретимся еще раз, то я пойду с тобой в кино или куда позовешь. Обещаю, — кожу покалывает легкими электрическими зарядами. — Вот тебе мое нерушимое слово, Стивен Грант Роджерс.

Она снова клюнула меня поцелуем в щеку и ушла вглубь рычащего автобуса. Только глядя, как она машет мне в окно, я вспомнил, что свитер я ей так и не отдал. Попытался его снять, но он потянул за собой рубашку, а пальцы нащупали суровые нитки, которые крепко сшили ткань и вязание на спине. Автобус тронулся, я побежал за ним, путаясь в рукавах и крепких неаккуратных швах.

— Подожди! Я не могу его снять!

— Это потому что я тебя пришила, как и обещала, — Аста прокричала в открытое окно. — За поцелуй, Стивен Грант Роджерс.

— Эй! — даже почти остановился, вспоминая угрозы.

— Да, я сделала это заранее, зато ни о чем не жалею. Лови момент, Художник!

Так в ноябре 1942 года я в последний раз видел странную девушку Асту. Дома я нарисовал ее, как запомнил. Освещенная костром, смотрящая в небо, твердо стоящая на ногах, волосы откинул назад морской ветер, в руке дымится трубка с табаком, а зрачки ярко отражают огонь. Баки долго смеялся и говорил, что я, видимо, выпил слишком много и просто придумал ее от скуки. Со временем я тоже начал так думать, а дырявый свитер просто потерялся, словно его никогда не существовало.

Аста

Я ошиблась — война, развязанная Германией, не моя. Даже партизанить мне не рекомендуется — Душа Мира подавала настойчивые намеки не лезть, куда не просят. Еще на пляже при мысли рвануть в порт и пробраться на грузовое судно, следующее в Старый Свет, мне в лицо чуть не врезалась ворона. Ночью, ага. Утром воробей на набережной. А когда на одной из улиц Бруклина на меня чуть не насрал голубь (вестник мира, блин), то я все же оторвалась от планирования маршрута в прифронтовые леса. Наглая птица, хлопая сизыми крыльями, приземлилась на деревянную статую индейца у табачной лавки. Может, это намек? Тем более что идущий рядом Стивен не раз сравнил меня с шаманом апачей из-за привычки стучать по дереву, поминать богов и духов во множественном числе или совершать странные жесты и сконфуженно поджимать губы, когда ничего не происходит. Привычка к запертой магии, которой у меня больше нет, не в ближайшее десятилетие. Летать я и раньше не умела, лазерами из глаз тоже не стреляла, но даже мелкие проклятия бывают очень кстати. Эх… Где же ты, мой спотыкач с насланной икотой?..

На вокзале стою около огромной карты Северной Америки, пока Стивен отошел на минутку. Крупные города, конечно, хороши, чтобы затеряться, но слишком шумные. Да и рано мне пока жить в них. Там, на пляже, проливая вино в песок и скармливая огню куски хлеба и сыра, мгновенно сгорающие в пламени, я почувствовала отклик от Души Мира. Как будто мать легко погладила по голове, проходя мимо. От такой ласки зверь во мне почти вырвался наружу — ему хотелось рычать лихие песни, скакать по песку, пушить шерсть, щелкать зубами и таки согласиться на предложение Стивена, ведь это так хорошо и заманчиво — каждый день видеть человека с прекрасной душой, в противовес прогнившему Миру. Но придется дичать и жить в глуши, желательно рядом с какой-нибудь сектой — всегда можно будет сделать вид чудачки, что ушла в затворницы на почве мистики. Что ж, поживу на природе.

На соседней стене ярким пятном висит реклама резервации-заповедника Сагамок. Хм, это ведь на канадской стороне Великих Озер... Еще лучше — обвешаюсь бусами и амулетами, прикинусь сумасшедшей белой скво, и местные краснокожие очень быстро перестанут принимать меня всерьез.

В кармане лежит билет до пограничного Буффало, там пересеку границу и сяду на автобус до Большого Садбери. А дальше на попутках. Злых водителей можно уже не бояться — прежняя физическая сила потихоньку начала возвращаться, ведь еще на пути к океану тяжелый вещмешок стал казаться легче. Вот поэтому я и не дала его нести Стивену — слишком большое палево, с него постоянно вылезающих кусков зверя хватило. Пришлось на всякий случай подпоить Художника, чтобы он не заметил моих клыков и ушей. И, видимо, у меня это получилось, потому что уже у автобуса он уговаривал меня остаться. Не могу, мой славный бро, хоть и очень хочу. Мне надо спрятаться — в ближайшие несколько лет о стабильной форме можно забыть. А ты можешь и не дожить до нашей новой встречи. Я ведь вижу, как ты иногда задыхаешься, какое слабое у тебя тело, а помочь и не выдать себя пока не могу. Поэтому и заключила новый Договор. Если через несколько лет твое сердце еще будет биться, а небо в глазах не померкнет, то мы встретимся. И я не дам тебе умереть от глупых болезней — такие сияющие души должны задерживаться среди живых. Обещаю.

