Nevermore, или мета-драматургия (повесть о любви и о смерти)

Глава 3 ЭСТЕР. Братство прогрессивных сатанистов

Из " живого журнала":

   "...Я боюсь людей. И не люблю их. Когда иду по улицам, стараюсь не поднимать глаз от своих ступней, а если случайно поднимаю, меня обдают презрительно-брезгливые взгляды прохожих. Стараюсь не носить очков - и это при моих минус-четырех, и тогда все лица - презрительные, спесивые, пустые и сальные, словно воск, сливаются в неразборчивые пятна и не задевают, не напрягают. Текут себе мимо, словно мусор в реке...Но появляется другая опасность - промахнуть мимо моей ненавистной конторы, где я просиживаю, отвечая на тупые телефонные звонки, с девяти до шести, или - чуть менее ненавистного обиталища: съемной квартиры в самом грязном и зачуханном районе Питера.

   Я живу словно за стеклом - очень прочным, не разбиваемым. Отдельно от всех - и чужих, и родственников. Яркая, полная, бурная жизнь - не для меня: за стекло нет доступа. Я не нужна никому. И самой себе тоже.

   Я - вечный наблюдатель. Не можешь танцевать сам - наблюдай, как танцуют другие. Не можешь гореть сам - любуйся чужим огнем. Но ведь я могу танцевать! Об этом никто не знает, потому что никто не приглашает меня на танец...

   Но ни одной живой душе не доставлю я удовольствия видеть меня раздавленной, жалкой, молящей. Я хорошо защищаюсь: моими усилиями стекло прозрачно лишь в одну сторону. Никто не видит, никто не знает меня - настоящую. Моя защита прочна - я не хочу быть растоптанной. Не хочу, чтобы об меня вытерли ноги и, через секунду забыв об этом незначительном происшествии, пошли дальше. Я выстраиваю глухие стены, я оборачиаю к миру не лицо, но маску. Маску с нарисованной улыбкой - тонкой и ироничной. С нарисованными глазами - умными и сочувствующими.

   Меня настоящую не увидит (не пожалеет, не сплюнет презрительно, не отшатнется) никто. Никогда.

   Но как же я устала носить эту маску...

   Она не из папье-маше. Она чугунная. От ее холода стынут скулы, от ее тяжести нарывают губы. От ее металлически-кислого запаха - чувство непрекращающейся тошноты..."

   - Слу-ушай... - у него картавый голос, мяукающие интонации. - Признайся, что ты безумно смущалась, придя в кафе с Асмодеем на плече. Комплексовала, как первоклассница, что накрасилась маминой губной помадой и надела мамино эротическое белье.

   - А что, было заметно?

   - Еще как. То есть мне было заметно - за остальных участников встречи отвечать, естественно, не могу.

   Мне жарко от его волос - душной волной они закрывают мое левое плечо и половину туловища.

   - Отпусти сейчас же! - Мне не нравится, что он поймал предмет разговора, когда тот пробегал по диванному валику, уцепил за хвост и, невзирая на возмущенный писк, не дает вырваться.

   - Слушаюсь, мэм! - Он расцепляет пальцы, и я беру крыску в ладони, успокоительно поглаживая дымчатый загривок. - Только будь так любезна, унеси это животное с глаз моих подальше. Лучше на кухню. Во избежание непроизвольных порывов, которые я не всегда имею силы и желание сдерживать.

   Он крепко сжимает ладонь - будто сдавливает в ней крохотное тельце, и издает звук, имитирующий хруст косточек. Меня не надо упрашивать долго - послушно сажаю Модика в его клетку и отволакиваю на кухню.

   - А что... - я подбираю слова, стараясь выразить свою мысль как можно более деликатно, - когда убиваешь что-то живое, становится легче?

   - Теоретически, да, - он кивает со значением. - На практике же для меня гораздо характернее другой вид анестезии - саморазрушение.

