Nevermore, или мета-драматургия (повесть о любви и о смерти)

Глава 6 МОРЕНА. Шесть и две (часть 2)

* * * * * * *

   Между тем Пьеса невидимого Драматурга, в которую я вступила, как в опасную и бурливую реку, продолжала разыгрываться на подмостках форума "Nevermore".

   Надежды, с которыми я пришла сюда: помочь, поддержать, оттащить от края пропасти - мало-помалу рассеивались. Наверное, мне следовало уйти, осознав свою беспомощность, утершись после очередной звонко лопнувшей иллюзии. Но меня затянуло. Держали острые темы, ежедневное дыхание настоящей гибели. Держали люди - предельная исповедальность этого места, разговоры на "разрыв аорты" сближали так, как не сблизили бы годы спокойного приятельства в реале.

   На форуме произошли нехорошие перемены. Йорик сообщил, что "Nevermore" прекращает свое существование. Его кризис углублялся, записи в "жж" становились все темнее и безысходнее. "В природе просто не существует таких ресурсов, которые могли бы мне помочь. У меня нет никаких трудностей. Единственная моя трудность - жизнь в этом мире". Ни сил, ни желания поддерживать свое детище у админа не осталось. В ответ обрушился шквал комментов: сочувствующих, негодующих, умоляющих. Разгорелась дискуссия: помогает ли форум выжить, обрести какие-то смыслы и ценности, либо наоборот: общаясь с себе подобными, еще крепче утверждаешься в желании вернуть Творцу билет "на балет". Меня умилил довод одной девочки, совсем юной, с ником Катенок: "Мне вот смешно, но в последнее время докатилась до того, что думаю: покончу я жизнь самоубийством. А как же я завтра узнаю, кто что на форуме напишет??"

   Дрогнув под этим напором, Йорик пошел на компромисс: хорошо, он не станет пока уничтожать сайт. Но и принимать в нем участия больше не будет.

   Лишившись мудрой и ненавязчивой модерации, сайт изменился - не в лучшую сторону. Меня поджидало болезненное открытие: наряду с душевной болью, черными волнами заливавшей форум, ждала своего выплеска иная тьма: злоба, ярость, цинизм.

   Когда поток матерной ругани выливался на очередного незадачливого "спасателя", вылезавшего с простенькими, но глубоко оскорбительными для суицидника лозунгами: "Оглянитесь вокруг: жизнь прекрасна!", "Подумайте о родителях!", "Суицид - бегство от проблем, вы слабаки и трусы!" - было неприятно, но не трагично. Ну, обидится чел, ну, сплюнет досадливо и даст себе слово никогда больше не связываться с "любовниками смерти".

   Гораздо хуже и непонятнее для меня были случаи, когда поток ярости выливался на своего же собрата. Травить того, кто и так на грани? Для кого пощечина на форуме может стать последней каплей, спусковым крючком?..

   Однажды я сделала попытку заступиться за девушку с ником Берегиня. На нее грубо напал Энгри, обвиняя во всех смертных грехах. Моя защита вызвала у него прилив бешенства, и, переключившись с Берегини на меня, он выдал мне по полной программе.

   Энгри был старожилом "Nеvermore", один из самых популярных и авторитетных су-тусовщиков. Он жил в эстонском городишке, дружил со многими москвичами, был на короткой ноге с Иноком.

   Задним числом я поняла, что не разобралась в ситуации: Берегиня: кого-то подставила, заложила родителям, в духе ненавистного всем Синего Змея. Но оправдываться - после того как Энгри вылил на меня ведро помоев, было глупо. Да и не умею я оправдываться.

   И нападать не умею. Судьба обделила меня как даром атаковать, так и обороняться. Не вручила ни клыков, ни когтей.

   За меня по-джентльменски вступились Бэт и Даксан, и какое-то время было даже интересно наблюдать за перепалкой.

   Энгри честил не по-детски. Самым мягким было "святая дева Мурена", а самым суровым - обвинение, что в действительности меня не существует, я всего лишь виртуал - одна из сетевых масок коварной Берегини. Даксан со старомодной тяжеловесной учтивостью доказывал, что мою не-виртуальность могли бы подтвердить под присягой четверо участников питерской встречи в реале. Бэт не стеснялся в выражениях и разил во всевозможные болевые точки противника.

