Руна

Глава 13

Лес обступил их плотной стеной, лунный свет пробивался сквозь переплетенные ветви, рисуя на земле причудливые узоры. Илья крепко держал веревку, его пальцы сжимали ее так, будто это была последняя нить, связывающая его с реальностью. Руна шла молча, ее дыхание ровное, но в глазах — буря вопросов.

Они остановились на пригорке, залитом холодным серебром луны. Илья повернулся к ней, его взгляд стал тяжелым, каменный, брошенный в жерло тар-тара. Тишина между ними звенела, натянутой струной.

— Почему мы не по следу? — наконец сорвалось у Руны, ее голос звучал глухо, будто пробивался сквозь толщу лет.

Он шумно выдохнул, его дыхание превратилось в белое облачко на морозном воздухе. Шагнул ближе, так близко, что она почувствовала тепло его тела и запах кожи — дым, пот и что-то еще, дикое, необузданное.

— Потому что хочу сначала поговорить, — сказал низко, почти шепотом, но каждое слово падало, на нее нервной дрожью.

— О чём? — дрогнула, будто уже знала ответ, но боялась услышать. – О твоих разных глазах? Они цвет…

Он резко повернулся, тень от его фигуры накрыла её, как крыло. Веревка в его руках натянулась, будто живая.

— Как так вышло, что ты ни разу не оборачивалась?

Руна инстинктивно отпрянула. Пожала плечами, но жест вышел нервным, фальшивым. Глаза упёрлись в землю — туда, где корни деревьев сплетались в узлы, похожие на петли.

— В городе негде... да и как-то не хотелось.

Он засмеялся — коротко, беззвучно. Сжали пальцами её подбородок, заставив поднять голову. В золотистых глазах светилось что-то… мужское.

- А здесь зов, - закончил за нее. – Это случается в нескольких случаях. Когда есть подходящая пара, когда опасность угрожает и когда душа человеческая не желает больше жить в теле людском. Какой вариант твой?

Руна оглядывала лес, погруженный в темноту, и думала: странно, как сильно хочется свободы, когда её нет. Раньше она даже не задумывалась об этом — весь день в хлопотах: принеси, подай, сбегай, узнай. Оборотнем становиться? Даже в голову не приходило.

Из детства всплывали лишь обрывки: лес, запах хвои, мамины руки. Смутно, как сквозь туман. До каторги она и представить не могла, что может превратиться в волчицу и уйти к своим — тем, кто ей роднее людей.

Илья стоял рядом, и в его глазах светилось что-то... нездешнее.

— Ты кто вообще такой? — спросила она, морщась. — Не волк, но среди людей живешь. Как так?

Он усмехнулся, и в этой улыбке было что-то древнее, чем сами деревья вокруг.

- А что ты знаешь об этом? Я контролирую свой силы, и отрочество уже давно прожил. А ты только живешь и не знаешь, как все устроено.

- И как?

Он стоял неподвижно, а в глазах бушевала шторм — небесный огонь, запертый в человеческой оболочке.

— Ты даже не догадываешься, что умеешь ходить сквозь миры, да? — а сам доносится странно — будто несколько людей говорили одновременно, и в этом хоре слышался звон далеких колоколов.

Она задрожала. В его прикосновении не было ничего человеческого — только древняя мощь, знакомая ей по смутным снам о падении с высоты. Вокруг них зашевелились тени, принимая формы крыльев, которых не было.

— Я не волк. Но ты... ты даже не перевертыш, — он наклонился ближе, и в его зрачках вспыхнули созвездия. - Ты — дверь. И ключ. И дорога между мирами. И сейчас...

Воздух между ними сгустился, оборачиваясь раскатами перед грозой. Его пальцы легли над её бешено бьющимся сердцем — не давя, но и не отпуская, как тлеющий уголь на тонком пергаменте кожи. Вокруг них лес замер, прислушиваясь.

— Как я и говорил... — его голос прозвучал слишком чётко, будто резал тишину лезвием. - Ты здесь.

Рука взметнулась вверх, очертив кроваво-красную дугу в лунном свете.

- И тебе плохо. Но если обернёшься сейчас — назад дороги может не быть. Ты хоть раз об этом думала?

Руна застыла. Её зрачки расширились, поглотив зелёный свет глаз, губы чуть дрогнули. В голове звенело: никогда — это как?

