Плоть. Любовь, которую ты не переживёшь.

12

Мы ехали в полной тишине. Грей всю дорогу не произнёс ни слова. В машине чувствовалось напряжение, а воздух был пропитан чужим ароматом духов, которым пахли мои плечи. Я нахмурилась, раздражённо сжимая губы: так хотелось скорее добраться домой, снять одежду и постирать её, чтобы избавиться от навязчивого запаха.

Я смотрела на Грея. Его лицо было напряжённым, нахмуренным, с лёгкой тенью обиды. Он молчал и не отрывал взгляда от дороги. Я осторожно положила руку ему на плечо, всматриваясь бережно.

В тот же миг он резко свернул на другую улицу.

— Что случилось, Грей? — спросила я.

Он ответил спокойно, не поворачивая головы:

— Не хочу домой. Давай посидим где-нибудь.

Дорога тянулась для меня мучительно долго, серым и бесконечным полотном. Грей молчал, будто проглотил камень — тяжёлый, немой. Я сидела рядом, хмурясь от навязчивого запаха, который раздражал и словно давил на виски.

Минут через двадцать мы свернули в какое-то неприметное местечко. Грей бросил на меня быстрый взгляд и тихо сказал:

— Ты, наверное, голодна?

Я медленно повернулась к нему и холодно ответила:

— Мне не до еды. Если через горло, пройдет еда — валяй. А я просто посижу рядом.

Мы сели за столик во дворе. Вокруг стояла тишина, почти умиротворяющая, но внутри — ни покоя, ни лёгкости. Грей взял меню и, словно через силу, кивнул:

— Хочу попробовать стейк.

Я нахмурилась. В его глазах не было ни капли радости — только тяжесть и боль.

— Но ты ведь не ешь такое мясо… С чего вдруг? — прошептала я.

Он глубоко вдохнул, будто боролся сам с собой, и тихо ответил:

— Пора бы попробовать.

Говорил он без желания, скорее по обязанности, и я никак не могла понять его намерений. Его взгляд вдруг задержался на мне, и он спросил:

— Аделин, а ты? Чего бы ты хотела сейчас?

Я горько усмехнулась и покачала головой:

— Даже вода в горло не пройдёт…

Грей…

Внутри меня пустота. Больно и обидно — отца больше нет. Пусть он был не родной, но именно благодаря ему я жив, здоров… И теперь эта пустота гложет меня изнутри. Я чувствую себя опустошённым, одиноким, без опоры.

Хочется хоть чем-то её заполнить… хоть этим проклятым стейком — попробовать на вкус, будто это сможет заглушить боль. Сердце немного спокойнее только от одного: рядом она. Но что дальше? Как теперь жить? Как зарабатывать? Кто возьмёт на себя заботу о кафе?..

А видеть кислые лица братьев и сестёр мне совсем не хочется. От одной мысли становится ещё тяжелее.

Она прекрасна… даже без настроения, даже в своей грусти. И когда слёзы скатывались по её щекам — она всё равно оставалась для меня самой красивой.

Я люблю её больше, чем всё на свете. Но одно пугает меня — её жажда. Её ярость обжигает так же сильно, как её слёзы трогают до боли.

И я не знаю… смогу ли справиться с этим.

Прошло десять минут, и официант принёс мне стейк.

Аделин нахмурилась, её взгляд был полон презрения — она смотрела на тарелку так, будто сама мысль о еде вызывала в ней отвращение. Запах был приятным, но для меня в нём таилась осторожность, будто скрытая угроза.

Стейк выглядел нарядно: мясо окружали тонкие ломтики помидора, огурец, вырезанный цветком, и густой соус. Я взял вилку, вонзил её в кусок и, прежде чем поднять его ко рту, посмотрел на Аделин. Она следила за каждым моим движением, будто проверяла — сумею ли я осилить этот первый укус.

Я другой рукой осторожно подхватил мясо и попробовал. Оно оказалось твёрдым, но сочным, с привкусом соуса и едва уловимым оттенком крови. Я начел жевать … и тут же выплюнул. Вкус был мерзким. Соус ещё можно было назвать приятным, но мясо… мясо оказалось отвратительным — словно я пытался прожевать мокрую тряпку.

Аделин усмехнулась и дерзко кивнула:

— Ну что, Грей, не смог глотнуть говядину?

Её насмешка ударила по самому месту. Я посмотрел на неё холодно, глаза остры, как лёд; внутри разгоралась злость, и в ту секунду мне хотелось взять её и наказать за эту дерзость. Но я заставил себя сдержаться. Положив вилку на край тарелки, я срывающимся голосом попросил у официанта воды.

Аделин легко улыбнулась и, не моргнув, сказала:

— А я возьму вино.

— Днём вино? — вырвалось у меня.

— Хочу, — ответила она спокойно. — Пусть вино промоет мне горло. Хочу расслабиться.

Её голос был тих и уверенный, и в этой спокойной уверенности было что-то ещё — вызов. Я чувствовал, как моё раздражение норовит вырваться наружу, но вместо этого сел обратно и молча наблюдал, как она делает глоток, будто проверяя моё терпение.

