Не покидай Мэнгроув Плейс

Глава 5.

* * *

Незадолго до рассвета Лу просыпается вся в поту и рывком усаживается на постели, глядя прямо перед собой широко раскрытыми глазами и в первые мгновения не осознавая, где вообще находится. Сердце гулко стучит, во рту пересохло.

— Чёрт! — шепчет она.

В спальне тихо и темно, ветерок из приотворённого окна едва слышно перебирает полоски жалюзи, но Лу не покидает ощущение, что в запертой изнутри на замок комнате только что кто-то был. Кто-то, кроме неё самой. Этот кто-то стоял у постели и рассматривал её, спящую, в упор. Под этим тёмным взглядом, пристальным и изучающим, она и проснулась.

— Пойду отолью, — громко сообщает Лу невесть кому и поднимается с измятой повлажневшей простыни. — А то так ведь и уссаться недолго в антикварной-то кровати. Позору не оберёшься.

Обратно в антикварную кровать она, впрочем, не возвращается, а отпирает дверь спальни и снова деловито извещает вслух неведомо кого:

— Жрать хочется. Схожу на кухню, может, красотка Долли там ещё кусок своего расчудесного пирога оставила, благослови её Господь.

Ответа, ясное дело, Лу не получает. Запахнув полы белого шёлкового халата, она неслышно проходит по коридору, минует дверь спальни Зака и спускается вниз по покрытой ковром лестнице. И шёпотом чертыхается, когда на середине пролёта к ней присоединяется вынырнувший откуда-то Феликс — такая же почти невидимая тень, едва слышно пофыркивающая.

— Привет, бро. Ты меня заикой оставишь, — ворчит Лу, почёсывая лохматый бок енота босой ступнёй. Это приятно, чёрт забери полосатого негодяя. И на сердце становится как-то полегче.

В тускло освещённой кухне она обнаруживает ещё одного неспящего — положив ногу на ногу, в плетёном соломенном кресле восседает Виктор Леруа. В его бокале темнеет багряная жидкость, и он смотрит на Лу сперва затуманенно, потом — изумлённо, а потом — с привычной насмешливостью. На нём узкие тёмные брюки и такая же тёмная рубашка, напоминающая камзол, блестящие чёрные волосы зачёсаны назад. Он выглядит как модель с рекламы дорогущей туалетной воды в женском журнале — несмотря на всегдашнюю бледность, которую фотограф бы непременно отретушировал.

— Приветик. Не рановато ли начинаете? — не может удержаться Лу от подколки, кивнув на бокал с вином в руке Виктора.

— Поздно заканчиваю, — парирует тот, отпивая ещё глоток и запуская пальцы в вазу с засахаренными печеньицами, стоящую рядом на столе. — А вы что тут разнюхиваете, мисс Филипс??

Его бархатный голос полон яда.

— В данном случае — яблочный пирог Долли, — невозмутимо сообщает Лу, распахивая массивные дверцы старинного буфета. — Не попадался? А, вот и он.

Блюдо с несколькими кусками пирога заботливо прикрыто кулинарной фольгой, но дивный запах корицы, яблок и сдобы Лу действительно чует даже сквозь неё. Феликс тычется носом в её голые щиколотки, явно желая поучаствовать в пиршестве, а Виктор кривится:

— Только этого наглеца здесь не хватало. Притащился.

Лу весело отмечает про себя, что Виктор говорит о еноте, как о надоевшем родственнике, но рассудительно произносит, отламывая Феликсу корочку от пирога:

— Ему тоже не спится, а если не спится, надо поесть. Вы всегда так поздно ложитесь, мистер Леруа?

— Это вы пытаетесь ненавязчиво выяснить, не был ли я свидетелем либо, что куда интересней, инициатором несчастных случаев в моей семейке? — вопросом на вопрос отвечает Виктор, отпив ещё немного из бокала и лениво покручивая его в пальцах. — Я с детства веду исключительно ночной образ жизни, но, к сожалению или к счастью, не присутствовал при кончине дяди Джоза, тёти Кристи и несчастной училки, мисс Как-её-там. Хотя все они умерли ночью, что да, то да.

