И жили они долго

Глава 1. Всё с нуля

Приборная панель сообщала, что за окном больше тридцати градусов тепла. Типичное для конца августа пекло в Ростовской области растянулось на начало сентября. Старенькая «Лада» мамы гудела, сопротивляясь на скорости потокам воздуха. Внутри салона играла музыка, но из-за ворвавшегося через открытое окно ветра было невозможно разобрать слов. Непослушные пряди били по лицу и плечам. Сколько ни пыталась заправить за ухо — бесполезно. Все резинки, как назло, убрала в чемодан. Вот же дура! Знала ведь, что до аэропорта путь неблизкий, а на улице стоит такая жара.

Сегодня я «возвращаюсь к истокам», если можно так сказать. Железная птица за считанные часы отнесёт меня в Новосибирск, и, после непродолжительной тряски в поезде, я окажусь в месте, где родилась семнадцать лет назад. Ксертонь — непримечательный городок, где дожди идут чаще, чем в других регионах России, а если верить интернету, то солнечных дней здесь и было меньше месяца в год. Окружённый в кольцо из гор и лесных чащ, он существовал самобытно. Из мнимой изоляции, лишённой ощутимого тепла и света, мама сбежала, когда мне не исполнилось и года. В Ксертонь я возвращалась каждое лето, проводя по целому месяцу у бабушки по отцовской линии, но в четырнадцать лет наконец заявила, что с меня хватит сажания картошки на даче, где в округе ни одного сверстника. Костя легко сдался, и потому планировал последние три года совместный отпуск ближе к осени: в Турции или ещё где потеплее.

И вот теперь я отправлялась в добровольную ссылку. Не буду скрывать, решение далось нелегко. По дороге в аэропорт ужас волнами охватывал сознание, потому как, говоря откровенно, я ненавидела Ксертонь всей душой.

Ростов-на-Дону с каждый пройденный автомобилем километром, оставался позади. Город, где прошло моё детство, казался прекрасным местом, где дороги, за редким исключением, были ровными, а палящее солнце приятно ласкало кожу. Жизнь кипела в Ростове круглосуточно, в то время как в Ксертони всё закрывалось хорошо, если в шесть вечера.

— Ася, — мама осторожно потянула за край рукава кардигана, когда приветливая женщина на стойке регистрации отдала посадочный талон: — Тебе не обязательно уезжать.

Я заглянула в идеальную копию собственных глаз. В отличие от моих, мамины были подчёркнуты паутиной из тонких морщин в уголках от частых улыбок. Первое, что я всегда вспоминаю, думая о Марии — это задорный звон её смеха. Я была точной копией женщины с тёмно-карими глазами и каштанового цвета волосами, вот только её жизнелюбие и легкомыслие не передалось вместе с генами.

Во взгляде матери легко улавливалась невысказанная мольба, от которой внутри у меня всё сжалось. Как я могла бросить такую нежную и ранимую женщину? Из нас двоих я всегда ощущала себя старше. Мама часто вела себя, как маленькое дитя и нуждалась в присмотре неменьше. Головой я понимала, что груз опеки осторожно снял с моего плеча новый мужа мамы. Теперь Сашке следить, чтобы коммуналка была оплачена вовремя, в холодильнике к ужину нашлась еда, а в баке автомобиля — бензин. Но мудрое сердце будто предчувствовало беду.

— Всё нормально, мам. Так будет лучше для всех. Тем более, я правда хочу пожить в Ксертони. В конце концов, я там родилась, да и Костя порадуется. К тому же, будет время присмотреться к местному институту. Понять, что к чему.

За последнее время я повторяла эту ложь так часто, что уже почти поверила в неё сама. Врать я никогда не умела, но неделя самоубеждений закрепила вес слов, и теперь они звучали правдоподобнее. Во всяком случае, мама купилась.

— Передавай привет Косте.

— Да, конечно.

Я раскрыла объятия, и мама тут же в них погрузилась. От неё пахло земляничной жвачкой, летом и корицей. Запахами, которые всегда напоминали мне о доме.

— Скоро увидимся, — уверяла она. — Возвращайся, когда захочешь. Я вернусь, как только понадоблюсь. Вот увидишь. Мигом.

