Бывшие. Ты теперь моя

Глава 10

Андрей

Маша говорит последнюю фразу и затихает. Я еще некоторое время смотрю на пустую дорогу, освещенную фарами машины, а потом перевожу взгляд на бывшую и хмыкаю: спит. Ее рука так и лежит на сердце.

Наивная. Все еще ищет во мне что–то хорошее. Но зря старается – я уже показал ей, что ничего хорошего во мне нет. Я тот, кто я есть. Намеренно стал таким. По–другому в нашей семье не принято. Какой отец – такие и сыновья.

Никакой доброты, никакой жалости, никакой слабости. Иначе – всему конец. В этом грязном океане я выбираю быть зубастой акулой, а не жалкой рыбешкой, которая плывет по течению.

Но… все портит белокурое создание с небесными глазами. Нахера я ее похищал? Только хуже сделал. Себе и ей. Она бесит до жути. Раздражает так, что зубы сводит.

Или не она…

А то, что я не могу сделать ей так больно, как планировал. Как же хочется растоптать ее, задеть, укусить побольнее. Так, чтобы рыдала и мучилась. Чтобы молила о пощаде…

Она предала. Унизила. Уколола. Ушла к тому, кто побогаче. Будто между нами ничего и не было. А я, сука, умудрился полюбить на столько, что до сих пор не могу выбраться из этого болота. Столько лет прошло, а я все еще тащусь от ее запаха. Ее голос, ее глаза, вся она… с ума сводит. У меня до сих пор встает от одного только ее взгляда.

Тварь. Продажная тварь. Расчетливая сука под маской невинной овцы. Чертова ведьма, с которой я не могу быть слишком жестоким. Смотрит так невинно своими большими глазами, что внутри все переворачивается.

Все, что я могу, это трахать ее. Жестко и грязно. Так, как она и заслуживает. Пачкать ее фальшивые, белоснежные крылья и ломать. Пока не успокоюсь.

А успокоюсь ли? Не знаю.

Я думал, за пять лет чувства поутихнут, но все стало только сложнее. Я думал, буду ненавидеть ее. Внушал себе каждый день, что больше ее не люблю. Что когда поднимусь, обязательно вернусь за ней. Заберу и сделаю своей. Разрушу всю ее сладкую, любовную сказку с Кондратьевым. И жизнь ее – тоже разрушу.

Сделал. Забрал. Но один х*р не получается относиться к ней так, как я планировал все это время. И от этого бешусь так, что аж кровь кипит. Злюсь на себя, на нее и на весь мир.

– Сука, – шиплю сквозь зубы и кидаю мрачный взгляд на бывшую.

Спит тихо, склонив голову к окну. Длинные волосы лежат на ее плечах и груди, платье задралось, открывая округлые бедра и гладкие, стройные ноги, сдвинутые вместе.

Как же мне было херово все эти годы. Меня раздирало на части от ненависти и тоски. От предательства и лжи. От того, что Маша больше не моя. Исчезла слишком резко и неожиданно из моей жизни. А меня, как конченного наркомана, дико без нее ломало.

Никогда так не любил. Никого к себе не подпускал. В тот зимний вечер, когда она увязалась за мной, нужно было послать ее далеко и надолго. Чтобы не привыкать и чтобы не влюбляться.

До сих пор не понимаю, кем был для нее. Она вообще любила?

Нет.

Когда любят, не меняют любовь на бабки. В той ситуации она сделала из меня оленя и сбежала.

Да, тогда и я натворил дел. Раскрошил лицо Кондратьеву и отправил его отдыхать в больничку. Но не просто же так! Он сам напросился! И если бы у меня была возможность вернуться в прошлое, я бы поступил точно так же.

Маша испугалась. Он ведь ее друг детства. Ей его стало жалко. Всем вокруг его стало жалко. А я – оказался мудаком, не достойным того, чтобы меня выслушали. После этого все и закончилось. И пошло по пизде.

Тогда я думал, что все наладится, что Маша все поймёт и мы помиримся. Знала же с самого начала, что я вспыхиваю, как спичка. Знала и принимала. Более того – умело тушила мой огонь. Из всех вокруг это удавалось только ей.

Но все вышло не так, как я предполагал. Она выбрала не меня, а Кондратьева. Пришла ко мне и заявила, что больше меня не любит. А со временем я узнал, что они встречаются. Катаются на его крутой тачке, ужинают в шикарных ресторанах и вообще… охуенно проводят время.

Вот, что нужно было Маше для счастья – не моя любовь, а бабки Артемки. Она хотела красивую жизнь, но ее я ей дать тогда не смог.