— Мисс Чивингтон, — уточняет Лу, присев на край стола по своей привычке, и в упор глядя на собеседника. — Почему из всех троих вы назвали несчастной только её?

— Остальные были безнадёжно стары, а дядя Джоз к тому же — развязавшийся алкаш, — пожимает худыми плечами Виктор. — Мне их не жаль. Тётя Кристи всегда вела себя как невероятно вздорная ханжа, а у дядюшки мозги съехали набекрень от виски. Учительница же была молода, хоть и не особо симпатична, но неглупа. И умела справляться с этой парой маленьких чертенят, моих троюродных племянничков. Могла бы жить и дальше, но ей зачем-то вздумалось прогуляться ночью к болоту. Она всё болтала о том, как интересно было бы взглянуть на Старину Монти. Ну вот и взглянула. Вуаля!

Он привычно щёлкает пальцами.

— Вы верите в версию с сороконожкой? — осведомляется Лу, и Виктор вновь равнодушно пожимает плечами:

— Полиции виднее, не так ли?

Он запрокидывает голову, осушая бокал до дна, а потом смотрит на Лу смешливо поблескивающими, глубокими, как омуты, глазами:

— Мой кузен не верит полицейским, потому и вызвал вас. Я верю, поскольку мне так удобнее. Я всегда делаю так, как мне удобнее. В данный момент — просто жду, когда же наш патриарх отправится к праотцам. Как ждут этого все остальные.

— Но вы и сами можете стать следующей жертвой, мистер Леруа, если полицейские неправы и в доме действительно орудует убийца — один или двое, — напрямик говорит Лу. — Вас это не волнует?

— А жизнь вообще опасная штука, разве нет? — легко отвечает Виктор, плавно поднимаясь на ноги, чтобы достать из буфета новую бутылку. — Опасности только делают её занимательнее. Кстати, в ночных клубах Нового Орлеана ходят слухи о некоей загадочной смертельной болезни, поражающей грешников, погрязших в разврате. Вы ещё не в курсе?

Лу дурашливо округляет глаза:

— Вау, милосердный Господь решил в очередной раз покарать грешников, наслав на них неизвестный мор? Что ж, бывает. Но я, к счастью, не хожу по клубам, разве что босс велит мне проследить за неверными мужьями или жёнами. Приходится подчиняться, как бы мне это не претило, иначе он запросто уволит меня, — Лу сокрушённо разводит руками, соскакивает со стола и запахивает полы халата.

— Да неужели? — Виктор поднимает брови, усаживаясь обратно в кресло. Его явно забавляет эта пикировка.

— Да, — энергично кивает Лу, — он просто зверь, мой босс.

— И в знак принадлежности ему, — вдруг спрашивает Виктор, — вы носите этот ошейник? И эти сиськи?

«Ого», — думает Лу, на миг опуская ресницы. Мистер Леруа действительно знает больше, чем нужно.

— Да ладно, — весело хмыкает она, — где сиськи, а где ошейник?

— На вас, я полагаю, — теперь Виктор забавляется уже откровенно. — Зачем вы перекроили себе верх? Так стремились угодить боссу? Вы же ради него это сделали, верно?

Лу хочет отвернуться, но заставляет себя с прежней беззаботностью смотреть в насмешливое лицо Виктора. Зак Пембертон никогда не спрашивал, зачем Лу решилась на операцию. Зачем вернулась в Луизиану. Зачем пришла к нему в агентство. Никогда.

Зак Пембертон, зануда и педант. Её лучший друг.

Лу так и говорит:

— Он просто мой лучший друг. Со времён средней школы. Вот и всё.

— В таком случае, — после паузы Виктор салютует ей своим бокалом, — примите мои соболезнования, мисс Филипс. Всё зря.

— Спасибо, — кротко отзывается Лу. — Вы так любезны. Можно последний вопрос? Каким человеком был Роджер Монтгомери до того, как с ним случилось это несчастье?

— Бездушным мерзавцем, стремившимся если не сломать, то согнуть всех, кто его окружает, — не раздумывая, чеканит Виктор, и Лу благодарно кивает:

— Спокойной ночи.

