Лимузин плыл по ночному городу, как черная субмарина в океане дождя. Капли хлестали по бронированным стеклам, расплываясь в миллионы светящихся червячков от уличных фонарей. В салоне пахло дорогой кожей, чистотой и едва уловимым, но стойким мужским ароматом — смесью свежего пота, кожи и чего-то дикого, брутального, что исходило от самого Алексея.
Ариадна откинулась на сиденье, чувствуя приятную тяжесть в теле от выпитого шампанского. Алкоголь размял ее привычную собранность, снял остроту с контроля. В отражении в тонированном стекле она видела его профиль — сосредоточенный, непроницаемый. Стриптиз в «Элизиуме», его каменная неподвижность во время шоу и эта давящая тишина в машине — все это клокотало внутри нее, требуя выхода. Ей нужно было его продавить. Сломать. Убедиться, что под этой броней бьется что-то человеческое.
С легким, почти ленивым движением она сбросила туфли на высоченных каблуках. Они глухо стукнули о ковровое покрытие. Она вытянула босые ноги, закинув их на пассажирское сиденье впереди. Пальцы ее ног, с идеальным педикюром цвета кровавого рубина, медленно, почти нежно, уперлись в его плечо, в мышцу, напряженную от концентрации на дороге.
Он не дернулся. Не обернулся. Даже дыхание его не сбилось. Он продолжал смотреть на дорогу, его руки в тонких черных кожаных перчатках лежали на руле с идеальной точностью. Она наблюдала за этими руками — сильными, с широкими ладонями, чувствуя под тонкой кожей перчаток каждую связку, каждый мускул. Ей вдруг дико захотелось сорвать эти перчатки, прикоснуться к его коже, почувствовать ее шероховатость.
— Алексей Игоревич, — ее голос прозвучал томно, немного хрипло от шампанского, он был обволакивающим, как бархат. — А скажите честно… что нужно такому мужчине, как вы? Настоящему мужчине. Деньги? Власть? — она сделала паузу, позволяя словам повиснуть в воздухе. — Или что-то… более особенное? Что-то, что нельзя купить?
Ее палец слегка провел по его плечу через ткань пиджака.
Он не ответил сразу. Машина плавно обогнула поворот.
—Мне нужен порядок, — прозвучал его ровный, низкий голос. Он был абсолютно спокоен. — Я не люблю, когда его нарушают.
Его ответ, своей простотой и железной логикой, вызвал у нее почти злую усмешку. Порядок? Это все?
Она наклонилась вперед, перегнувшись через подлокотник. Ее губы оказались в сантиметрах от его уха. Ее дыхание, согретое алкоголем и азартом, коснулось его кожи.
— А я обожаю нарушать порядок, Алексей Игоревич, — прошептала она, и в ее голосе зазвучали сладкие, ядовитые нотки. — Это так… скучно, когда все по правилам. Не находите? Иногда так хочется все перевернуть с ног на голову. Устроить маленький хаос.
На этот раз он отреагировал. Не сразу. Сначала его взгляд на долю секунды встретился с ее отражением в зеркале заднего вида. Его глаза были такими же холодными, серо-зелеными, абсолютно прозрачными. В них не было ни смущения, ни интереса, ни гнева. Была лишь абсолютная, тотальная уверенность.
— Ваша безопасность — мой главный приоритет, госпожа Соколова, — произнес он четко, отчеканивая каждое слово. — Все остальное… все, что этому мешает, — не в моих правилах.
Он снова уставился на дорогу. Разговор был окончен. Он даже не повысил голос. Он просто отрезал ее, как отрезают ненужную ветку. Вежливо, холодно и бесповоротно.
Ариадна откинулась на сиденье, ощущая, как по щекам разливается горячая волна раздражения. Он не поддался. Ни на провокацию, ни на намек, ни на ее обнаженные ноги, ни на шепот в самое ухо. Он оказался прочнее, чем она могла предположить. Его броня не дала ни единой трещины.
И это бесило. Но сквозь раздражение, как тонкий луч сквозь тучи, пробивалось другое чувство — острое, колючее, опасное любопытство. Кто он такой, этот человек, которого невозможно купить, напугать или соблазнить? Он отрезал ее, и ей это страшно не понравилось. Но именно это и делало его единственным по-настоящему интересным человеком в ее окружении. Пока что.