   Он приподнимает руку, и я издаю понимающее междометие. Это было первое, что я заметила, лишь только он разделся: шрамы. Множество шрамов на обоих предплечьях, разной величины, разной давности - зажившие, светлые и поблескивающие, и недавние, едва затянувшиеся, окруженные воспаленной припухлостью. Конечно, я и до него знала о подобном способе облегчения приступов душевной боли. Но для меня это неприемлемо: уродливо и первобытно. Неужели заражение крови или ноющие в дождь застарелые раны могут скрасить убожество и мерзость этого мира? Они лишь сделают его еще более убогим и трудновыносимым.

   Обилие искромсанной лезвием молодой плоти, тяжелая эстетика надругательства над самим собой настолько меня впечатлили, что в течение нескольких минут даже не могла отвечать на его ласки. (Жуткие шрамы ощущались и при касаниях, когда он обнимал меня или гладил по спине.) Но, говоря по правде, ласки были недолгими. Прелюдия к любовной близости оказалась коротенькой и, я бы даже рискнула сказать, халтурной. Как и само действо, впрочем. ("Вот и тайна земных наслаждений! Но такой ли ее я ждала накануне?..") И все это - и прелюдия, и основная часть - не было озвучено ни единым словом нежности или страсти.

   Бэт не стал особо разлеживаться. Натянув джинсы, подсел к компу. Пока агрегат разогревался, рассеянно оглядел только что оставленную постель и с кривой ухмылкой пробормотал строки неизвестного мне автора:

   - "Осуществились на простыне серой... И ненасытные губы смешали!.."

   Без спроса подключился к инету и радостно возопил:

   - Ты сама не понимаешь, чем владеешь: кабельный интернет! Безлимитный!.. Плюс - полное отсутствие родителей и соседей. "Стыдно, стыдно быть несчастливым!.."

   - Вообще-то, за эту грязную халупу и интернет я отдаю две трети своей зарплаты. За которую впахиваю каждый день с девяти до шести, в компании крашеных кукол и жизнелюбов с двумя извилинами...

   Но он уже не слушал, увлеченно стуча по "клаве".

   В полной уверенности, что он вышел на любимый "Nevermore", я заглянула ему через плечо. Что там новенького? Не сбылась ли еще чья-нибудь заветная мечта?..

   Но Бэт, нахмурившись, прикрыл экран. И, в общем-то, имел право: поскольку общался уже не на форуме, а по "аське".

   С Айви, насколько я успела заметить.

   Мы подружились - относительно, конечно - еще зная друг друга лишь по никам и аватарам. До знаменательной встречи в реале, организованной активной, как все неофиты, Мореной.

   Морфиус как-то поднял тему о сатанизме. "Спасатель", эзотерик-христианин и даже, как ни странно, не глупый в иных вопросах паренек, он, конечно же, понес несусветную чушь и банальщину. Судя по никам толпящегося на форуме народца: Темный, Воланд, Балаам - к славному племени сатанистов относили себя многие. Но именно что относили: вешали на себя гордый и звучный ярлык, не имея представления о сути.

   На пост Морфиуса достойно ответил лишь новенький - Бэт (остальные глупо подхихикивали и не смешно острили на темы "хрюсов"):

   "Морфиус, дорогой, при слове "сатанист" ты и тебе подобные сразу представляют себе мрачную личность, раскапывающую могилы, распинающую черных котов и совершающую мессу задом наперед на животе девственницы. Запомни, пожалуйста: все это имеет место быть в нашем лучшем из миров. Но творят сии некрасивые вещи вовсе не сатанисты, а люцефериане, или дьяволопоклонники. Еще раз, по слогам: дья-во-ло-по-клон-ни-ки. Сатанисты не поклоняются никому - это невозможно по определению. Больше того, они не верят - пусть это и покажется тебе парадоксальным - ни в Сатану, ни в Люцифера, ни в какого-либо иного персонажа с рогами и копытами. В Бога, естественно, тоже. Это, как правило, люди Разума, а не слепой веры. Интеллектуалы, а не сектанты и не фанатики".

   Я не могла не встрять в дискуссию.