Пока она поднимается по лестнице, за ней внимательно наблюдают три пары глаз. Одна из них принадлежит Виктору, вторая — Феликсу, не пожелавшему оставаться в кухне вместе со своим недругом и притаившемуся в укромном закутке у ступенек. Третий наблюдатель невидим для всех, но именно его взгляд Лу ощущает как прикосновение чужой ладони к спине сквозь шёлк халата. Она даже оборачивается на ходу.

Но никого не видит.

* * *

Этот дом очень, очень стар. Его фундамент был заложен здесь сразу после того, как с берегов впадающего в болото ручья исчезли вигвамы чикасавов. После второй франко-индейской войны французы возвели неподалеку свой форт, и индейцы навсегда оставили эти места.

И тогда фундамент Мэнгроув Плейс, фундамент из крепких каменных глыб, был заложен в покинутой ими земле, в ржаво-красной земле краснокожих.

Но тени давно ушедших в небытие чикасавов всё ещё остаются здесь, как и их кости, изредка вымываемые водой из глубины оврагов. Как наконечники их стрел или каменные палицы, становящиеся добычей местных музеев.

Гортанный говор чикасавов можно даже различить в бормотании устремлённого к болоту ручья.

Если бы нашёлся тот, кто сумел бы это сделать.

* * *

— Кто-то приходил ночью в мою комнату, — громко объявляет Лу, когда вся семья Монтгомери собирается за накрытым к обеду столом. Лу заранее предупредила Зака, что хочет, мол, взять быка за рога и увидеть реакцию окружающих.

Все молча смотрят сперва на неё, потом друг на друга, но внимательно наблюдающий за ними Зак не замечает на их лицах особого замешательства.

Первым нарушает молчание Виктор:

— Кто-то подсматривал за вами, мисс Филипс? Как интересно! И вас это шокировало? Мне казалось, вы весьма склонны к эксгибиционизму, так что же вас смущает?

На его тонких губах играет полная ехидства улыбка.

— Главным образом меня смущает то, что моя дверь была заперта изнутри, — объясняет Лу с такой же милой улыбкой, и тут Джерри, не удержавшись, возбуждённо выкрикивает:

— Квартеронка! Это была Квартеронка!

Зак и Лу переглядываются, думая об одном и том же: оказывается, даже малые дети в Мэнгроув Плейс знают о пресловутом призраке.

— Джеральд! — пытается осадить мальчишку мать.

— Вам это всё приснилось, мисс Филипс, — безапелляционно заявляет Стив, промокнув губы салфеткой. — Или же чёртов енот влез в окно и пялился на вас.

— Этот енот, конечно, способен на многое, — хмыкает Лу, — но даже он не в состоянии пролезть в полудюймовую щель. Окно было открыто только для проветривания.

— Это Квартеронка! — в один голос повторяют близнецы, подпрыгивая на стульях.

— Мы поможем вам её ловить! — оглушительно кричит Саманта, её круглые глаза пылают азартом.

— Прекратите немедленно! — взвивается над столом миссис Чемберс, её отнюдь не хрупкая фигура похожа на большой восклицательный знак, аккуратно уложенные тёмные волосы растрепались. — Что за чушь вы городите! Сейчас же отправляйтесь в свою комнату!

— Ну и подумаешь, — обиженно бубнит Джерри, сползая со стула и хватая из вазы желтобокое яблоко.

Лу провожает глазами уныло плетущихся вверх по лестнице детей и переводит взгляд на Конни со словами:

— Мне казалось, что каждое уважающее себя южное семейство должно гордиться собственным призраком. Фамильное привидение — это так… аристократично.

Конни презрительно фыркает, не удостаивая её ответом, а Стив устало спрашивает:

— Кто рассказал вам про Квартеронку?

— Прислуга, кто же ещё! — раздражённо бросает Конни, а Лу спокойно подтверждает:

— Долли Пирсон, ваша кухарка. Было очень… познавательно.

— Негритянские сказки, — бормочет Конни себе под нос — достаточно громко, чтобы её могли расслышать все, в том числе Шерри Уильямс, перетирающая бокалы возле буфета.

