Плоть. Любовь, которую ты не переживёшь.

13

Утро.

Голова гудела, но не так сильно, как могла бы. Я проснулась от запаха идушей из кухны... Рядом, сладко посапывая, спал Грей. Я тихо поднялась и вышла, привлечённая запахом жареного мяса. Да это было сочная мясо....

В кухне за столом сидели мои «родные» — крысы, как я их про себя теперь называла. Я ничего не накинув, пошла туда. Они завтракали дружно, словно и не было вчерашнего ада. Меня от этого зрелища передёрнуло. Стоило мне войти, все разом замолкли и уставились на меня.

— Чего уставились? — злобно фыркнула я и села за стол, сверля каждого взглядом. Один за другим они отвели глаза.

У плиты стояла Кора, переворачивая мясо на сковороде. Она скривилась и процедила:

— Ты бы хоть оделась, да умылась!

— Это не твоё дело, — отрезала я. — Или язык у тебя лишний? Лучше завтрак давай, пока у меня настроение хорошее.

Кора хотела что-то огрызнуться, но Лира шепнула ей на ухо. Та сдержала себя, шумно вздохнула и всё же поставила передо мной тарелку с мясом.

В кухне повисла тяжёлая, густая тишина. Я окинула всех взглядом, фыркнула и сказала:

— Вижу, вы тут хорошо и дружно кушаете… А нас даже не позвали. Не стыдно ли, «родные» мои?

Я смотрела на Кейна — он трясущимися руками еле-еле жевал хлеб. На шее у него был бинт, и это ещё сильнее распалило мою злость. Я усмехнулась.

— Что случилось, Кейн? — проговорила я холодно. — Ты такой встревоженный и нервный...

Кора фыркнула тебе надо покинуть дом! Аделин! отец умер, рады отца мы терпели тебя... После всего тебе тут жить нельзя!

Счего же? так решила Сестренка фыркнула я?

Лира добавыла от тебя много неприятностей, отца нет, только он тебя держал в этом доме, Пора тебе уехать отсюда.... Мы решили так...

Я злобно и хышно посмотрела и фыркнула: а почему я должнп уехать отсюда думаете вы умные? дом принадлежит мне, я родная дочь своего отца понятно!!!

За моей спиной послышался хриплый голос:

— Оставь их в покое, Аделин.

Я обернулась. Грей стоял, сжатый и злой. Увидев меня.. Он фыркнул:

— Бесстыжая.

Вслед за словом его рука схватила мою запястье. Он потянул меня в сторону комнаты, слова сыпались сквозь зубы:

— Тебе не стыдно сидеть в лифчике и трусах? Ты совсем охренела.

Я посмотрела на него с презрением и усмехнулась в ответ. В глазах его горела ревность — и это задело меня до костей. Когда рука, будто по инерции, ударила по мне, я не сдержалась. Я оттолкнула его и напала — не просто от боли, а от ярости: за то, что он посмел поднять на меня руку и за то, что пытался унизить меня перед всеми.

Комната взорвалась криками и скрипом мебели; на кухне снова послышались шаги. Но в этот миг существовали только я и он — и та хрупкая граница, которая уже не могла удержать их обоих.

Грей попытался остановить меня, но гнев держал меня железно: мне казалось, он теперь на их стороне. Он успел только прошептать:

— Аделин, хватит!

Я рванулась к нему и вцепилась зубами в шею. Он заскрикнул:

— Вот сука!

Он оттолкнул меня так резко, что я рухнула на пол. В этот момент в комнату ввалились остальные — братья и сёстры застыли в шоке. Грей держал руку у шеи, губы судорожно шевелились; в его взгляде была смесь боли и недоумения.

Я подняла голову и с тихим, презрительным смехом бросила:

— Человечество.

Грей, голосом, полным усталой ярости, отрезал в ответ:

— Почему вы с утра на нервы играете? Из-за вас она и взбесилась!

Он встал и ушёл в ванную — шаги были быстрые, как у человека, который не знает, смеяться ему или плакать. Все молча вышли кухню. В кухне повисла гнетущая тишина. Я встала на ноги, оглянула их всех хмурым, холодным взглядом и заявила спокойно, но решительно:

— Это мой дом и мой кофе. Если вам не нравится — уходите. И не сомневайтесь: я найду замену. А кого сдавать полиции — решу я сама. Понятно? Даже говядину там вы не сможете сьесть... Особенно узнают что вы Канибали...

Никто не сдвинулся. Они просто молчали, глаза полны боязни. Я спокойно ушла переодеваться. Когда вышла, все продолжали смотреть на меня с видимым страхом. Я бросила им последний, ледяной приказ:

— Идите в кафе. Быстро. На работу. Я теперь хозяйка. Думаю вы не подведете....

Я вышла, не глядя на Грея. В нашем доме осталась тишина, наполненная новыми, непримиримыми границами.

Решила прогуляться пешком, искать добычу для кафе. Теперь все иначе. В кафе будет только мясо по моему вкусу, не говядина не баранина..