   Перепалка растянулась на несколько дней. Даже Инок, обычно не покидающий "Разговора со священником", выполз под свет софитов и предложил воюющим сторонам выкурить трубку мира в компании славянской богини Морены. Но услышан не был. Энрги продолжал нападать, накручивая себя, словно берсерк, обреченно отбиваясь, как медведь от наседающей своры собак.

   Моя Таисия, бывшая в курсе всего, что творилось на "Nevermore", первые два дня скрипела зубами и подсказывала хлесткие и умные реплики. На третий день родное сердце не выдержало. (Надо сказать, что обиды, причиненные мне, она воспринимала на порядок болезненнее, чем свои собственные, и реагировала не в пример активней.)

   Таисия зарегистрировалась на форуме под ником "Ариес", коротко сообщив, что ей (ему) под сорок и за плечами Афган. Во втором по счету посте она обратилась к Энгри с предложением сыграть в русскую рулетку.

   Я была в ужасе от ее выходки. Сотворить виртуала - то, в чем была замечена несчастная Берегиня - считалось в этой среде низостью. На мой протест Таис, не моргнув глазом, заявила, что виртуал - это тот, кого нет в реальности. Она же - есть. Да, она уменьшила возраст, поменяла пол и приписала боевую биографию, но в главном не соврала: она сыграет в русскую рулетку, если Энгри пожелает того и раздобудет оружие. Почему бы и нет? Правда, у нее есть немалое преимущество: как астролог она знает наиболее вероятное время своего ухода, но она готова честно признаться в этом противнику. Должен же человек, тем паче мужчина, ответить за потоки грязи, которые излил и продолжает изливать - заметь! - на твою беззащитную голову?..

   Ее фокус удался: Энгри переключился на Ариеса и оставил меня (и Бэта с Даксаном) в покое. Как ни странно, после полдюжины виртуальных выпадов - ей неплохо удалась роль немногословного, грубовато-мужественного "афганца" - они обменялись виртуальными мужскими рукопожатиями и чуть ли не побратались.

   Зато выскочил Бэт, предлагая сыграть в русскую рулетку вместо Энгри.

   А следом за ним - лучший друг Энгри Бьюти. А потом и Айви.

   И понеслось...

   Я так долго все это описываю, чтобы объяснить, насколько вымотали меня форумные страсти. Я не люблю и не привыкла быть в центре внимания - тем более столь убийственного.

   Помню, на самом пике перепалки с Энгри, в состоянии полного "упадхи" я написала письмо Пашке - в иной тональности, чем обычно. О том, что хорошо уходить в праздники - в такие дни особенно ощущаешь, что никому на свете не нужен. Я ждала, что он бросится меня утешать и уверять, что кому-то я нужна позарез, хотя бы и ему - но Пашка откликнулся бодрым согласием: "Да! Это верное наблюдение! Я тоже собираюсь уходить в праздник. Сначала хотел сделать это на первое мая, но не вышло: надо закончить кое-какие дела. Перенес на девятое! Возможно, мы с тобой совсем скоро увидимся ТАМ!!!"

   С Бэтом мы встречались почти через день и перезванивались еще чаще. Он говорил только об Айви и о скорой смерти.

   Таисия играла с ним на форуме: от имени крутого мужика Ариеса вела переговоры о русской рулетке, ведомая одной ей известной целью, а на мои протесты лишь загадочно улыбалась.

   А потом я узнала, что меня сняли с роли.

   Я уже упоминала мельком, что у меня был Театр.

   Народный самодеятельный театр "Голос". В детстве - мой восторг зрителя, моя мечта. Каждый спектакль я просмотрела по пять-семь раз, благо билеты были бесплатными - по окончании спектакля каждый желающий мог положить любую купюру в большую стеклянную банку в фойе - "народную коммерческую банку". В семнадцать, лишь только окончив школу, я пришла туда пробоваться, и меня взяли (вау!), несмотря на более чем скромный актерский дар. Неделю, не меньше, не могла придти в себя от счастья. Небо казалось совсем близким - еще чуть-чуть, и смогу коснуться воспаленной от восторга ладонью.