Но смуглое лицо экономки остаётся при этих словах совершенно бесстрастным, будто каменным.

— Я бы скорее стыдился наличия такого призрака в своём доме, нежели гордился бы им, — задумчиво произносит Зак, и Стив смотрит на него со странным выражением на лице — почти благодарным.

— Действительно, — говорит он отрывисто, — судьба Сары Мэй, этой несчастной Квартеронки, не делает чести нашей семье.

— Мне она иногда снится, — вдруг вступает в разговор Белинда, до этого едва ли проронившая хоть слово. — Снится, как будто я — это она.

Раздаётся звон разбитого бокала, и все оборачиваются. Шерри торопливо присаживается на корточки и начинает собирать осколки бумажной салфеткой.

— О Господи, нельзя ли поаккуратнее, — сердито бросает Стив. — Это французский хрусталь, не стекло.

— Простите, сэр, — едва слышно извиняется экономка. Спина её и плечи под форменным фартуком сильно напряжены.

— Скажите, — медленно произносит Лу, и все взгляды снова устремляются к ней. — А кто из вас воочию видел это таинственное фамильное привидение? Легенда должна на чём-то основываться. На чём?

Теперь члены семейства Монтгомери смотрят друг на друга, очевидно, ожидая, кто же первым ответит на вопрос Лу.

— А это вообще имеет отношение к вашему расследованию? — осведомляется Виктор, с обычной ленцой прикрыв тяжелые веки. — Я думаю, что нет. Я думаю, что вы просто своё любопытство тешите, заблудшее дитя новоорлеанских трущоб, внезапно попавшее в фамильный замок с привидениями. Я прав?

Зак высоко поднимает брови, услышав про «заблудшее дитя», Лу тоже ошеломлённо моргает, но потом лучезарно улыбается:

— Вам бы сценарии для Голливуда писать, мистер Леруа, ей-богу. Но вы ошибаетесь, мною движет не только праздное любопытство, для расследования может оказаться важной любая информация. Так что повторю вопрос: лично вы видели когда-нибудь эту Квартеронку?

— Никогда, — коротко бросает Виктор, даже не задумываясь.

— Я тоже никогда, — подтверждает Стив.

— Я видела, — неожиданно произносит Белинда, зябко передёрнув плечами. — Много раз. И рассказывала про неё дедушке всегда, когда видела. Он был очень в ней заинтересован, а для меня это представляло единственную возможность оказаться интересной ему. Да-да, и не смотри так на меня, Стиви, ты же знаешь, что он ни во что меня не ставил. Просто содержал, вот и всё.

Зак снова поднимает брови и не успевает ничего сказать.

— Давайте пока оставим в стороне ваши сложные взаимоотношения со старым мистером Монтгомери, — невозмутимо предлагает Лу. — Как выглядела Квартеронка?

— Как моё собственное отражение в зеркале, — отвечает Белинда очень тихо, но среди повисшего в столовой напряжённого молчания каждое её слово звучит отчётливо. — В длинной грубой белой рубашке, волосы чёрные, а кожа — куда смуглее моей. И на шее — петля.

Она прерывисто вздыхает, комкая в руке салфетку.

— Сказки нашей Долли неизгладимо врезались тебе в память, Линда, — раздражённо и озабоченно бросает Стив. — Чёрт знает что такое. Мне ты про это никогда не рассказывала.

В его голосе — укор.

— Ты бы всё равно не поверил, — парирует сестра. — А вот дедушка верил.

— Да ты плела эту чушь только, чтобы понравиться старику, — Конни выходит из ступора и насмешливо кривит ярко накрашенные полные губы. — Сама же сказала — иначе ты была бы для него пустым местом.

— Плела, плела, вот в это и поверила, — вторит Виктор словам Конни.

— Неправда! — Белинда почти кричит. Кажется, она вот-вот исступлённо затопает ногами, как трёхлетний ребёнок.

— И у неё слёзы на щеках, — вдруг говорит Шерри, всё ещё сидя на корточках и держа в руке осколки бокала. — Глаза блестят от слёз, и губы шевелятся, будто она хочет что-то сказать и не может.