— Ты... хочешь сказать, вообще никогда? — шёпот сорвался с губ, обжигая горло.

Он кивнул, и в этом движении тоже была тяжесть веков. Тень от его ресниц упала на скулы, как чёрные блики.

— Обратный оборот — не для слабых.

Его ладонь резко опустилась ей на живот — жесткий, властный жест, будто вдавливающий ее сущность обратно в человеческую оболочку.

— Зверь думает здесь, — ногтями впился чуть выше пупка, заставляя ее вздрогнуть. - Когтями и клыками. Кровью. Голодом. А ты...

Внезапно он схватил ее за волосы, запрокинув голову так, чтобы лунный свет упал прямо в глаза — ослепляя, проникая в мозг, как ледяная игла.

— Ты даже сейчас дрожишь как лист. Какой из тебя волк? Ты — дверь. И если откроешься не на ту сторону...

Его губы коснулись острой скулы, и шепот обжег, как кипяток:

— Сгниешь заживо. Ни здесь, ни там. Вечно.

Где-то в глубине леса завыл настоящий зверь — то ли в ответ, то ли в насмешку, пугая ее. Он скользнул ладонь и коснулся затылка Руны.

- Его нужно уметь поймать, направить и удержать. С каждым разом все будет передаваться проще. А у людей разум, вот здесь, - ткнул пальцем ей в лоб, Руна его потерла. – И оно тонкое, свободное. Его легко потерять. Видела когда-нибудь, какой корове или кошке дурно делалось, и та лишалась сознания? Нет такого у животных, потому что сознание иное. Ты этого желаешь? Прожить зверем всю жизнь?

Руна резко закусила губу до крови, отвернувшись к звёздам — они плясали у неё перед глазами, как насмешливый фейерверк. В горле стоял ком, а в груди колотилось что-то живое и испуганное, словно пойманная птица. Кто бы мне сказал? — пронеслось в голове. Кто бы предупредил?

Мысли путались: вот почему стая не даёт щенкам оборачиваться обратно слишком рано. Пока человеческое лицо не станет своим. Пока не научишься любить эту кожу. А она... она ведь и правда любила людей. Их смех, их тёплые руки, их глупые песни у костра. Не знала другой жизни. Но...

Лес дышал ей в спину. Запахи лились рекой: горькая хвоя, сладкая гниль, железный вкус крови где-то далеко. Живот урчал, сводило от голода — но это был не человеческий голод. Что если...

Она вдруг поняла, что всегда считала: можно быть и тем, и другим. Просто... переступать. Как через порог.

А он говорит, будто это дверь с одним ключом. Навсегда.

— Но... а если я захочу обратно?

Его золотистые глаза вспыхнули холодным огнём, когда он увидел, как зрачки Руны сузились в вертикальные щели. Воздух между ними наэлектризовался, запахло грозой и медью.

— А ты не знаешь, примет ли тебя стая, — Илья прозвучал как скрежет стали по камню. Он шагнул прижимаясь плотнее, и земля под его ногами будто затрепетала. - Сейчас гон. Крови, воплей, борьбы много. Тебя сомнут в первые же минуты.

Его рука вдруг впилась ей в плечо — не чтобы удержать, а чтобы встряхнуть. Замечая, как ее ногти стали длиннее, острее, прорезали ткань.

— Ты хоть раз чуяла капкан под листьями? Чувствовала свинец на ветру, прежде чем он войдёт в твоё тело? — он оскалился, и в его улыбке было что-то нечеловеческое. - Ты будешь выглядеть как взрослая волчица... но пахнуть будешь беспомощностью. И они разорвут тебя. Не из злобы. Просто так.

Всё произошло в один миг — Руна перестала сопротивляться. Глубокий вдох, и мир взорвался калейдоскопом запахов: медная кровь на ветру, сладковатая гниль под корягами, терпкий пот добычи где-то в чаще. Внутри всё сжалось, потом рвануло вперёд, как пружина — органы смещались, кости трещали, кожа горела.

Она мельком увидела, как зрачки Ильи расширились до черноты, в них отразилось её тело — уже не совсем человеческое, но ещё не зверь. Губы сами растянулись в оскале, и она поняла, что это не улыбка. В предвкушении...

— Давай же... — прошипела она, но голос уже был не её — хриплый, срывающийся на рык.