   Мне дали роль, небольшую, но вполне подходящую по типажу - влюбленной до безумия девушки. Я старательно репетировала, компенсируя нехватку актерского мастерства бурной страстностью, свойственной мне от рождения. И все бы хорошо, но... моя душа треснула по швам. Моя реальная жизнь отличалась от царившей в театре атмосферы дружелюбного радостного вдохновения, и еще более отличалась она от моей роли - нежной, чистой, безоглядно влюбленной девочки. Трудно играть чистоту и невинность, не будучи таковой. Но я пыталась изо всех сил...

   Пока не наступил "Nevermore". И мое погружение - в любовь к Бэту, в его боль и муку, в ауру смерти, в которой пребывали все мои новые друзья, реальные и виртуальные. Любимый Театр не мог спасти от кромешной тьмы. Я не могла, физически не могла уже играть свет, радость, упоение счастливой любовью. И я стала пропускать репетиции.

   В тот день перед уходом на ночное дежурство моя любящая Таисия оставила письмо - она порой прибегала к эпистолярному способу общения, считая, что слова на бумаге доходят лучше, чем посредством вибраций воздуха. В очередном приступе "hate" мне сообщалось, что лучше бы я умерла невинной и чистой четырнадцатилетней девочкой (Джульеттой, Ассоль, Бедной Лизой), чем истлела от вич-инфекции, вполне заслуженной и ожидаемой при моем нынешнем образе жизни.

   Около одиннадцати позвонил Мишка - мой партнер по роли, и сообщил, что я больше не играю в театре "Голос", поскольку месяц не появлялась на репетициях без объяснения причин, и мою роль передали другой девушке.

   Мишкин звонок был последней песчинкой, перевернувшей внутренние часы. Я поблагодарила за полученное известие, повесила трубку и долго сидела без мыслей и движений.

   Два месяца общения на форуме "Nevermore" не прошли бесследно. Спокойная уверенность в том, что нужно сделать, была предсказуема и логична. Самоубийство - решение всех проблем. Если моя попытка будет успешной и я умру - замечательно: не останется ничего, о чем можно скорбеть. Если же меня откачают - тоже есть свои плюсы: пожалеют, как бедного больного ребенка, погладят по грязно-белой шерстке и перестанут трепать нервы, хотя бы на время. Но первый вариант, разумеется, предпочтительней.

   Меня не пугала смерть. Возможно, звучит пафосно, но это правда. Точнее, пугала, но не очень. Я не боялась ада, не боялась полного небытия - и то и другое казались сказками, "ужастиками" для взрослых. Страшила неизвестность: примерно так же боязно было бы отправляться в одиночестве в далекое путешествие - в Австралию или Китай.

   По-моему, я никогда не была атеисткой, даже в детстве. Мой прадед-алкоголик, коммунист и воинствующий атеист, старался привить мне соответствующее мировоззрение. Таисия любила рассказывать, как в три-четыре года я рассудительно объясняла кому-то: "Мама говорит, что Бог есть. Дедушка говорит, что Бога нет. А я - я не знаю". Незнание было не слишком долгим - лет в шесть я уже не сомневалась в бессмертии души: сыграли роль и маленькие чудеса, которые Таисия устраивала под Рождество, и воскресная школа в православном храме, и хорошие книги (Льюис и Толкин), и волшебные сны, и смутные отголоски прошлых жизней.

   Смерть была не тьмой, не бездонной пропастью, а всего лишь дверью. Зеленой дверью, как в рассказе Уэльса - скрывающей незнакомые миры. Вот только открыть ее не просто. Но опять же - даром я, что ли, тусовалась на самом лучшем и самом информативном суицидном ресурсе инета?..

   Все складывалось как нельзя удачнее: Таисия на суточном дежурстве, соседки после моего недавнего праздника объявили мне бойкот и вряд ли заглянули в комнату, даже если, не дай бог, я принялась бы громко стонать. В моем распоряжении целая ночь.