— Боже, ты видела её, — срывающимся полушёпотом бормочет Белинда, и Шерри молча кивает, сжимая разбитый бокал сильнее, чем следует. Вскрикнув, она роняет осколки. На пальцах её проступает кровь.

— Массовая женская истерия, только и всего, — Стив со стуком отодвигает стул, широкими шагами подходит к экономке и берёт её за локоть, побуждая выпрямиться. — Бред бредовый. Промой рану, Шерри, и заклей пластырем. Где Майкл? — он нетерпеливо оглядывается по сторонам, подталкивая Шерри к кухонной раковине.

Майк уже спешит на помощь матери с метёлкой и совком.

— Итак, двое из присутствующих заявляют, что своими глазами видели пресловутый призрак, — как ни в чём не бывало констатирует Лу, тоже выбираясь из-за стола.

А ведь Шерри почему-то так настойчиво уверяла его, что призрак Квартеронки — всего лишь бабкины сказки!

— Но их показания сходятся во всех деталях, — буднично подхватывает Зак. — Мистер Монтгомери, — он поворачивается к Стиву, который досадливо хмурится. — Нам бы хотелось взглянуть на ваш семейный архив. Бумаги, фотографии. Если вы не возражаете, конечно. И если вы не отдали его, к примеру, в окружной музей.

— Лучше бы отдал, право слово, — саркастически-устало хмыкает Стив и машет рукой. — Там уйма старых, прошлого века бумаг — на чердаке, в дедушкином секретере. Подождите, сейчас я принесу из кабинета ключи. Если вам так охота копаться в пыли, извольте.

Притаившись на верхней площадке лестницы, Саманта и Джерри переглядываются. Саманта толкает брата локтем, и тот понимающе кивает. Глаза у обоих радостно горят.

Чердак!

— Минутку, — Лу жестом останавливает Стива. — Вы же сами отдали нам дубликаты ключей, в том числе, полагаю, и от чердака. Вот они, все подписаны, — она выуживает из кармана слаксов брякнувшую связку и задумчиво продолжает, уже ни к кому конкретно не обращаясь: — Думаю, существуют и дубликаты ключей от гостевых спален. И обладатель этих дубликатов вполне может заглядывать ночами к гостям. В связи с чем у меня снова возникает резонный вопрос по поводу запертой двери в спальне Джозефа Маклина. Моя дверь меня мало волнует — меня никто не убил, и я страдаю эксгибиционизмом, как мы уже выяснили.

Она пристально смотрит на Стива.

— Остальные дубликаты ключей хранятся в сейфе. А дверь дяди Джоза была заперта изнутри на засов, — сухо отвечает тот.

— Я не помню, чтобы это указывалось в полицейском отчёте, — вмешивается Зак. Все остальные каменно молчат. — Просто упоминалось, что дверь была заперта изнутри, а вот на ключ или на засов…

— Ну так я вам это говорю, — резко бросает Стив и тут же сжимает губы.

* * *

Для чикасавов всё здесь обладало душой — не только звери и птицы, но и растения: от вековечных мангров до тонкой травинки. Гранитные валуны, лежащие посреди болота, по индейским поверьям, когда-то были воинами, окаменевшими от удара молнии. Грозовые тучи, бегущие по небу, ветер, летящий с предгорий, родник, пробивающийся сквозь скалу — все, все они были живыми, и их можно было просить о помощи, как духов-покровителей.

Иногда они действительно помогали. А иногда оставались глухи к людским мольбам, справедливо считая, что каждый сам заслужил уготованную ему судьбу.

Чикасавы ушли навсегда. И чокто ушли. Как и чиппева, и чероки, и семинолы.

Ушли, чтобы стать камнями посреди болот, тёмными тучами, плывущими по небу, ветром с предгорий и струящимися меж скал родниками.

* * *

Этот чердак даже не чердак, а мансарда под самой крышей особняка — аккуратно прибранная, с расставленными вдоль стен старомодными платяными шкафами и громоздким секретером из красного дерева. Есть здесь и совсем уж старинный сундук, выглядящий, как музейный экспонат времён первых поселенцев. Для полного сходства с музеем стулья и банкетки накрыты белыми чехлами.