   "Браво, Бэт! Наконец-то я не одинока на форуме. Наконец-то появился человек, который знает и способен внятно растолковать, разжевать НЕ-знающим, что Сатана - не ужастик, не детская страшилка, не поповский бред - но архетип. Символ полноценной человеческой жизни, олицетворение всего лучшего, чем наградила человека природа: гордость, сила, могущество, ум, чувственность, индивидуализм, творческая потенция".

   Морфиусу пришлось заткнуться (он сделал это с максимально умным видом, попросив назвать авторов соответствующих книжек), а Бэт с тех пор тепло приветствовал меня при каждом появлении на форуме. Называл "наша мудрейшая Эстер", "сестренка по су-вере", "аццкая сатанесса"... (Он был неистощим на прозвища, и мне это льстило.)

   Так что я была морально готова ко встрече в реале. Чтобы произвести впечатление, взяла с собой Модика (в первый и последний раз, клянусь: бедная скотинка намерзлась, надрожалась и устала донельзя), надела "готичную" юбку. Я сильно перенервничала, когда все уже собрались, а Бэт безбожно опаздывал, и стучащая зубами и каблуками Морена то и дело требовала немедленно завалиться в теплую кафэшку. К счастью, мы все-таки его дождались.

   И хотя я готовила себя к чему-то подобному - потрясение оказалось немалым...

   А через два дня после встречи и посиделок, которые можно было назвать его феерическим моно-спектаклем ("Весь вечер на арене фокусник и иллюзионист!..") они с Даксаном заявились ко мне в гости.

   И не с пустыми руками - на загривке у Даксана гремел рюкзак с немалым количеством весело булькающего баночного пива и пачкой сухариков на закуску.

   - Надеюсь, Астарта, ты не откажешься вместе с нами незабываемо угореть?..

   Пиво взбодрило всех троих до такой степени, что о суициде мы почти не говорили. Речь в основном шла о сайте сатанистской направленности, который они собирались сотворить и призывали меня присоединиться - в качестве идеолога и редактора. Разумеется, я с воодушевлением согласилась. Варианты названия были такие: "Храм ритуальных кровопусканий", "Аве, апокалипсис!", "Армаггедонские посиделки", "У Бафомета".

   К сожалению, компьютерщика в нашей теплой компании не оказалось, и, как ни чесались руки, как ни потрескивали в голове бенгальские огоньки сногсшибательных идей, к непосредственному воплощению нашего детища мы приступить не могли.

   На этой фазе у Даксана резко упало настроение, и он стал мрачно допытываться, нет ли у нас знакомого черного мага. Предки достали до такой степени, что он готов прибегнуть даже к столь некрасивым средствам, как присушка-отсушка-порча-инвольтация.

   - Ты жаждешь их физического устранения, или хочешь, чтобы они полежали какое-то время в больнице, дав отдохнуть от себя, или же речь идет о психологическом освобождении? - деловито уточнил Бэт.

   - З-зачем мне врать перед вами: я хотел бы, чтобы их не стало вообще. Но это слишком огромная и несбыточная мечта. П-поэтому я удовольствовался бы психологической свободой: пусть не видят меня, не трогают, не замечают. Пусть в-выплескивают свои родительские инстинкты на братца, а меня оставят в полном покое. Кстати, 99 процентов детей мечтают о смерти своих родителей. Кто сознательно, кто подсознательно. П-просто мало кто знаком со своим подсознанием, а те, кто знаком - вряд ли осмеливаются озвучить свои потаенные желания.

   Врожденное чувство справедливости и любовь к абстрактной - и потому бесполезной, истине заставили меня возразить:

   - Насчет 99-ти процентов ты загнул, Даксан. Я, к примеру, не люблю своих родителей, но смерти им не желаю. Пусть живут и пережевывают свои примитивные радости: новый сериал, копченую колбасу, ремонт сортира на даче. Лишь бы, как ты правильно заметил, меня не доставали.

   - И что, не достают? - Он ядовито вперился в меня из-под густой, как у дикого сына гор, брови.

   - Мать звонит периодически, - честно ответила я. - По выходным даже наладилась меня навещать, но я специально из дома ухожу в это время.