   Поскольку Таис терпеть не могла врачей и лекарства, в нашей аптечке бесполезно было искать что-либо, помимо аспирина и пластыря. Но зато у соседки Калерии (той, которую Бэт изысканно окрестил "птицей с лицом вещества и безумья"), сердечницы и гипертонщицы, в холодильнике на кухне находился целый фармацевтический склад. Я не боялась быть уличенной в воровстве, поскольку Калерия обычно засыпала уже к десяти вечера. Перерыв вместительную коробку, я выбрала три упаковки сердечных таблеток - в аннотации сообщалось, что при передозировке возможна кома. В придачу взяла пару таблеток снотворного. Затем сбегала в круглосуточный магазин и устроила себе шикарный ужин с горой вкусностей и любимым молочным коктейлем.

   Я решила уйти в час ночи. Была надежда, что позвонит Бэт, и очень хотелось услышать в последний раз его голос. Я тупо сидела, поглядывая на телефон. Звучал любимый Пинк Флойд, "Стена". В голове было тихо и пусто, будто лопнула тугая веревка, сдавливавшая мой мозг.

   Когда стрелка часов подобралась к часу, я отключила телефон, не соизволивший порадовать меня напоследок, закрыла дверь на задвижку и написала две лаконичных записки - Бэту и Таис. Затем заглотила всю адову смесь из шестидесяти двух таблеток, запив молочным коктейлем.

   Текли минуты. Ничего. Совсем ничего...

   Мелькнула мысль, окрашенная сожалением, но и некой гордостью, что мой ядреный организм ничем не пронять - даже снотворное не действовало. Потом подумала о маме. Она была сильнее и отважнее меня: выбрала не таблетки, дамский и ненадежный способ, но беспройгрышный вариант - выстрел. Где она раздобыла старенький "макаров", никому не ведомо, и Таисии в том числе. Скорее всего на черном рынке. Да, я уродилась не в нее, Таис права - в "биологического отца", безвольного и трусливого... Интересно, будет ли она меня ждать там, на выходе из тоннеля?.. И как я ее узнаю?.. Таисия водила меня на могилу отца, но могилы мамы я не видела. Ее не существует в природе: в прощальной записке мама попросила ее кремировать, а прах развеять по ветру. За день до самоубийства она сожгла все свои письма, дневники и фотографии. Даже те, что на документах, и школьные групповые... Чтобы ничто на этом свете о ней не напоминало... Уйти совсем, вычеркнуть себя из книги бытия... точнее, стереть ластиком... из той самой книги, что "шумна и яростна, и ничего не значит"...

   Мысли становились все более вязкими. А потом вдруг накрыло - резко, внезапно. И стало то накатывать, то откатывать, волнами. Я переставала слышать и видеть, окунаясь в кромешный сумрак, и вновь возвращалась к реальности. Одна из отчетливых мыслей, пробежавших в мерцающем сознании, была о тазике, который, если сейчас не умру, срочно понадобится. Я умудрилась подняться и на автопилоте доползти до ванной. Даже осилила снова закрыть задвижку, чтобы Таис, придя с работы, как можно позже наткнулась на мои бренные останки, сброшенную оболочку.

   На этом вся метафизика моего предсмертного опыта закончилась, и началась банальная физика. Точнее, презренная физиология. Таинственная зеленая дверь в иные миры не пожелала распахнуться. И с этим надо было смириться.

   Злополучный тазик, обретенный с таким трудом, на протяжении последующих часов служил мне единственным собеседником, наставником и другом. Было так плохо, как, наверное, бывает юной девочке, никогда не пробовавшей алкоголя и "оттянувшейся" на полную катушку на выпускном вечере. Какие там горестные мысли и душевные муки?.. Все мое существование свелось к физиологии, а все ощущения и чувства - к рвотным спазмам и блаженным передышкам между оных.

   Когда во мне не осталось ни капли жидкости, не говоря о вкусном ужине и злосчастных таблетках, покинувших желудок в первую очередь, я заснула. Но отдыхала недолго, проснувшись рано - судя по рассвету за занавесками, от ужасной жажды. Во всем теле была такая слабость, что даже шевеление указательным пальцем давалось с трудом.