— Дедушка собирался нанять плотников, чтобы соорудить здесь стеллажи. Но не успел. Я перенёс архив сюда из его спальни, когда с ним случился удар, и срочно понадобилось освободить место для проживания сиделки, — сдержанно поясняет Стив, поднявшись вместе с детективами по деревянной, поскрипывающей под ногами лестнице и отперев небольшую дверь.

Все они проходят в неё гуськом, пригнувшись, и только потом выпрямляются.

Солнце бьёт в пропылённые окна, и Лу жмурится, как кошка, озираясь по сторонам. Воздух тут затхлый, пыль, поднятая вошедшими, кружится в солнечных лучах.

— Так что все старые бумаги в этом секретере, — заключает Стив.

Приземистый потрескавшийся секретер тоже выглядит музейным экспонатом — на гнутых ножках, со скрипучими дверцами, с тремя вместительными ящиками под лакированной столешницей. Лак изрядно облупился — очевидно, эта мебель не реставрировалась никогда.

— Мы можем прямо здесь просмотреть бумаги? — вполголоса спрашивает Зак, и Стив кивает в подтверждение:

— Даю вам карт-бланш. Устраивайтесь, как вам удобно. Простите, я не могу задерживаться, дела. Да и не думаю, что вы найдёте тут что-то, имеющие отношение к происходящему в этом доме. Происходящему именно сейчас, а не в глубокой древности.

— Кто знает, — невозмутимо замечает Зак, придвигая к секретеру два стула с изогнутыми спинками и сиденьями, обтянутыми белыми, но пыльными чехлами.

Когда звук шагов молодого Монтгомери затихает внизу, Лу открывает дверцы секретера и начинает одну за другой, извлекать оттуда пластиковые и картонные папки с бумагами. Зак стопками раскладывает их на банкетках. Отдельно хранятся письма, расписки, счета. И самые старые из них обнаруживаются в верхнем ящике.

Через пару часов Зак констатирует, устало выпрямившись и потирая затекшую спину:

— Бумаги в идеальном состоянии.

— И их не так много, к счастью. Дедуля Монтгомери — настоящий педант, как и ты, босс, — весело замечает Лу, присев на крышку сундука с очередной папкой в руках. — Тут вся летопись семейства. Даже мыши ни одной бумажки не погрызли. И янки не сожгли. Поразительно.

— Янки ничего не сожгли, — флегматично объясняет Зак, усевшись на стул, — потому что Тейлор Монтгомери, тогдашний хозяин Мэнгроув Плейс, был на их стороне, только и всего. Его сельскохозяйственный бизнес развернулся так споро в связи с отсутствием конкуренции со стороны пострадавших от войны соседей.

Лу длинно присвистывает.

— Ну ни хрена ж себе! Ренегат? Ты уверен?

— У тебя бумаги в руках, читай, — советует Зак, и Лу углубляется в чтение, рассеянно передавая ему просмотренные папки.

— Похоже, ты прав, босс, — наконец объявляет она, подняв голову. — Тейлор Монтгомери действительно стал ренегатом. Но почему? В интересах бизнеса? Или… Стоп! — она возбуждённо вскакивает с сундука, сжимая в руках оставшиеся бумаги. — Господи Боже! Да он же и был тем самым скотом, то есть добропорядочным владельцем и любовником загубленной Квартеронки!

— Абсолютно верно, — спокойно подтверждает Зак, складывая канцелярские книги аккуратной стопкой на краю столешницы. — Это случилось незадолго до Гражданской войны. Тейлор Монтгомери как раз вступил в права наследника, судя по этим документам. Его отец умер. Всё сходится.

— Да брось, — скептически отмахивается Лу, начиная привычно расхаживать взад и вперёд по перечёркнутым солнечными лучами половицам. — Из-за женщины? Какой-то рабыни?

— Из-за того, что эта женщина покончила с собой практически у него на глазах, — бесстрастно уточняет Зак. — Не исключено, что он всё-таки её любил.