Тело рванулось вперёд, ещё не до конца преобразованное, но уже сильное, гибкое, дикое. Руна (или то, во что она превращалась) чувствовала только одно: голод. Яркий, острый, как лезвие. И где-то вдалеке — сладкий запах страха. Чужого. Человеческого.

Илья отскочил, затем рванулся вперед — не назад, а к ней, с хриплым рыком, звуча по страшному. Его руки впились ее в плечи, пальцы вжались в кожу так, что побелели костяшки. Он притянул рыжую к себе грубо, почти сбивая с ног, и в следующее мгновение его рот уже был на ее губах — не поцелуй, а захват. Зубы царапали, язык продирался внутрь, будто хотел вырвать из нее душу прежде, чем ее заберет зверь.

Она почувствовала, как земля ударила в спину — сырая, холодная, но это не имело значения, потому что он уже задирал ей юбку, рвал тряпки, не тратя времени на прелюдии. Его пальцы — горячие, шершавые — впились между ее ног, один судорожно проник внутрь, потом второй, растягивая, проверяя, помечая. Не ласка. Не утешение. "Ты моя, даже если станешь волчицей" — каждый жест сам говорил.

Тело у Руны ломано задёрнулось — трансформация, уже начавшая перестраивать кости и мышцы, внезапно оборвалась. Боль пронзила, как раскалённый клинок, вырвав из звериного забытья обратно в человеческое сознание. Всё вокруг на секунду поплыло — запах дёгтя, потного тела, сырой земли — и вдруг она снова словно в бане, в той самой, где всё началось. Только теперь он был сверху, а она — пригвождённая к земле, как трофей.

— На-си-льник... Душе-губ... Прокля-тый... — она выплевывала слова сквозь стиснутые зубы, голос срывающийся на рык, не успевал вырваться наружу.

Но было поздно. Илья всей тяжестью вдавил её в грунт, его бёдра прижали её ноги, а руки, как кандалы, сомкнулись над её головой, лишая возможности даже дёрнуться. Она могла только дышать — часто, прерывисто, чувствуя, как его тело напряжено, как камень, но... он не двигался дальше.

И тишина. Только их дыхание, смешанное с запахом грозы и железа. Он замер.

Руна трудно дышала под ним, едва не задыхаясь.

— Ты... специально... — как будто сквозь сломанные рёбра, губы дрожали, но не от страха — от ярости. Всё тело горело: и от оборванного превращения, и от его рук, и от этого молчания, которое резало глубже, чем когти.

Он не отвечал. Только чуть сильнее вдавил её запястья в землю, и она почувствовала под пальцами что-то твёрдое — то ли корень, то ли камень. "Ударь", — шептал ей инстинкт. "Убей". Но где-то глубже, под всей этой яростью, пульсировало другое — понимание, что он знал. Что это не просто насилие.

Тишина давила, как предгрозовое небо. Она дышала под его телом — грудь вздымалась резко, прерывисто, но каждый вдох был наполнен им: дымом, потом, чем-то диким, что не принадлежало ни людям, ни волкам. Его глаза, неподвижные и горящие, впивались в неё, будто выжигая ответ прямо на коже.

Илья почувствовал, как её тело резко обмякло под ним — не сдаваясь, а просто не в силах больше сопротивляться. Два оборота за ночь выжгли её изнутри, и теперь она лежала, дрожа, как загнанный зверь перед смертью. Его собственные мышцы напряглись ещё сильнее, но не от злости — в груди что-то ёкнуло, будто он случайно наступил на щенка. Но это быстро сменилось жёсткой решимостью.

— Отпусти... — скулежь прекратился в рыдание, стал тонким, сдавленным плачем, словно она сама не верила, что это слышит. - Отпусти! Дай уйти! В л-е-е-ес...

Она вывернула голову к лесу, и вдруг — вой. Настоящий, звериный, отчаянный. Он резанул его по нервам, заставив на мгновение отпустить запястья. Но тут же его рука вцепилась в неё, грубо развернула лицо к себе. Глаза горели, но в них уже не было ярости. Было что-то другое — резкое, неудобное, почти... виноватое?

- Выслушай меня, - рявкнул над ухом басовитый голос. – Я помогу тебе! Слышишь?!

Руна резко дёрнулась, впившись в него взглядом — зелёные глаза, расширенные зрачки, вся ярость и боль мира в одном вопросе:

— Как!?