   Даксан торжествующе расхохотался, стуча по столу кулаками.

   - Тихо-тихо-тихо, последнее пиво разольешь! - Бэт вовремя подхватил готовую скатиться на пол банку.

   - И все-таки ты не прав, - я упрямо гнула свою линию - а что мне оставалось делать? Не признавать же свое поражение в угоду двум самовлюбленным самцам. - Встречаются семьи, где родители и дети суть одно, семья, а не просто чужие люди, зачем-то втиснутые в одну клетку по формальному признаку кровного родства. Их немного, но они есть. В такой семье можно укрыться от окружающего абсурда, передохнуть, расслабиться. И я завидую тем, у кого такие семьи. Если говорить о нашей дружной тусовке, завидую Морене. По ее постам и ответам на форуме видно, что она и ее мать - близкие люди. По сути, а не по крови.

   - Морене ты зря завидуешь, - возразил мне Бэт. - Я знаю ее чуть больше. Сдается мне, ей достался весьма деспотичный экземпляр. Стоит задуматься, что предпочтительней: материнская любовь, которая душит тебя удавкой и не дает даже чихнуть самостоятельно, либо родительское равнодушие - вариант моего папочки - и, соответственно, свобода.

   - И думать нечего! - энергично осклабился Даксан. - Да здравствует свобода! - Он схватил со стола последнюю банку с пивом и втянул в себя пенящуюся струю. - М-морена еще маленькая девочка. Отлично помню, каким слюнявым дураком был в свои восемнадцать. Она не б-безнадежна, и, думаю, общими усилиями мы сумеем ее воспитать в лучших традициях прогрессивного сатанизма.

   - Она небезнадежна, - подтвердил Бэт. И горестно всхлипнул: - Ё-моё, мы что, так быстро все вылакали? Эстер, лапушка, сгоняй в ближайший круглосуточный киоск, плиз...

   Я возмутилась:

   - Я вам что, девочка на побегушках?

   - Даксан, миленький, тогда на тебя вся надежда...

   Даксан взглянул на часы и, громко выматерившись, выскочил из-за стола.

   - Через пятнадцать минут метро закрывается!!!

   Он понесся в прихожую, бормоча, что завтра с утра должен опять тащиться на свою ненавистную работу курьера.

   - Чао, братишка! - Бэт вальяжно махнул на прощание и даже не вылез проводить друга до двери.

   Как свободный художник, не связанный узами постылой службы, он никуда не спешил, заявив, едва я закрыла дверь за пошатывающимся, но стремительным Даксаном, что ночь - лучшее время для душевных бесед и пиршеств духа.

   Я живо согласилась, дипломатично умолчав, что тоже являюсь подневольной рабой, подобно Даксану, и обязана завтра вскочить в семь утра по ненавистному воплю будильника.

   - Даксан очень трогательный, - доверительно сообщил мне Бэт, сделав еще одну попытку - столь же безуспешную, как и предыдущая - послать меня за пивом. - Знаешь, он признался мне, что девственник. В двадцать два года. Когда он мне это поведал, я зауважал его с нездешней силой: человек живет радостями духа, а не плоти. Я готов был облобызать его благоговейно и сочинить восторженный венок сонетов, но... оказалось, что этот факт его вовсе не наполняет гордостью, но удручает. Можешь себе представить?

   - Могу, - усмехнулась я. - Что ж тут неестественного?

   - Неестественна моя идеализация окружающих меня индивидуумов. И больше ничего, - Бэт раскинулся на диване, вытянув ноги в оранжевых носках, на удивление новых и чистых. Его волосы искрились, как шерсть ухоженного домашнего любимца. - Знаешь, беда нашего друга внушает мне сочувствие и деятельное стремление ему помочь. Я заметил, когда мы сидели в кафе, что ему приглянулась Морена. Давай сведем их? Поспособствуем счастью двух особей. Инок, как рассказывают, очень любит венчать в своей квартирной церкви бывших суицидников, возвращенных к жизни силой любви и его молитвами. А если потом разбегутся, тоже не страшно: квартирное венчание вряд ли имеет сакральный статус. А?.. Может, намекнешь ей по-дружески?