Мы разговорылись надолго. Она горела от воспоминаний и плакала без удержу, снова и снова возвращаясь к образу отца, а я мог только держать её в обнимку — больше у меня не было сил ничего сказать. Она горько вскрикивала и не замечала взглядов прохожих; я понимал её — ей было невыносимо больно.

Я даже не заметил, как стемнело. Вино сделало своё дело: она уже сильно опьянела, медленными движениями проглатывая ещё один глоток, а глаза теряли ясность. Я расплатился, осторожно поднял её на руки, сел в машину и сам сел за руль.

— Пора домой, — пробормотал я, хотя в глубине души совсем не хотел возвращаться. Куда ещё идти? Ответа не было — только хриплое дыхание рядом и тяжесть будущего.

Я вошёл в дом, держа Аделин на руках. В кухне горел свет — все были там. Их взгляды разом обратились на нас.

Кора фыркнула, перекосив губы:

— О, явились всё-таки! Где шатались всё это время? Стыд совсем потеряли.

Лира добавила с язвительной усмешкой:

— Смотрите-ка! Мы тут в трауре, а они, видите ли, веселятся.

Аделин была слишком пьяна, её голова безвольно лежала у меня на плече. Я сжал зубы и рявкнул:

— Не несите чушь! Нам тоже больно. Просто не вам это судить!

Кейн нахмурился:

— Кора и Лира правду говорят. Где вы шлялись? А Аделин-то — без сознания, перегаром несёт так, что в нос бьёт.

В этот момент Лекс поднялся из-за стола. Его шаги были медленные, но в каждом слышалась угроза. Он посмотрел на меня и хрипло произнёс:

— Грей… мы бы тоже хотели попробовать эту сумасшедшую суку. Может, поделишься?

Я застыл. Злоба обожгла изнутри. Я резко повернулся к нему:

— Стоять, Лекс! Ты ведь братом ей считаешься… Тебе не стыдно?!

Кейн усмехнулся, глаза его блеснули холодом:

— Каким братом? Мы ведь не кровные, не родные. Ты сам спишь с ней — значит, и нам можно. Нам было стыдно перед отцом, а ты оказался крысой: сразу забрал себе эту шлюху.

Он поднялся, оттолкнул стул и медленно пошёл ко мне.

Я вдруг понял — братья тоже желали её. Мне стало стыдно впервые в жизни. Да, мы не были кровными, не родными, но мы были семьёй… Братьями для Аделин. Я и подумать не мог, что они тайно положили на неё глаз. Одно я знал точно — в обиду я её не дам.

И тут — удар. Неожиданный, резкий. По лицу. В глазах потемнело, мир на миг ушёл из-под ног. Я не успел опомниться, как Кейн вырвал Аделин из моих рук. Лекс тут же ударил коленом в живот, выбивая из меня воздух, чтобы я не сопротивлялся.

Я собрал последние силы и попытался дать сдачи. В этот миг краем глаза увидел: Кейн уносит в комнату пьяную Аделин, безвольную, как тряпичную куклу.

Вил вмешался, пытаясь нас разнять. Нас было четверо, и дом превратился в поле боя. Я не понимал, что происходит — всё смешалось: удары, крики, проклятия.

И вдруг… из комнаты раздался пронзительный крик. Следом выбежал Кейн, в — крови, на лице паника. За ним метнулся Лекс, а я рванулся внутрь.

Там, на полу, корчилась Аделин, её тело содрогалось от рвоты. Стены и простыни были в пятнах крови. У меня похолодело сердце. Я не понимал — что случилось.

Я быстро подбежал к ней, собрал волосы в одну руку, но они вырвались, и она снова упала назад. Вино делало своё дело: губы были испачканы, одежда и шея заляпаны. Я поднял её и отнёс в ванную. Включив душ, лил холодную воду на голову, пытаясь привести в чувство. Её губы шея была в крови и даже капал оказываеться в одежду. Хорошо что одежда черная.

Минут десять я стоял над ней. Она открывала глаза, но взгляд оставался мутным, пьяным, зрачки плавали.

И тут вбежала Кора. Её голос разрывал тишину проклятиями:

— Тварь! Что ты сделала со старшим братом?! Голодная дрянь, из-за тебя отец умер! Животное! Сдохла бы ты!

Я резко оттолкнул её от двери и крикнул:

— Хватит! Кейн сам полез к ней, ты же видела! Вот и получил по заслугам!

Аделин, пошатываясь, поднялась на ноги. С трудом стащила с себя платье и вышла из ванной в одном белье — бледная, пьяная, но будто нарочно упрямая.

Она качнулась, и стало ясно, что дальше она не справится сама. Я подхватил её под грудь и осторожно понёс в комнату. Закрыл дверь на ключ — не для того, чтобы запереть её, а чтобы уберечь от чужих слов и рук.

Она отключилась мгновенно, вся мокрая от воды и слёз. Я аккуратно снял с неё промокшее бельё, — быстро укутал в полотенце и уложил на кровать. Волосы были липкими от воды; Но приятно для меня, я обнял её лег рядом....