— Рабыню, которую сам же приказал выпороть за дерзость и назойливость? —недоверчиво кривится Лу. — М-да, должно быть, она произвела на него неизгладимое впечатление, повиснув на перилах его парадной лестницы. Хороший способ на веки вечные остаться в памяти любовника, пусть даже со свёрнутой набок шеей.

— Ты цинична, — сухо замечает Зак, заглядывая в тонкую красную папку, где лежит всего один пожелтевший от времени листок, запаянный в полиэтилен. — А, вот это более чем любопытно. Обрати внимание, расписка, полученная от работорговца, некоего Генри Фитцджеральда. За Сару Мэй, квартеронку, девятнадцати лет от роду, Тейлор Монтгомери уплатил восемьсот семьдесят пять долларов. Огромные деньги по тем временам. Она, наверное, была настоящей красавицей.

— Пятьдесят восьмой год, — зачарованно бормочет Лу, выхватив у него расписку. — Бумажка лежит отдельно от других. Почему? Тейлор Монтгомери перечитывал её по ночам, обливаясь слезами раскаяния? А потом его внук, то есть старик Роджер, медитировал на сей раритет?

Зак невольно морщится:

— Лу, ты засранка.

— Угу, и циничная притом, как мы уже выяснили. А ты чёртов романтик, веришь в вечную любовь, и под Рождество втихаря пересматриваешь «Унесённых ветром», — не остаётся Лу в долгу. — Это позорище, босс.

«Откуда она знает?» — с досадой думает Зак, чувствуя, что краснеет под насмешливым взглядом её ярких глаз, и торопливо уточняет:

— Ладно, что полезного мы выяснили, придя сюда и не расчихавшись от пыли?

— Что Роджер Монтгомери зачем-то отложил расписку о покупке пресловутой Квартеронки в отдельную папку, — раздумчиво произносит Лу. — Это, впрочем, вполне согласуется с рассказами его кухарки и внучки: дедушка, мол, буквально помешался на этой Саре Мэй и то и дело выходил поохотиться за нею. Стоп! — снова восклицает она, хотя Зак не успел ещё и слова вымолвить. — Слушай! А не приходится ли она, грешным делом, бабушкой старому Роджеру? Вот это был бы финт! Хотя нет, — тут же разочарованно обрывает она себя, — девушка же умерла ещё до войны с конфедератами, а Тейлор…

— Женился и дождался появления на свет своего сына Чарльза, ставшего отцом Роджера Монтгомери, уже после войны, — неспешно подытоживает Зак. — Женился, кстати, на дочери такого же ренегата, как сам, с уцелевшей от разграбления плантацией. Твоя версия куда романтичнее, спасибо.

— Вполне себе циничная версия, — пожимает плечами Лу и, не дожидаясь, пока Зак разложит последние просмотренные ими папки по ящикам и полкам секретера, подходит к ближайшему платяному шкафу и распахивает заскрипевшую дверцу. — Вау! Ты только глянь!

Глаза её вспыхивают. Она торопливо выхватывает из глубины пропахшего нафталином шкафа висящие на плечиках платья в чехлах и бережно укладывает их на банкетку, где только что лежали бумаги.

— Боже милостивый, — стонет она. — Я сейчас умру!

Шафраново-жёлтое шифоновое платье с множеством рюшей на груди. Сиреневое с глубоким вырезом. Бирюзовое с маленьким шлейфом. Лу освобождает их из чехлов, будто выпускает на волю ярких тропических птиц. Сладко пахнет уже не нафталином, а какими-то цветочными духами. Жасмином.

— Чёрт меня возьми, какое шикарное старьё! — Лу возбуждённо поворачивается к Заку, наблюдающему за ней с любопытством. — Этим платьицам полста лет, бьюсь об заклад. Ты обрати внимание на рюши! Мода тридцатых. Всё возвращается. Интересно, кому они принадлежали?

— Покойной супруге Роджера Монтгомери, я полагаю, Элизабет. Она умерла в тридцать девятом году. Хочешь примерить? — с улыбкой осведомляется Зак.