Илья не моргнул. Его пальцы впились в её плечи, но уже не как кандалы — а как якорь.

— Я дам тебе свободу. Проведу через Алатырь-камень. Научу обороту. Будешь, как я — и зверем, и человеком.

Она замерла. Даже дышать перестала — только короткие, хриплые всхлипы. Он нависал над ней, его дыхание обжигало, но в глазах не было лжи. Только уверенность. Жёсткая. Без вариантов.

— Зачем я тебе? — мир сломался, будто она уже знала ответ, но боялась его услышать.

Он наклонился ближе. Губы почти коснулись её уха.

— Потому что ты — дверь. А я знаю, куда она ведёт.

Тень пробежала по его лицу, когда он отстранился. В глазах — холодная сталь, но в уголке рта дрогнуло что-то почти незаметное.

— Ты думаешь, я просто так время трачу? — голос низкий, с подтекстом, будто роняет слова невзначай. - Иду по следу... одной козы. А нахожу тебя. Судьба, что ли?

Пальцы его разжались, но не до конца — будто сам не решается отпустить.

— Ты мне нужна. Не так, как ты подумала. И не так, как хочешь.

Пауза. Где-то вдали кричит ночная птица — будто смеётся. А Руна ничего не поняла. То есть по следу кого?

— Но если решишься — покажу тебе вещи, от которых волки в лесу скулить будут. Выбирай.

Отвернулся, делая вид, что ему всё равно. Но плечи напряжены — ждёт.

Не будет же он рассказывать, что через Данишевскую и вышел на Иванну, только тут Руна и старый князь. Кто бы знал, что она его задушит. Все так сцепилось и перепуталось…

Губы Ильи искривились в жесткой усмешке, будто он слышал её сомнения. Глаза, зеленые алчущие скользнули в сторону леса — туда, где остались недоделанные дела.

— Ты даже не представляешь, какое дерьмо сейчас вьётся вокруг нас, — прошипел он, резко поворачиваясь к ней. - Старый князь сдох не просто так. Не одна ты постаралась. И Иванна... чертовка, дала слабину в самый неподходящий момент.

Руки сжались в кулаки, сухожилия выступили резкими тенями при лунном свете. В голосе — яд, но не на неё. На весь этот поганый клубок обстоятельств.

— А ты... ты просто оказалась в нужном месте в ненужное время. Или наоборот. х**н разберёшь.

Резко плюнул в сторону, будто выкидывая из себя горечь.

— Так что давай, вой. Можешь вволю потыкаться мордой в эту грязь. Только помни — я последний, кто предлагает тебе руку вместо петли.

Она не поверила ему, и верно. А кто бы поверил в подобное? Она каторжанка, он тоже. И оба они не совсем люди.

- Я офицер и ты знаешь об этом, - произнес он, наконец. – Я сниму тебя с этапа. Ты будешь подчиняться только мне. В случае успеха нашего предприятия, ты получишь свободу. А мне нужен Алатырь камень. И сделать это может только кто-то как ты.

- Слезь ты с меня, наконец, - взорвалась она. – Мне дышать нечем и слушать твой бред тоже нечем. Слезь!

Илья уступчиво приподнялся на локти и Руна, с облегчением, задышала полной грудью, восстанавливая дыхание. Но ног и живота он не сдвинул. И то что, у него налилось ниже живота, ею ощущалось забористо и горячо.

- Я не каторжный, как ты. Но нужно, чтобы так думали все остальные, до места назначения. Я знаю, что ты была на побегушках у Марии. Ты отлично справлялась.

Он замолчал, давая ей обдумать.

Руна понимала, будучи любовником Данишевской, конечно, он слышал о деликатных поручениях. Поди, разбери этих господ, князей и барынь!

- Откуда тебе известно?

- Ознакомлен был с личным делом. Твои деликатные поручения, наделали много шуму в городе.

Руна ушам своим не поверила. Она же была только по мелочи, на подхвате.

- Какие поручения? О чем ты говоришь?

- А не ты ли записки таскала от Марии? – он красноречиво посмотрел ей в глаза, смущая убежденностью.

- Ну, носила, - согласилась она. – Что тут такого?