***

Хм… А мне нравится Канада. Деревья тянутся к небу мачтами кораблей, камни покрыты лишайниками. Воздух чистый настолько, что запах дыма и коптящегося мяса чувствуется еще на повороте к индейской резервации. А ведь до первых домов как минимум два километра по разбитой колее. Да, места глухие. Поэтому пришлось продавать все самородное золото в Большом Садбери и прятать деньги в нижнем белье. Надеюсь, в Сагамоке есть магазин.

Где-то на половине пройденного пути на дорогу лениво выбегает волк. Ахтыжблядь! Всего мгновение — обнажаю отросшие зубы и шиплю на него рассерженной кошкой, а бедные мохнатые уши нещадно сдавливает надоевший тюрбан. Ну вот как так-то? Даже подумать не успела — все получилось само собой, как отдернуть руку от горячего чайника. Повезло, что рядом никого не было. Строить мне шалаш в лесу по-любому. Чертова благодарность от Мира Моухар!

Это был один из первых моих Миров, когда я еще была наивной и юной. И надутой как индюк. Вот что стоило тихо-мирно сделать свою работу и уйти домой, но нет. Я же Избранная, Спаситель Миров — все нужно делать с пафосом, на хвостатую публику! Пара фокусов — и объявила себя посланницей с небес. Боги, какой стыд! Правда, Карл этого не понимает и говорит, что я все делала правильно — по-другому раса лирим меня бы не послушала. Но блядь!.. Назвав себя спасительницей, я, сама того не зная, заключила первый Договор. Нерушимый. И меня периодически туда призывают, потому как, цитирую: «Просто вспомните мое имя, когда наступят трудные времена для лирим — и я помогу вам с небес». Хорошо, что упомянула расу в целом, а не каждого в отдельности, не то прописалась бы там навечно. Так вот к чему я это. Душа мира Моухара решила, что я молодец и все такое, жопу рвала за ее жителей, как за родных. И самовольно подарила мне ЭТО как знак принадлежности к ее звериному народу. Я теперь могу говорить, как кот Матроскин: «Усы, лапы и хвост — вот мои документы», правда, усов хотя бы нет. А уши есть. И еще неадекватно реагирую на пробегающих животных. И сырое мясо на самом деле очень вкусное. И я крайне редко называю кому-нибудь свое полное имя, даже без проговаривания формулы обещания. Спасибо, но я сполна познала цену словам — чародеи обязаны их держать. Да и врать им не рекомендуется, если не хотят ослабить свою магию. Одно радует — сейчас мне нечего терять, кроме собственной шкуры.

Первые месяцы придется быть очень осторожной. Обычно лирим во мне спит и приходит по необходимости, но каждый новый переход воспринимает как угрозу жизни. Так что сейчас я нэко-версия доктора Джекила и мистера Хайда — превращаюсь в человекоподобную кошку при любом резком звуке. Реакции у меня и так немного звериные, как и поведение с мышлением. Бедный добрый Художник не знал, сколько раз мне хотелось обтереться об него, чтобы оставить свой запах, показывая, что на этого человека наложил лапу страшный хищник и другим здесь делать нечего, если не хотят получить когтями по морде. Жаль, что он оказался не Рыцарем Пентаклей, а Повешенным, на которого мне указали свыше, как на нуждающегося в помощи, — такого «рыцаря» я бы подпустила к сердцу. Или даже, прости Иштар, к остальным частям тела…

Пока же буду просто жить, помогать остальным людям и земле. Тогда Душа Мира сочтет меня достойной и вернет магию, которую заперла во мне при переходе. Это еще одна проверка на вшивость от высших сил.

***

Я так понимаю, что «заповедник» — это слишком сильно сказано. Никаких тебе привычных сувенирных магазинчиков, конных прогулок, туристических маршрутов и т.д. От самого заповедника тут только большой участок леса, в котором запрещена охота, и расчищенная площадка для кемпинга. А само поселение Сагамок больше похоже на деревню. Деревянные дома, население в пятьсот человек, отсутствие уличного освещения и крохотный магазин. В него я и зашла.