   "Вода - на кухне, но туда я не добреду, ни при каких условиях... Есть вода для цветов, в бутылке на подоконнике, это ближе, но тоже не достать... Молочный коктейль на столе, осталось на донышке... липкое, сладкое - брр!.." Так я мучилась, то вырубаясь, то вновь подключаясь к реальности, и, наконец, собравшись с силами, сумела доползти до подоконника. Застоявшаяся цветочная вода показалась божественным нектаром. Она-то окончательно прополоскала желудок и позволила забыться в крепком, на этот раз, сне.

   Меня разбудила Таисия. Поскольку поднималась я обычно к полудню, к двум часам дня она забеспокоилась. Она стучала в мою дверь до тех пор, пока я не поднялась, шатаясь, и не открыла, тут же нырнув назад под одеяло.

   Замешательство ее было коротким, не более пяти секунд. Объяснять ничего не пришлось: обстановка комнаты и мой вид были достаточно красноречивы, и это было благом - шевелить языком и выдавливать какие-то слова казалось нечеловеческим трудом.

   - Поздравляю! - Она присела на тахту, отодвинув тазик. Поцеловала в щеку, погладила по бритой макушке. - До этого ты лишь притворялась, а теперь можешь с полным правом именоваться суицидницей.

   Слава богу, она ни о чем не спрашивала, не требовала подробного отчета о происшедшем. Поднявшись, вынесла, опорожнила и вымыла тазик, и вновь поставила у тахты - на всякий случай. Принесла очень крепкий и горячий чай. Убрала грязную посуду от ужина, поставила в изголовье букет белых нарциссов, которые накануне привезла с дачи.

   - А записка? - вспомнила Таис, нарушив, наконец, молчание. Покачала головой с упреком. - Неужели ты собиралась уйти, ничего мне даже не написав?

   - Разуй глаза... Записка на столе.

   Это были мои первые слова, произнесенные вслух. Язык, как ни странно, повиновался, хоть и казался желеобразным.

   - Могу я прочесть обе?

   - Читай...

   - "Таис, прости меня. Я причинила тебе немало боли. Меня сняли с роли и исключили из театра, и жизнь лишилась последнего смысла. Не обижайся, но я думаю, что после моей смерти ты испытаешь облегчение. Ты заслужила отдых и покой. Пожалуйста, не играй с Бэтом в русскую рулетку - моя последняя просьба"... Мило. А главное, весьма проницательно: все родители юных самоубийц, как водится, испытывают небывалое облегчение. "Бэт, я хочу сказать тебе..."

   - А эту про себя!

   Я писала Бэту, что полюбила его, и просила не уходить из жизни. Потому что, в отличие от меня, никому не нужной, слабой и жалкой, его любят и ценят очень многие.

   - Вторая записка потеплее. Что неудивительно. Можно я возьму на память - и ту и другую?

   Я кивнула.

   Горячий чай потихоньку согревал и придавал силы.

   - Что ж я сижу! - Таисия вскочила, осененная светлой идеей. - Нельзя упустить такой кадр! Для истории.

   Раскопав на захламленном столе цифровой фотик, который подарила мне на день рождения, принялась азартно щелкать.

   - Чуть повернись, чтобы тазик влез в кадр... кисть руки хорошо свешивается - такая слабая, вялая лапка... Красиво: тени под глазами фиолетовые, лицо бледно-синее, как сырая известка...

   Нет, я понимала, конечно, что таким образом меня пытаются развеселить, растормошить. Что Таис в сильнейшем стрессе, в шоке - это чувствовалось и по интонациям, и по движениям - непривычно быстрым, острым. Но чтобы вот так? Хоть бы заплакала, закричала, закатила истерику - что еще делают матери и бабушки, обнаружив, что единственное чадо едва-едва не отправилось на тот свет?