Илья резко поднялся, отряхивая грязь с колен, и протянул руку — жест скорее деловой, чем участливый. Его пальцы сжали её локоть крепко, поднимая почти что рывком. В глазах — холодный расчёт, но где-то в глубине, под вековой усталостью, тлело что-то личное. Что-то, связанное с теми самыми поисками.

— Пропали вещи. Не просто — иконы моего Рода. Свидетельства. А в этом замешана Мария, ты... и твой Князь."

Она попыталась отстраниться, но он не отпустил — пальцы чуть впиваются в кожу, будто ставя метку: "Не отмажешься."

— Он не мой.

— Он тебе поручения втюхивал, значит, твой, — голос стал резче, в нём проступили нотки давней злобы. - А иконы... они не просто значимые. Они — последнее, что связывает меня с тем, что было до.

Руна окончательно пришла в себя, и теперь приводила волосы в порядок, сплетая их в косу. Те кудрявые растрепались, ее пальцы дрожали и не особо слушались.

- Мне вверено найти их. Думаю, твои навыки пригодятся. Все лучше, чем в одного искать. А там, как бог даст.

- Почему оборот остановился?

Илья вдруг придвинулся ближе, так что теплом его тела обдало её с ног до головы. Губы скривились в ухмылке, но в глазах — не насмешка, а тлеющий жар. Он даже не пытался скрыть.

— Потому что страх — отличный хлыст, — прошептал, нарочито ласково проводя пальцем по её запястью. - Он не только подгоняет... но и останавливает. А ты боишься меня.

Руна отдернула руку, но он тут же поймал ее взглядом. Его большой палец слегка провёл по её нижней губе — жест на грани между угрозой и обещанием.

— Не тебя, — выдохнула вздрогнув.

Илья рассмеялся — будто делился чем-то неприличным.

— Главное, что сработало, — дыхание обожгло её щёку, когда он наклонился ещё ближе. - Ну так что? Согласна?

Скользнул ладонями ниже, едва касаясь её шеи, и она поняла — это не вопрос.

Кивнула.

А что тут думать?

Конечно, согласна.

Других шансов, возможностей и перспектив на горизонте не маячило. Нет их! И до конца зверем быть тоже, как-то страшно показалось.

А Илья хоть что-то предложил, и пусть это что-то рискованное и хлипкое, разве выбор у нее имелся?

Илья многозначительно развязал ремень, не сводя с неё сурового взгляда. Кожаная перевязь соскользнула на землю, за ней — рубаха, обнажая торс, покрытый шрамами и старыми отметинами. Он знал, что она смотрит, и делал это нарочно — каждый жест выверен.

— Хорошо. Поедим — и за дело, — в уголках губ играла тень ухмылки. - И ещё... Ты волк. А значит, отныне слушаешься меня. Во всём. Поняла?

Руна кивнула, даже не пытаясь спорить. Сейчас она готова была согласиться на что угодно — лишь бы в желудке перестало сосать. Он хмыкнул, видя её нетерпение, и наконец скинул последние одежды, оставшись голым при лунном свете.

— Ладно, — бросил он, широко расправил крылья. - Сначала ужин. Потом — дураков ловить.

А затем исчез в темноте…

Когда он вернулся с парой кроликов, она уже развела костёр.

Руна отвела душу, наелась. Жизнь перестала казаться худой.

— Не мори себя голодом впредь, — голос низкий, с лёгким рычанием под текстом. - Голод рвёт контроль. Провоцирует оборот.

Встал, отряхнул колени, и вдруг — хлёсткий удар ножом в землю у её ног, чтобы та вздрогнула.

— Готовь верёвки. Я приведу их по одному — ты вяжешь к дереву. Потом отведём обратно.

Руна подняла глаза, и он поймал её взгляд — ещё не остывший от сытости, но уже настороженный.

— Что будет с ними?

Его ухмылка оскалилась в отблесках костра, обнажая острый оскал. За спиной уже виднелись черные крылья. Огромные… наводящие ужас.

— Паршиво. Но не от конвоя. От своих же.

Наклонился, чтобы она почувствовала запах крови и дыма от его кожи.

- Ты не жалей дураков. За такие выходки, весь арестантский этап обыкновенно мучается. Всех куют в цепи и все одно, что металл холодом запястья ломает, болезни на долгие годы создает. Лучше эти трое пострадают, чем все остальные. Жди, и никуда не уходи.