   - Бэт, извини, не всегда могу понять: ты шутишь или серьезно?

   - Шутить счастьем друга?! Надеждой на его спасение? - он возмущенно возвысил голос, но игривые искорки в карих глазах выдавали. - Ты поговоришь с Мореной? Этим ты спасешь и ее юную душу: она совсем уж решилась отметить суицидом свое восемнадцатилетие. Откинуть маленькие детские копытца...

   Мне хотелось ему подыграть, но женская солидарность плюс элементарная справедливость пересилили.

   - Морена, конечно, мне не подруга. И вряд ли таковой станет (подруг вообще не имею, есть лишь собеседницы.) Но обижать ее без нужды все-таки не хочется. Ей бы чуть-чуть стильности и уверенности в себе - вполне ничего получилась бы девушка. Будь я существом мужского полу, из нас троих - имею в виду свеженькую су-тусовку Питера, выбрала бы ее. В ней море женственности.

   - Вот наш общий друг Даксан и выбрал.

   - Я имела в виду, что она достойна более качественного партнера.

   - Если это намек в мой огород, то я выбрал Айви, - он выждал паузу - тянул, мечтательно усмехаясь. - В ней есть ум, есть драйв, есть изюминка. А главное: она может реально покончить с собой. Не обижайся, но ни ты, ни женственная Морена вряд ли это осилят. А она - вполне.

   Говоря это, он смотрел на меня очень пристально. Любопытствовал, какую выдам реакцию?

   Но я умею владеть собой. Мои маски - надежная защита. Меня настоящую не увидит никто, не уловит никто.

   Почему-то именно после этих его слов мы с ним оказались в постели.

   Из "живого журнала":

   "...Я очень люблю гулять по кладбищам. Самое любимое - Смоленское. Но и Богословское, и Серафимовское бывают хороши, под настроение. Умершие не обдают меня взглядами, полными брезгливого недоумения. Со своих овальных эмалевых фото они смотрят приветливо и умиротворенно. И живым здесь тоже не до меня. Они либо отдают скучный долг - сажают цветы, красят оградку, либо искренне горюют, если могила свежая - рыжий глинистый холмик, еще без чопорных памятников и уютных скамеечек.

   Я намного ближе к тем, что смотрят с эмалевых фото, чем к сажающим цветочки. Я не живу - умираю. Медленно разлагаюсь в атмосфере общей фальши и лжи.

   Назло кому я продолжаю существовать (не жить, не жить!)? Боженьке (которого нет)? Себе самой? Но к чему такая жестокость, такой изощренный ауто-с****м?

   Бытие назло.

   Я устала каждую секунду своей не-жизни изобретать очередной заменитель настоящего, подлинного чувства, восприятия, всплеска спонтанного бытия.

   Отпусти себя, твержу я как заведенная, отпусти себя, не истязай себя, не дли эту глупую - на радость непонятно кому, - эту жалкую пытку..."

   В ту ночь мне удалось поспать очень мало.

   Наговорившись с Айви, Бэт попросил кофе. Покрепче. "Любви" больше не было. Мы просто болтали, лежа рядышком, часов до пяти утра.

   - Непонятно, как такое эфемерное создание может выносить силу тяжести собственного тела, не то что - собственной судьбы, - заметил он задумчиво, имея в виду свою избранницу. - В нашу первую визуальную встречу в кафе меня жестко прибило гротескное несоответствие между хрупким внешним и безразмерным внутренним.

   Я хотела откликнуться относительно "внутреннего" чем-нибудь умным и в меру ироничным, но он, не слушая, поменял тему. Принялся взахлеб разливаться об Атуме.

   - Мы познакомились три месяца назад, на готическом форуме. Это самый потрясающий человек, которого я когда-либо удостаивался встретить в своей богатой на общение жизни. Дизайнер, фотограф, поэт - и все это мастерски, на высшем уровне. Но самое удивительное не это, не его таланты. Атум андрогин.