   Было и смешно, и обидно. И еще промелькнула бодрая мысль: забавно будет рассказать обо всем Бэту. Похвастаться. Ну, кому еще так повезло с родительницей, которая, вместо того чтобы вызывать "скорую", запечатлевает полумертвого ребенка во всех ракурсах? В обнимку с пластмассовым тазиком, с букетом смертельно-белых нарциссов у изголовья?..

   Впрочем, о "скорой" она тоже вспомнила, не прошло и часу - вдоволь налюбовавшись свежими фотками.

   - Тебе очень плохо? Только честно? Наверное, нужно вызвать врачей, - она нерешительно обернулась к телефону.

   - Не надо. Только слабость... Отлежусь.

   Во взгляде Таисии читалось сомнение.

   - Кстати, а что именно ты проглотила? И откуда взяла?

   - Из аптечки Калерии.

   Она подняла с пола выпотрошенные упаковки из-под таблеток и внимательно изучила.

   - Ты проглотила... все?

   Я кивнула.

   - Не врешь?.. Это очень сильная дрянь, если я хоть что-нибудь понимаю. Все три упаковки?.. Но тогда тебе должно быть сейчас ОЧЕНЬ плохо. Ты в коме. Срочно звоню!

   - Не надо, подожди... Меня вырвало, все таблетки вышли. Я не в коме, просто слабость. Завтра уже буду бегать, - я постаралась вылепить жизнелюбскую улыбку.

   - Прежде чем выйти, они успели частично раствориться в крови, - Таисия то хваталась за телефонную трубку, то отбрасывала с брезгливым выражением. Она мучительно колебалась, не зная, на что решиться. - Когда ты это сделала?

   - В час ночи.

   - То есть четырнадцать часов назад. У меня есть одно-единственное объяснение тому, что ты сейчас на этом свете, а не на том. Калерия купила "паленые" таблетки. Сейчас чуть ли не половина лекарств фальшивые. Тебя спасли неведомые мошенники, скажи им спасибо.

   Она выпустила, наконец, из рук телефон и присела на край тахты.

   - Значит, так. Мы с тобой должны решить очень важную вещь. По всей логике мне следует немедленно вызвать "скорую" - даже фальшивые таблетки в таком количестве могли черт знает как навредить. Тебе промоют желудок, вставят зонд, накачают парой ведер воды - процедура весьма противная. Но не это самое плохое: из обычной больницы тебя перевезут в психушку, так у них полагается. А вот там... Я знаю, что говорю: когда-то провела десять дней в подобном месте. Всего десять, но они показались внушительным тюремным сроком. С твоей психикой, с твоей патологической тягой к свободе даже неделя в Скворцово-Степаново может оказаться разрушительнее таблеток. Решай! Я сделаю, как ты скажешь.

   - Не хочу "скорую". Не хочу Скворцово-Степаново.

   Таисия вздохнула. С облегчением - не с сожалением.

   - Была б на моем месте нормальная мать или бабушка, она бы не спрашивала. Увезли бы как миленькую, под белы ручки. И навесили ярлык, и поставили диагноз. И оказалась бы ты до конца жизни клейменной. Ладно! Подождем до вечера. Если станет хуже - без разговоров вызываю врачей.

   К вечеру я поднялась и самостоятельно передвигалась по квартире.

   А наутро уже выбралась на улицу. Карелию явно "нагрели" мошенники...

   * * * * * * *

   В эту ночь, как выяснилось недолгое время спустя, ушел Энгри. А еще через день - Пашка.

  Такой вот получился синхрон. (Изыск проклятого Драматурга.)

   КАРТИНА 6

   Входит Пашка, угловатый, болезненно-возбужденный парень лет восемнадцати. Пишет на заборе: "ПОВЕСИТЬСЯ???"

   ПАШКА: Кто может сказать что-нибудь о таком способе самоубийства, как повешение? Меня интересуют, собственно, два вопроса: через сколько минут наступит смерть? Насколько сильна агония и конвульсии - то есть, выдержит ли веревка, не сломается ли крюк?

   ЭСТЕР: Если ломаются шейные позвонки, смерть мгновенная, если от удушения - минут пять-десять. Агония мучительная и сильная. К тому же неэстетичный вид впоследствии: вываливается язык, опорожняется кишечник.