Я бродила до самого вечера, ноги сами вели меня куда-то, а я лишь следовала за ними — бесцельно, в поисках жертвы. В груди клокотало нетерпение, в голове гудел звонок Грея — я не взяла трубку, будто нарочно оттолкнула его голос, как чуждый шум, мешающий моей охоте.

Долго шла, глаза скользили по прохожим, и всё казалось тусклым, неинтересным, скучным. И вдруг… мир будто притих.

Из огромного дома вышел мужчина — и не один, с ним тянулись охранники, как тени. Но он — он сиял иначе. Высокий, плечистый, в дорогом костюме, каждая деталь которого сидела на нём, как влитая. Блондин с классически выверенной причёской, словно сошёл со страниц журнала. Его лицо — холодная скульптура: верхняя губа тонкая, будто отравленная, с ядовитым изгибом в уголках; нижняя же чуть полнее, будто невольно выдавая скрытую чувственность. Чистая, гладкая кожа сверкала в электрическом свете, а глаза оставались спрятанными за чёрными круглыми очками — и от этого он становился ещё более недосягаемым.

Кожаные перчатки подчеркивали его руки — властные, чуждые теплу. Его шаги были размеренные, уверенные, словно он был хозяином не только этой улицы, но и всего города.

У тротуара бесшумно остановилась дорогая машина, будто тоже склоняясь перед ним. Он сел внутрь элегантным, выверенным движением, не оставив ни секунды для сомнения: это был человек, привыкший к власти и вниманию.

А я стояла через дорогу, не в силах оторвать взгляд. Сцена казалась слишком совершенной, почти нереальной, будто я смотрела редкий спектакль. Мне хотелось быть ближе, вдохнуть его запах, ощутить его присутствие — таким резким, хищным, пьянящим…

И в этот миг я поняла: я нашла не просто жертву. Я увидела того, кто способен разжечь во мне не только голод, но и жажду.

Я стояла и смотрела, как машина растворяется в ночи, пока её свет не исчез за углом. Подошла к дому, провела ладонью по массивной двери — она была холодная и гладкая, и на коже словно отдавала остатки чужого запаха, следы роскоши и власти. В ту же секунду из-под навеса выскочил охранник; фыркнул, голосом, в котором не было вежливости: «Что надо, девочка? А ну — быстро уходи!»

Я сделала вид невинной, чуть наклонила голову и прошептала: «Извините, я заблудилась… Почему вы так грубы?» Охранник хмуро указал на дом и сказал сквозь зубы: «Это дом господина Люсиана. Если он увидит тебя здесь — не к добру. Убирайся отсюда.» Я нахмурилась, подняла глаза — да, повсюду были камеры, чёрные глазницы следили за каждым шагом. Я улыбнулась, притворившись смущённой, и ушла.

По тёмному переулку я шла, шагая чуть шатко, будто от усталости — вокруг никого. «Сегодня не везёт», — подумала я, и почти сразу увидела пьяного мужчину, опершегося о стену, глаза мутные. Я подошла, заговорила мягким голосом, завела разговор, словно ласковая приманка. Он доверчиво последовал за мной в гущу переулка — и там всё решилось.

Когда всё кончилось, я достала телефон и набрала Грея. Я не знала, где нахожусь; голос в слухавке спрашивал, отправлю ли геолокацию, чтобы он пришёл. Я отправила. Через сорок минут он был рядом и сначала громко наорал на меня. Я соврала: «Он долго сопротивлялся, мы просто дрались…» Моё лицо пылало от боли — оно было иссечено синими припухлостями и кровью; каждый взгляд в отражении напоминал о том, что ночь забрала нечто у меня и одновременно дала то, что я искала.

Мы сели в машину... Почистили место от кровы. От улык. Завернули тело в салофан.

В машине стоял густой запах крови, сырости и чужой плоти. Тело пьяного, запиханное в багажник, будто напоминало о себе каждую секунду тяжестью и скрипом. Грей держал руль так крепко, что костяшки пальцев побелели. Его голос резал воздух:

— Ты понимаешь, что одной тебе нельзя?! Ты вся в крови, лицо избито!

Я сидела рядом, смотрела в окно и почти шёпотом сказала:

— Не думай обо мне… всё хорошо. И прости за утреннюю ссору. За то, что я укусила тебя…

Он бросил взгляд, полон злости и заботы одновременно. Потом вздохнул, притянул меня к себе одной рукой, крепко прижал, будто боялся потерять:

— Не думай… Просто знай: я люблю тебя. Очень. Несмотря ни на что.

Мы больше не разговаривали до самого дома. Машина въехала во двор, скрипнув тормозами, и напряжение в салоне словно зависло в воздухе.

Я вышла первой, шагнула в дом, где на кухне собрались все. Их глаза уставились на меня — в крови, с опухшим лицом. На миг повисла мёртвая тишина. Я лишь фыркнула, яростно бросила:

— В машине мясо! Быстро р********ь, разрезать. Завтра используем для кафе. И никаких больше говядины и баранины — ясно?!

Голос мой сорвался на крик, и стены дрогнули от эха. Они молчали, не смея возразить.

Я не задержалась. Резко повернулась и пошла в ванную, оставив за спиной их испуганные взгляды и тяжёлое молчание.