   - В каком смысле? - Моя голова гудела и шуршала от усталости, но его негромкие слова впитывала с жадностью, как иссохшая земля - щедрый ливень. -И почему Атум?

   - Я же говорю: андрогин. Атум - верховное египетское божество, создавшее самого себя из вод предвечного океана, будучи одновременно и мужчиной и женщиной. Ник более чем прозрачен. Выглядит как женщина, ослепительная женщина двадцати с небольшим лет. На самом деле ему за тридцать. Ходят туманные слухи о перемене пола, но слухи непроверенные. Говорит о себе в мужском роде. Ощущает себя и тем и другим - цельным, самодостаточным существом. Такими были первые боги и, согласно Платону, первые люди.

   - Вот бы взглянуть!

   Я выдала это искренне: если кто и может меня заинтересовать, так только сильно выделяющиеся из толпы особи.

   - Взгляни! - Он кузнечиком выпрыгнул с дивана, перемахнув через мою вытянутую тушку, и снова врубил многострадальный комп. - Вот его сайт. Вот фото...

   С экрана смотрело и впрямь редкостное создание. В толпе не пропустишь. Женщина... нет, пожалуй, соглашусь с Бэтом: андрогин. Черты лица были правильными и тонкими, и в то же время в них чувствовалась стройная сила, как у юноши. И отточенность, определенность. Изящный нос с маленькой горбинкой, безупречные неяркие губы. Глаза, удивительно голубые, густо подведены до висков, как у древних египтянок. В сочетании с иссиня-черными волосами и такими же бровями смотрелось великолепно. Взгляд пристальный, холодный и высокомерный. Над левой бровью - маленький прямоугольник того же небесного цвета, что и глаза, окруженный вытатуированным узором. На правой скуле вился затейливый рисунок черной и белой тушью с вкраплением синих стразов.

   - Просто нет слов... А что это голубое - над бровью?

   - Бирюза. Настоящая. Каким-то мудреным способом вживленная в кожу.

   - Потрясающе. А глаза в самом деле такого удивительного цвета? Или это линзы?..

   - Даже если линзы, они настолько тонкие, что их присутствие обнаружить невозможно. Злопыхатели намекают и на пластическую хирургию. Но даже если это так, перед нами тот редкий случай, когда с чужой помощью человек ваял сам себя - таким, каким видел внутренними глазами. Если честно, это вызывает во мне немалое уважение. И восхищение.

   - Присоединяюсь. Испытываю в точности те же чувства.

   - Я потом еще стихи почитаю. Или сама почитай, они есть на сайте. Некоторые мне посвящены - самые сильные.

   - Взглянуть бы на это чудо живьем... Ведь это большая редкость, когда такое - ТАКОЕ - вдруг произрастает среди унылого и серого людья.

   Мне и впрямь позарез захотелось увидеть редкостное создание вблизи. Разглядеть воочию, переброситься парой фраз.

   - Будешь хорошо себя вести, познакомлю! - Бэт выключил комп и в два прыжка оказался под одеялом.

   Он долго еще рассказывал об Атуме, о своем благоговейном восхищении, которое - вот жалость! - в физическую страсть отчего-то не переплавлялось. Поэтому с вожделевшим его красавцем-андрогином следовало как можно реже оставаться наедине, и главными местами их встреч были ночные клубы, рестораны и модные презентации...

   Он заснул резко, вырубился на полуслове, по-детски свернувшись калачиком, с гримаской, горько-удивленной и болезненной, на накрашенных губах.

   КАРТИНА 3

   Форум. С разных сторон входят Энгри и Луиза. Луизе около тридцати. Неухоженная, нездоровый цвет лица. Энгри несет в руке торт.

   ЛУИЗА: С днем рождения, Энгри!

   ЭНГРИ: Брось! С чем ты меня поздравляешь? Почитай, почти 27 лет настоящего ада.

   ЛУИЗА: Неужели за всю жизнь не было совсем ничего хорошего?

   ЭНГРИ (размахивает тортом, словно собирается его бросить): Мать на день рожденья торт подарила, а знает ведь, что я не выношу сладкого! Кому она его купила? Себе! А ты говоришь... Хороших дней за жизнь, может, пять-шесть и набралось бы. Да разве это перевесит?

