Дождь бил в сорока пяти сантиметровое бронированное стекло, превращая огни ночного мегаполиса в размытые пятна — кроваво-красные, ядовито-желтые, мертвенно-белые. Пятьдесят этажей внизу кипела жизнь, но здесь, в ее кабинете, царила стерильная, вымороженная тишина. Лишь приглушенный стук капель и ровный, холодный голос Ариадны Викторовны Соколовой рассекали пространство.
Она сидела в кресле из черной кожи, с высокой спинкой, напоминавшей трон. На огромном мониторе пикселились лица европейских партнеров. Ее английский был безупречен, акцент — сведен к нулю. Каждое слово — обточенный алмаз, каждое предложение — капкан.
— Ваши опасения по поводу волатильности рынка, господин Шмидт, основаны на данных полугодовой давности, — произнесла она, и ее губы, лишенные яркой помады, изогнулись в подобие улыбки. В серых глазах не дрогнул ни один мускул. — Я же оперирую цифрами, полученным час назад. Либо вы играете по моим правилам, либо ваш портфель обесценится на двадцать процентов к утру. Выбор за вами.
Возражение, попытка парировать — она парировала его одним точным ударом, вскрыв слабое место в аргументации оппонента. Ей нравился этот момент — короткая пауза, почти слышный хруст ломаемой воли. Видеосвязь прервалась. Экран погас, отразив ее неподвижную фигуру.
Ариадна не двинулась с места. Несколько секунд она просто смотрела в стену дождя, за которой плыл город. Ее лицо было идеальной маской — ни усталости, ни триумфа. Просто факт. Еще одна победа. Еще один шаг.
Строгий костюм цвета антрацита, сшитый на заказ в Милане, подчеркивал каждую линию ее тела — высокую, почти мальчишескую грудь, тонкую талию, плавный изгиб бедер. Длинные, цвета спелой пшеницы волосы были убраны в тугой, безупречный узел, не оставлявший ни одной пряди на шее. На изящном запястье — тонкие мужские часы Patek Philippe. Наследие отца. Символ. Только они имели право касаться ее кожи, напоминая, что настоящая власть не кричит о себе. Она тикает.
Она откинулась на спинку кресла, и кожа тихо вздохнула. Палец с коротким, идеальным маникюром бледно-розового цвета нажал кнопку на интеркоме.
— Елена, пусть зайдет господин Семенов. И приготовь документы по «Нептуну». — Голос был сухим, лишенным каких-либо интонаций. Металл, обернутый в бархат.
Дверь открылась беззвучно. В кабинет вошел Леонид Петрович Семенов. Мужчина под пятьдесят, когда-то уверенный в себе, а теперь сгорбленный под грузом долгов. Он остановился перед массивным столом из черного полированного гранита. Ариадна не предложила ему сесть. Он стоял, как школьник у доски.
— Ваши условия меня не устраивают, Леонид Петрович, — начала она без предисловий, положив ладони на холодную поверхность стола. Ее пальцы были сложены домиком. — Предлагаю альтернативу. Вы передаете мне тридцать пять процентов акций вашего транспортного департамента. И мы забываем о ваших долгах перед моим холдингом.
Семенов побледнел. Его глаза, обведенные темными кругами, расширились.
— Но это… Ариадна Викторовна, это же грабеж! Департамент — это последнее, что у меня осталось!
Уголки ее губ дрогнули, изобразив холодную, безжизненную улыбку. Серые глаза остались ледяными.
— Это бизнес, Леонид Петрович. Не эмоции. У вас есть ночь на раздумья. — Она сделала паузу, давая словам впитаться. — Завтра в девять утра мое предложение будет уже сорок пять процентов. Елена, проводите господина Семенова.
Она отвернулась к окну, демонстративно прекратив разговор. За спиной послышался сдавленный вздох, шарканье шагов. Дверь закрылась.
Она снова была одна.
Ариадна поднялась и медленно подошла к стеклянной стене. Ладонь, холодная от кондиционера, легла на еще более холодную поверхность. Город лежал у ее ног, как карта завоеванных территорий. Но в отражении в стекле она видела не триумфатора. В ее глазах, на мгновение сбросивших маску, плескалась привычная, вымотанная до дна усталость и легкое, щекочущее нервы раздражение. Все та же игра. Все те же слабаки.
Она резко развернулась, ее каблуки глухо стукнули по черному граниту пола. Снова к интеркому. Нажала кнопку, и в тишине прозвучал щелчок, похожий на взвод курка.
— Елена, свяжись с Иваном из службы безопасности. Я чувствую, что пора сменить водителей. Наших текущих кто-то слишком хорошо изучил.
Она отпустила кнопку. Семя сомнения было брошено. Стеклянная крепость была неприступна, но любая крепость начинается рушиться с бреши в человеческой слабости. А слабость она чуяла за версту. И безжалостно выжигала каленым железом.