Из мамы тоже никудышная лгунья. В её широко распахнутых глазах легко читались эмоции: бросить Сашку посреди череды из матчей — выше её сил. Именно поэтому я должна уехать, чтобы не заставлять беспокойное сердце Марии выбирать между чувством долга и любовью.

Я уже достаточно выросла. Ещё год и покончу со школой, а там придёт время поступать в институт. Единственным, что скрашивало мысли о городе, был Ксертоньский государственный университет. Надежда наконец найти подходящий факультет, а вместе с ним и своё призвание, несколько ободряла.

Ещё с минуту я стояла с мамой, держась за руки, пока по громкоговорителю не объявили открытие гейта. В последний раз мама с чувством обняла меня, и я отправилась на посадку, чувствуя, что она провожает меня взглядом до самых дверей.

***

Четыре часа перелёта из Ростова-на-Дону до Новосибирска, ещё два на пригородном поезде до станции «Большая Торана». Ни перелёт, ни тряска в поезде не беспокоили меня так сильно, как перспектива провести час наедине в машине с Костей. Предметом наших извечных споров было то, что я почти никогда не называла его папой.

Первые годы после бегства Мария не позволяла мне видеться с отцом. Она растила меня вместе с бабушкой, перебиваясь на двух работах, пока однажды на пороге не объявился Костя. До сих пор не понимаю, как ему удалось тогда нас разыскать в чужом городе. Мария думала, что всё дело в связях: хороший полицейский ими быстро обрастает, а со стремительным развитием карьеры Кости, знакомые множились, как пирожки из бабкиной печки. В тот день мама с папой несколько часов проговорили на кухне, шепчась за закрытой дверью. Пару раз я на цыпочках прокрадывалась по коридору подслушать, но едва мне удавалось прикоснуться ухом к двери, как, откуда не возьмись, появлялась бабушка. Словно провинившегося котёнка, она отгоняла маленькую меня от двери, и вскоре я оставила тщетные попытки, вернувшись к просмотру «Тома и Джерри».

Когда родители появились в гостиной, лица их были серьёзны. Мама и папа расселись на диване по обе стороны от меня. Мы много говорили в тот день, но я едва ли запомнила конкретные слова. Наиболее ярко в памяти запечатлелся момент, когда Костя, не находя подходящих фраз, пытался на пальцах объяснить, что он — мой отец, избегая объяснений на не по возрасту интересующую тему «откуда берутся дети». С тех пор я и начала проводить в Ксертони несколько недель в год, чтобы получше узнать Костю.

Прокручивая это воспоминание в голове, я мысленно повторяла про себя непривычное обращение «папа». Пробовала каждую букву, стараясь в подходящий момент поздороваться с Костей, и, как ни в чём не бывало, выпалить дежурную фразу, надеясь сделать ему приятно. В конце концов, нам предстояло жить бок о бок до новогодних каникул и важно было начать с позитивной ноты: чем меньше поводов для разногласий, тем лучше.

Однако планы, насколько бы продуманными они ни были, редко срабатывают так, как мы бы того хотели. Высота перрон также оказалась ниже моих ожиданий. Схватившись обеими руками за ручку чемодана, я попыталась его приподнять и охнула от тяжести. Завалившись набок, я еле удержала равновесие, но спиной быстро нашла опору, в виде ближайшей стены. Позади неожиданно скопилась толпа недовольных людей. Одни из них цокали языками, другие недовольно вздыхали, тихо приговаривая ругательства, но никто не спешил помочь. Зеваки стояли и смотрели на мои отчаянные попытки спустить неподъёмный для хрупкой девушки багаж с милой фиолетовой лентой, завязанной бантом на рукояти. Бессилие раздражало, уходящее время — ещё больше. Некоторые незнакомцы оказались настолько нетерпеливы, что с силой протискивались на выход к двери, оставляя беспомощное создание позади, спеша дальше, по своим делам. Я не могла представить, через сколько вновь закроются двери и поезд отправится дальше. Пробовала обхватить чемодан и так, и эдак, но упрямый чемодан казался таким же неповоротливым, как и его обладательница. Непослушные пряди упали на лицо, закрывая обзор. От усилий, лоб покрылся потом. Хотелось пнуть чёртов чемодан и смотреть, как он полетит плашмя вниз. Я была уже готова отправить недодъёмную ношу в полёт, как послышался знакомый голос:

— Ася! Ася, брось! Я спущу.