   ЛУИЗА (кивает понимающе).

   ЭНГРИ: Пусть живут "жизнелюбы", а нам по штату умереть положено! Знаешь, чем я днюху свою отметил? Сегодня ночью повеситься пробовал. Ни хрена не получилось, потому что больно и страшно. В первую же секунду начинается шум в голове - весьма поганое ощущение. Шея вся красная теперь. Наверное, чтобы реально повеситься, нужно, как говорят умные люди, заныривать в петлю в состоянии аффекта и без раздумий сразу выталкивать табуретку.

   ЛУИЗА: Энгри, родной, есть же более легкие и приятные способы! Передоза героина, к примеру.

   ЭНГРИ: Это у вас там, в столицах, легче. Здесь, в моей чухляндской дыре х**н раздобудешь. Да и бабки нужны. А откуда их взять, если за два месяца уже с третьей работы поперли? Не-ет, веревка дешевле будет. (Сделав прощальный жест, уходит.)

   ЛУИЗА: Ох, Энгри...

   Входит скучающей походкой Бэт.

   БЭТ: Извини, мы не договорили с тобой в прошлый раз.

   ЛУИЗА: Да. Ты так резко выключился. На полу-фразе.

   БЭТ: Со мной такое бывает.

   ЛУИЗА: Не объясняй, я все понимаю. Ты говорил на редкость глубокие вещи: даже странно, что ты пришел к таким мыслям в столь молодом возрасте.

   БЭТ: Некоторые уникумы стареют так быстро, что не успевают толком повзрослеть. Ко мне это не относится.

   ЛУИЗА: Пожалуй. Не сочти за комплимент, но ты - почти единственный на форуме, с кем я общаюсь на равных.

   БЭТ: Мерси. Знаешь, единственная надежда, которой пытаешься себя обмануть - что когда-нибудь что-то изменится. Не важно что - хуже, лучше - главное, чтобы было хоть какое-нибудь движение. Наверно, только этим смерть и привлекает. Тем, что может быть еще хоть что-то новое. Хотя и в это уже верится с трудом. И если взглянуть трезво - и в смерти особого шарма не чувствуется.

   Появляется Айви. Она изменилась со времени встречи в кафе: на голове вместо пушистого золотистого облака нечто коротенькое и зеленое. Она стучит ногой в босоножке по клавише, на которой написано "Приват".

   Бэт бросает умоляющий взгляд на Луизу. Та понимающе кивает и уходит.

   Бэт и Айви разговаривают, маленькими шажками приближаясь друг к другу.

   АЙВИ: Привет...

   БЭТ: Хайль...

   АЙВИ: Поболтаем?

   БЭТ: А как же. Как вчера и позавчера.

   АЙВИ: И опять полночи?

   БЭТ: Именно. На работу не проспишь?

   АЙВИ: А я мало сплю. Часа четыре.

   БЭТ: Тебе хорошо.

   АЙВИ: На том стоим. Мне лучше всех.

   Приблизившись, смотрят друг другу в лицо. Бэт хватает ее за руку, меняя тональность, говорит быстро и горячо.

   БЭТ: Я хочу рассказать тебе о себе все, все! - чтобы ничего не оставалось за душой, ты слышишь?!

   АЙВИ: И я! Я тоже.

   БЭТ: Ты знаешь, когда я в первый раз перерезал себе вены? В четырнадцать с половиной. Только сегодня утром рассказывал об этом дураку-психологу.

   АЙВИ: А я в двенадцать!

   БЭТ (с завистью): Ты круче меня. Ты - изумительная.

   АЙВИ: Сейчас покраснею. "В смущении потупив глаза и шаркая ножкой..."

   БЭТ: Жалко, что я не вижу. Когда ты краснеешь, ты становишься неотразимой. Рассказывай!

   АЙВИ: Все-все? Меня мать в детстве по полу таскала. Говорит перед сном: "Пойди почисти зубы". А я бы и рада почистить, но не под приказом. Тогда она стаскивает меня с кровати и начинает таскать по полу. За рубашку, за волосы. Они у меня длинные были.