— Хозяева… Есть кто живой?..

Из подсобки ко мне выходит… я не знаю, как его описать. Представьте валун, из которого высекли суровое лицо, а потом оставили его на ветру, чтобы сгладить грани. Вот такое было лицо — настоящий вождь! Даром что молод. Снимите с него бейсболку, наденьте роуч с орлиными перьями и дайте в руки томагавк! Какой типаж… Его бы натурщиком для Художника сделать.

— Если вы приехали отдыхать, то сейчас не сезон. Никого из туристов нет и проводника вы не найдете, амуницию тоже не продаем, — все это было сказано на одной безразличной ноте.

— Ну-у-у… я на самом деле хотела бы здесь пожить. Устала от городской суеты. Да и работы в городе нет. Последствия Великой депрессии, все дела, — больше искренности во взгляде. — Может, найдется человек, которому нужен помощник? За крышу над головой буду выполнять посильную работу по дому и во дворе. Питание за свой счет. Мне бы только было где жить. Мне тут так нравится! Самая настоящая природа!

Безымянный вождь долго смотрит на меня колючими глазами, особенно останавливая взгляд на дырявом после ножа вещмешке, черной одежде и почти зажившей губе.

— Нам тут проблемы с копами не нужны, — поджимает губы, опираясь локтем о прилавок. — От кого бежишь?

Выше нос, Аста, — начинаем врать напропалую.

— От свекра. После смерти мужа он не дает мне прохода. Я так не могу, — добавила дрожи в голос. — Я хочу просто спокойно жить.

— А почему к родителям не вернулась?

— Сирота…— и ведь не вру.

«Вождь» барабанит пальцами по прилавку и окидывает меня взглядом. Особого внимания удостоились сбитые костяшки — небольшое недоразумение с мужиком, который не понимал слова «нет». Вот именно из-за него мне и пришлось делать ноги, преодолевая последние километры пешком.

— Хорошо. В конце улицы живет дед Монгво, самый последний дом. Он уже лет пять как слепнет — помощник ему не помешает. Но договариваться будешь сама. Больше ничем помочь не могу.

— Благодарю, уважаемый, но у меня есть еще одна просьба. У вас продаются сахар, кофе и шоколад с табаком? — дело почти у меня в шляпе.

Через пять минут денег у меня становится меньше, торба тяжелее, а ноги несут по указанному адресу. Дом деда не просто в конце улицы — он почти на краю леса, на отшибе, как аппендикс. Какой-то сарай вообще скрыт за молодыми деревцами. Разглядеть я его смогла, только потому что листья давно опали.

На удачу трижды стучу по остаткам забора и смахиваю злых духов с левого плеча. Хотя удача уже ко мне пришла. Слепой дед — идеальный вариант для моей нестабильной внешности.

— Есть кто-нибудь дома? Мне сказали, что здесь живет дедушка Монгво. Я пришла проситься в помощницы по дому, — чувствую себя Тихиро из того мультика про призраков. Хотя его еще даже не сняли. Если вообще снимут.

— Красть у меня нечего. Иди отсюда, — прогоняет меня скрипучий старый голос из-за двери.

— Но мне действительно некуда идти. И я пришла не с пустыми руками, дедушка, — ага, подкуп сработал. За открывшейся дверью стоял седой старик с белыми пятнами катаракты.

— Ну заходи, расскажешь, почему так далеко забралась, — дед посторонился в дверях. — Смотри, пить-есть у меня нечего, так что доставай взятку.

Я уже люблю этих простых людей. К тому же глаза старого Монгво белыми зрачками до боли напоминали видение слепого ока, посланное мне при гадании на картах Таро. Это Знак!