Его вдруг посещает странное, но сильное желание увидеть Лу не в слаксах и рубашке навыпуск, как сейчас, — в связи с расследованием та вообще перешла на одежду в стиле унисекс, — а в этих шикарных и вызывающе женственных нарядах.

Он внезапно вспоминает, как она выглядела в ослепительно белом платье на выпускном балу в средней школе имени Уильяма Гаррисона. Королева!

Но Лу только с сожалением вздыхает, повертев жёлтое платье в руках и приложив его к груди:

— Боюсь, по швам расползётся, — она снова заглядывает в недра шкафа, аккуратно перебирая остальные платья. — Боже, да тут целый музей истории моды. Музей старья, — следующая фраза доносится уже из глубины соседнего шкафа. — А туфель-то, туфель! Но… ничего из прошлого века. Сплошь тридцатые. Наверное, прабабушкины платья просто не сохранились. Жаль.

— Возможно, они лежат где-то в другом месте? — предполагает Зак. — И возможно, кто-то уже нашёл это место.

— Нашёл и наряжается Квартеронкой? — Лу мгновенно подхватывает его мысль. — Но Квартеронка, согласно показаниям всех её видевших, появляется в том наряде, в каком умерла — в нижней сорочке. И если на то пошло, здесь только один человек способен в точности изобразить пресловутый призрак — экономка Шерри, так упорно отрицавшая его существование. Молодая, стройная и смуглая. Миссис Конни для этого… гм… полновата, кухарка Долли — старовата. Сиделка мисс Кинселла и старовата, и полновата. Белинда Монтгомери — бледновата, хотя и её не стоит списывать со счетов — пытаясь заинтересовать дедушку, она вполне могла пойти на такой финт — загримироваться. Кто ещё? Стив Монтгомери и Виктор даже глубокой ночью не сойдут за юную темнокожую девушку. — она фыркает, представив себе подобную картину. — И ещё у Виктора усы!

— Он прикрывает их вуалью? — предполагает Зак, тоже развеселившись. — Кто у нас остаётся? Майк Уильямс молод, темнокож, но слишком крепко сложен, спортивен и навряд ли захочет ночами напролёт разгуливать в женской сорочке. Хотя Бог знает. Вот ты бы отлично изобразила Квартеронку, Лу Эмбер Филипс, особенно если бы попридержала свой длинный язык, молча и таинственно скользя во мраке.

Несколько мгновений они смотрят друг на друга.

— Тебе лишь бы меня заткнуть, — ворчит наконец Лу. — Кстати! А ведь усы Виктора вполне могут оказаться накладными.

— Чёрт, — выдыхает Зак, на миг оторопев. — Это идея!

— Но, насколько мне известно, он уже лет пять носит усы, — тут же добавляет Лу, похлопав босса по плечу. — Тогда ещё не было повода для подобного маскарада. И вообще… Квартеронка, согласно легенде, маячит в доме со времён своей гибели. А теперь её взапуски принялись изображать домочадцы Монтгомери? Зачем, если она и так тут?

— То есть ты намекаешь на то, что призрак — он и есть призрак, — Зак устало снимает очки и потирает переносицу двумя пальцами. — В этом доме происходит слишком много странностей. Послушай, хочу тебя спросить насчёт Виктора…

Но Лу вдруг поднимает руку, напряжённо прислушиваясь, и полушёпотом говорит:

— Сюда кто-то идёт.

* * *

Чернокожие, ступив на эту землю, принесли с собою своих богов. Своих духов, которых они назвали — Лоа.

Эшу, Папа Легба, самый могущественный из Лоа, предстаёт перед людьми в обличье нищего негра. Его костлявое тело едва прикрывают лохмотья, на губах играет хитрая улыбка. Он зовётся Стражем Перекрёстков, Он решает, кого пропустить из мира духов в мир живых, а кого — нет. Его боятся и приносят ему щедрые дары, ублажая его, потому что, рассердившись, он отсылает не угодившего ему туда, откуда уже не бывает возврата.

И он искушает каждого встречного — искушает выбором иной судьбы, заставляя колебаться, бесконечно сомневаться и менять решения.

Он смеётся над людьми, но никогда над ними не плачет.

Эшу, Страж Перекрёстков.