   БЭТ: Я бы ее убил. Давай я ее убью?

   АЙВИ: Спасибо. Но разве это изменит что-либо?

   БЭТ: Да пожалуй, что нет. Раньше надо было. В раннем детстве.

   АЙВИ: Ты думаешь, в детском доме было бы лучше?

   БЭТ: Не думаю. Нигде не лучше. Этот мир, созданный Господом Догом, - огромная пыточная камера со множеством разнообразнейших закутков и закоулков. Знаешь, у меня есть подозрение, что и после смерти избавление не наступает. Что все устроено таким садистским образом - нечто вроде ловушки - чтобы отыметь наиболее чувствительных к боли изощреннее и комичнее.

   АЙВИ: Я тоже так чувствую. Только выразить так здорово не умею.

   БЭТ: Приезжай!

   АЙВИ: Ты это всерьез? Я ж только неделю назад была в Питере.

   БЭТ: А я уже соскучился. Зверски.

   АЙВИ: А ты не боишься меня увидеть? Я сильно изменилась с момента встречи.

   БЭТ: Поправилась на 15 кило?.. Вставила себе фарфоровые зубы?.. Поменяла пол?..

   АЙВИ: Поменяла прическу. Полголовы почти под ноль, а оставшееся покрасила в зеленый цвет.

   БЭТ: Супер! Это чтобы матушке не за что было тебя таскать - при домашних разборках?

   АЙВИ: С ней чуть инфаркт не случился, когда узрела меня в таком виде.

   БЭТ: Мо-лод-ца! Ты офуительная девушка. Если честно сказать, внешность для меня давно уже не важна. Я душу твою вижу.

   АЙВИ: Несколько преждевременное заявление! Свою душу даже я не вижу.

   БЭТ: А еще у меня мечта была в дальней юности: иметь свой остров в Исландии - сидеть на нем, бухать и ветер слушать.

   АЙВИ: Здорово. Я тоже от Бьорк угораю.

   БЭТ: Приезжай! На пару дней хотя бы. А то я приеду! Твоей матушке раздолье будет - волосы у меня до колен.

   АЙВИ: Помним-помним. Волосы - твой бренд. Но разве ты сейчас один? По-моему, тебя окружают восторженные поклонницы.

   БЭТ: Окружают, со всех сторон, даже слишком тесно. И поклонницы, и поклонники. Но, тем не менее (вздыхает, с кавказским акцентом), я савсэм адин!

   АЙВИ: Что-то не верится.

   БЭТ: Если совсем честно... есть тут одна. Один.

   АЙВИ: Одна или один - нельзя ли определеннее?

   БЭТ: Трудно сказать с уверенностью. Человек сменил пол в юности. Сейчас ему - ей - тридцать семь, но выглядит на двадцать. Супер. Пишет стихи, классно делает тату и фотографирует.

   АЙВИ (с ноткой ревности): Вижу, "оно" много для тебя значит.

   БЭТ: Честно? Я им восхищаюсь. Персонаж прямиком из Серебряного века. Андрогин чистейшей воды, то есть бросивший вызов богам. Он на форум, кстати, заходит. Но редко. Под ником Атум.

   АЙВИ: А-а. Помнится. Что-то этакое высокомерно-эстетское.

   БЭТ: Есть немного. Считает всех нулями - и не без повода. Он гениальный и очень несчастный. Несмотря на бабки и внешний блеск. Потому что в женском теле ощущает себя еще более нелепо, чем когда-то в мужском. И вообще, в нем есть что-то мертвенное... Эй, ты что? Отключаешься?!

   АЙВИ: Поздно уже. Завтра на работу.

   БЭТ: Но ты же четыре часа спишь?

   АЙВИ: А сегодня хочу выспаться. Пока.

   БЭТ: Погоди! Меня не туда занесло, с Атумом. Послушай!..

   Айви нажимает ногой клавишу, выключаясь. Уходит. Бэт разочарованно бредет в другую сторону.