***

Резервация гуронов только с виду напоминает «белую» деревеньку, по шутке судьбы населенную индейцами, но на самом деле у каждого есть свое занятие. Дед Монгво, например, оказался бывшим кузнецом, а та покосившаяся сарайка - заброшенной кузницей. И понятно, почему — слепые мастера бывают только в кино и сказках. Табак, кофе и шоколад он принял благосклонно после повторения моего бесстыдного слезливого вранья. Сахар этот суровый мужчина обозвал бабской радостью. Сказал, что схоронил всех родных и половину друзей, а компания ему не помешает. И разрешил остаться, чтобы ему не пришлось тащить «бабскую радость» обратно в магазин. Еще один человек с личным кладбищем за спиной, которому грустно вариться в одиночестве, когда даже словом не с кем перемолвиться — за болтливость я ему и понравилась. И за пошлые анекдоты тоже, хоть он и грозит пальцем, как отсмеется. Хороший он человек, но слишком приметливый…

— Зажги лампу, — бухтел дед из своего любимого старого кресла, пока я чистила овощи для рагу. — Уже стемнело, а ты глаза ломаешь. Еще порежешься…

Вот смех! Приходится зажигать лампу в доме, где жильцам и без света неплохо — Монгво почти слепой, а я хорошо вижу в темноте, но вынуждена раз за разом разжигать керосинку, которая станет признаком нормальности для тех, кто никак не сможет воспользоваться освещением старой хижины. Для соседей, иногда тайком подглядывающих в окно, ведь новый жилец — большая новость в Сагамоке. Тем более из города, тем более с «трагической» судьбой, тем более девушка, тем более европейской расы, тем более не выказывающая индейцам свое «фи» — людей с другим цветом кожи бледнолицые до сих неохотно причисляют к человеческому роду. Просто время такое, когда колониальные настроения еще сильны, а прогресс только начал свой уравнительный ход. Ничего… Вот придут семидесятые, принесут с собой хиппи, и тогда внуки «белых» ворчунов как миленькие будут ходить в орлиных роучах, топя за мир во всем Мире и межрасовые браки.

Выверенный веками уклад даже с учетом «современности» для меня тяжел — приходится стирать вручную, грохотать бельем вверх-вниз по ребристой доске. Раньше все это решалось одним движением и магией, а сейчас — только незатейливый труд. Старого Монгво шум постирушки и мои ворчания настраивают на лирический лад, когда он вспоминает былое и говорит обо всем на свете, складывая морщинистые руки на кривой тросточке. Старые легенды так и льются из него, перемежаясь простой житейской мудростью. Заодно я узнала, что «Монгво» — это сова, Старый Филин, значит. Меня же он не зовет Астой и объясняет это тем, что от прошлой жизни я сбежала, потому и имя надо сменить, отбрасывая горькое былое. С глаз долой — из сердца вон. Стивен, как мне кажется, здесь бы прижился — в нем нет пренебрежения к другим. Ему бы Монгво быстро придумал новое имя. Что-нибудь вроде Нипона — «тонкое лицо», или Кауэссесс — «маленький ребенок». Старому хрычу все, кому меньше полувека, кажутся детьми. Знал бы он, сколько мне на самом деле лет и в который раз я проживаю сороковые, пятидесятые, восьмидесятые… Больше всего скучаю по плеерам и стиральной машинке.

— Ты теперь Шикоба, — смеется Монгво в один из вечеров, когда я мажу сбитые стиркой пальцы мазью из дома. — Ты Перышко под крылом такой старой птахи, как я. Разве нет?

Хороший он человек. Помогу ему, чем смогу. Магия все еще заперта, но ведь есть обряды, которые работают даже у простых людей, если они верят. С мыслями об уважении вымешиваю тесто для хлеба. Плевать, что буханки постоянно подгорают и приходится тайком обрезать черные корки — старый Монгво думает, что я берегу его редкие зубы, предлагая ему только мякоть. По три раза мешаю суп на плите, желая здоровья и душевного покоя, стараясь не пересолить. Сжигаю в очаге наспех собранные листья дуба с веточками мяты. И маленькие обряды помогают. Месяц спустя мутная белизна из глаз начинает постепенно уходить, забирая с собой одышку и боли в сердце. Мысли о том, что прозревший дед Монгво спалит мои мохнатые уши, отбросила как злобную ересь. Пусть все у него будет хорошо, а я вспоминаю о Стивене.

Бро, мысленно я с тобой! Как-никак мой первый знакомец и просто прекрасный человек. Теперь на каждую новую луну я развожу за домом огонь с помощью кремня и кресала. Когда пламя разгорится, вспоминаю его худое лицо, шепчу имя и кидаю в костер сухой клевер и вербену, обмотанные размочаленным стеблем крапивы. Для удачи, защиты и исцеления. Трава сгорает без пепла мгновенно — действует моя ворожба, а где-то далеко Стивен Грант Роджерс больше не задыхается от каждого запаха и быстрее залечивает мелкие раны. Мой подопечный дед тоже меньше натыкается на препятствия и почти перестает простукивать мир тростью — катаракта исчезает. Но вот въедливости у него прибавляется.