Не выдержав, я достаю сигарету и, открыв окно, прикуриваю. Поток свежего воздуха резко уносит дым в сторону и холодит лицо. Я немного успокаиваюсь. Каждый раз, когда вспоминаю прошлое, хочется кого–нибудь грохнуть. В груди до сих пор болит, хотя мне казалось, я давно зарос броней.

– Я стану твоим наказанием, малышка, – зажав сигарету губами, я пропускаю между пальцев шелковистые волосы Маши, – за все твои сучьи поступки. Тебе будет больно. Как было мне.

Она не слышит. Сладко и мирно спит. И, похоже, чему–то улыбается во сне. Милая, добрая, озорная девчонка, чей звонкий смех врезался в память навсегда. В нее были влюблены почти все парни из старших классов. Столько ревности я никогда не испытывал. Бесился даже от мимолетных взглядов в ее сторону. Потому что она была моей.

И сейчас моя. Только теперь мне не нужна ее любовь. Я хочу ее боль. Видеть, ощущать и чувствовать. Ломать каждый день снова и снова. Потому что так легче.

Мы подъезжаем к дому. К машине подходят мои ребята, но я от них отмахиваюсь. Выхожу на улицу и, открыв дверь со стороны пассажира, задумчиво смотрю на Машу. Все еще спит. И просыпаться не собирается.

Такой разговор мне запорола… я еле выцепил Милославского на этом ебаном форуме. Но моя малышка решила накидаться и устроить представление. Признаю, было весело. Порой я не знаю, как реагировать на Машины закидоны. Бывшая умеет сбить с толку, мастерски восхищает и очаровывает. Похоже, жертву она из себя строить не собирается – злит меня с завидным упорством. И совсем забывает, что за все придется отвечать.

Вот завтра и ответит. Хочу, чтобы в ее рот вливалось не шампанское, а кое–что поинтереснее. В штанах снова становится тесно от одной только мысли об этом… в прошлом ее сладкие губы творили с моим болтом чудеса.

Наклонившись, осторожно вытаскиваю Машу из тачки. Она даже не просыпается. Лишь недовольно хмурится и упирается лбом мне в грудь. Я прижимаю ее поплотнее к себе, прикрываю полами пальто ее голую задницу и шагаю в дом.

Разувшись в прихожей, поднимаюсь на второй этаж и захожу в комнату, которую выделил в доме специально для бывшей. Здесь все пропахло ей. Везде ее карамельный запах.

Включив ночник, укладываю Машу на кровать. Она утопает в мягкости кровати, судорожно вздыхает и снова расслабляется, раскинув руки в стороны. Красивая, пиздец. Сложно отрицать. Ее красота – нежная и естественная, а не дерзкая и яркая, к какой я привык в последнее время.

– Андрей… – шепчет сквозь сон. Губы сухие, с небольшими, красными ранками посередине.

Я хмурюсь, наблюдая за ней. Спит или просыпается?

Разглядываю лицо бывшей еще несколько минут. Но больше она не говорит ни слова. Вздохнув, разворачиваюсь, чтобы уйти. Завтра оторвусь на ней по полной.

Но в последний момент оборачиваюсь. Золотистый свет ночника падает на Машу, подсвечивает ее кожу, покрытую мурашками. Замерзла.

Я колеблюсь пару секунд. Отговариваю себя и обзываю последними словами. Но потом все–таки подхожу и небрежно дергаю край одеяла в сторону, накрывая им бывшую.

Теперь все. Впереди меня ждёт очередная моральная расчлененка. Но я знаю, как с ней бороться – есть у меня на примете мудаки, которые не понимают русских слов. Вот ими и займусь. Сегодня будет жарко.

Набрав брату, выхожу из комнаты.

– Подъезжай к дому, – говорю, прижав телефон к уху. – Надо раздать пиздюлей Архиповским. Возьми ребят и оружие.

– Ох, братик, ты опять не в настроении, – иронично отмечает Мирослав. – Кто же тебя так расстроил, родной?

Я прикрываю глаза и тру переносицу. Он всегда считывает на раз два состояние любого человека.

– Через десять минут у дома. И не болтай – иначе первым пиздюлей отхватишь ты.

Из динамика раздается веселый смех. Больной. Он даже когда идет на дело умудряется веселиться. Его поэтому в наших кругах и называют психом. Никогда не ясно, чего от него ожидать.

– Окей, я скоро буду, – отзывается Мир. – С радостью вальну сегодня парочку Архиповских шестерок!

С этими словами он отключатся. А я иду переодеваться в более удобную одежду. Сегодня мне станет легче. Наверное.