   КРАЙ: Ни фига подобного! Я читал: глюки красивые ловишь, пока в агонии. Да еще о****м - в самый последний миг.

   ПАШКА: Скажите-ка мне, пожалуйста, для чего нужно мыло? Неужели без него никак?

   ЛУИЗА: Мылом намазывают веревку, чтобы уменьшить трение ее о саму себя.

   ПАШКА: Ага, понятно. Большое всем спасибо!

   ЛУИЗА: Пожалуйста. Но, как более старший и более сведущий в делах смерти человек, я тебе этот способ не советую. Мучительно. И надежность не стопроцентная.

   ПАШКА: А я его на крайний случай оставляю. Сперва попробую с помощью химии. Сегодня провел несколько опытов на себе...

   Входит Айви.

   АЙВИ: Ребят, слушайте, это что, прикол? Захожу сейчас в журнал Бьюти и читаю: "А я вот седня дико бухой и тоскливый, поскольку кореш мой Энгри нынче ночью всех поимел: стянул шею ремнем и сиганул с перекладины на заднем дворе..."

   Общее молчание.

   ЛУИЗА: Это шутка такая?..

   Появляется пьяный Бьюти.

   БЬЮТИ: Ага, шутка, блин. А завтра продолжение шутки будет. На кладбище. (Покачиваясь, проходит вглубь сцены, садится, обхватив голову руками.)

   КРАЙ: Энгри, ведь это неправда. Отзовись!..

   БЬЮТИ: Громче зовите. В глухом отрубе наш Энгри.

   ЛУИЗА: "Если бы я мог отдыхать во сне, я бы выспался".

   БРЮС: Что?

   ЛУИЗА: Запись в его "жж", вчерашняя. Последняя...

   АЙВИ (задирая голову): Эй! Тебе хорошо там? Верю, что лучше, чем здесь.

   КРАЙ: Он просто хотел спать. Но слишком мало выпил, чтобы просто уснуть.

   ПАШКА: Эх, Энгри!.. Так и не увиделись мы с тобой, не поговорили вживую... Но я не надолго прощаюсь. Совсем скоро мы встретимся!

   БРЮС: Пашка, не надо так говорить. Пожалуйста!

   ЛУИЗА: Он был настоящий. И все же очень хочу надеяться, что его уход не будет спусковым крючком к лавине самоубийств.

   БЬЮТИ: Надейся. Блин...

   Появляется Инок. Он нарочито спокоен. Всегдашний насмешливый блеск в глазах притушен.

   ИНОК: Не создавайте атмосферу отчаянья и истерии, Бьюти. Возьмите себя в руки. Всем нам тяжело сейчас, но крики и слезы ничем ему не помогут. На все воля Божья. Энгри много страдал, еще с отрочества. Мне показалось, что в последнее время в его психике появилась определенная стабильќность - настроение стало бодрее, строились позитивные планы на будущее. Но я ошибся. Те из вас, кто хоть чуть-чуть верит в Бога - молитесь за его душу.

   БЬЮТИ: Молиться?! (Вскакивает.) На все воля божья?! Сволочь он, твой бог. Такой же, как и ты, слышишь?! Ведь ты же мог помочь ему - и работой, и "впиской"! Ведь ты же другим помогаешь - деньги даешь, поддерживаешь - а ему? Он так надеялся на тебя - сколько ты его обещаниями кормил, сколько соловьем разливался... Ведь он же загибался от одиночества в своей Чухляндии, а ты...

   ИНОК: В вас сейчас говорит одна боль, но не разум. Впрочем, и в лучшие времена вы не отличались способностью к непредвзятому мышлению. Поэтому вступать в дискуссию я не буду. (Уходит, стараясь делать это с достоинством, но несколько суетливо.)

   БЬЮТИ: Старый лицемер!.. (Швыряет ему вослед пустую бутылку из-под портвейна.)

   ЭСТЕР: Что с него взять? "Хрюсы" - они все такие. Поначалу он показался мне особенным, не похожим на своих лживых собратьев. Но, увы, чудес не бывает.