Я разогнулась и увидела отца.

— Спасибо, Костя.

С момента нашей последней встречи он почти не изменился. Черная кожаная куртка подчёркивала широкие плечи, а белая водолазка облегала подтянутый торс. Неизменные, чёрные как смоль, усы красовались ровной полоской над верхней губой. Сильный и проворный, отец лёгким движением спустил багаж на платформу, а затем подал мне руку. Я осторожно вложила свою ладонь, принимая помощь. Позади раздался смешок, от которого лицо обдало жаром. Костя выглядел достаточно молодо, несмотря на прокрадывающуюся в висках седину. Довольно часто нас принимали за парочку влюблённых, а не за отца и дочь. Я ненавидела косые взгляды, которыми нас одаривали на улице. Ужасно стыдилась. Поскорей бы мы доехали до Ксертони, где каждый проходимец знал отца в лицо.

Во всей этой ситуации Костя проявил исключительное благородство: широко улыбнулся ожидающим людям, он даже помог им спустить сумки, в то время как я, наверняка залившись краской, стояла рядом, опустив взгляд. Отец был таким во всём.

Когда я решила обсудить с отцом идею о переезде, он, вопреки моим ожиданиям, охотно согласился. Мне было трудно представить, что мужчина, столько лет носивший звание холостяка, будет готов принять дочь на целые полгода. Костя же наоборот, по-настоящему обрадовался, и даже потрудился устроить меня в местную школу, хотя оригиналы документов я привезла с собой. Даже пообещал подарить машину к выпуску, как будто это могло скрасить отношение к городу.

Ничто в Ксертони меня не интересовало больше, чем местный институт. Разнообразие факультетов и, судя по отзывам, неплохих учебных программ, вселяло надежду. Я много и прилежно училась в школе, да и не имела никогда проблем с учителями. Проще говоря, характеристика по выпуску должна быть превосходной, как и аттестат. Не золотая медаль, но без троек. Оставалась только наконец решить: кем же я хочу быть?

Эта задача казалась мне непосильной. Вот как в семнадцать лет можно точно знать, кем хочешь быть всю оставшуюся жизнь? Я восхищалась подругами-одноклассницами, что остались в обжигающе жарком Ростове. Уж они то знали, чего хотели от жизни. Некоторые из них были твёрдо намерены отучиться на врачей, другие на юристов, считая, что это всегда востребовано. Мне же предстояло определиться до февраля — крайней даты выбора предметов ЕГЭ.

По дороге к дому Костя не умеючи пытался меня разговорить, чтобы в машине не висела неловкая тишина. Мы оба не были болтливы, к тому же понятия не имели, о чём друг с другом разговаривать.

— И всё-таки снова в Ксертонь, да? Я всегда думал, что тебе, как и Марии, здесь не очень-то нравится.

— Так и есть, — я пожала плечами и продолжала смотреть в окно на проносящийся мимо лесной пейзаж: — Я подумала, что так будет лучше для всех. В конце концов, я здесь родилась. Можно попробовать дать городу ещё один шанс.

— А ещё можно попробовать звать меня «папа», — в тоне его голоса улавливалась лёгкая насмешка.

Костя так часто поправлял меня, что сомнений, насколько сильно его задевала эта тема, не оставалось, однако поделать с собой я ничего не могла.

— Можно и попробовать, — только и выдавила в ответ, не разделяя его веселья.

— Что-что? Не расслышал? Здесь, кажется, чего-то не хватает?

— Можно и попробовать, па-па, — сказала я, выделив по слогам последнее слово.

Отец радостно засмеялся и ободряюще похлопал меня по плечу, как бы говоря «всё у нас с тобой будет нормально», но я не была настолько же уверена.

Грустно осознание, что вся привычная жизнь осталась там, в Ростове, нахлынуло на меня со слезами. Хотелось помолчать и просто позволить себе это чувство. К счастью, по радио заиграла любимая песня отца. Кажется, это была группа «Би-2». Подпевая, Костя прибавил громкость. Я невольно прониклась к ритму песни, в такт притаптывая ногой. Всю оставшуюся дорогу мы ехали молча, а музыки кое-как помогла совладать с настроением. К концу дороги я подпевала вместе с отцом задорную песню Чечериной, начиная думать, что, возможно, Костя прав — всё у нас будет нормально.