Утро.
Будильника я не слышала совсем. Как будто ночь только моргнула, и вот уже снова — день. Я подскочила с кровати, в панике глянув на часы.
— Господи… — прошептала. — Нет, нет, нет…
Быстро — умыться, зубы, одежда на ходу. Всё второпях. Волосы в неопрятный хвост. Внутри — тревога, ком в горле.
И как по сценарию — с кухни доносится голос мамы. Резкий. Недовольный.
— Опять ты притащила фастфуд. Зарплаты твоей ни на что не хватает. Еву надо в садик — а ты?.. Что ты вообще делаешь со своей жизнью?
Я остановилась на секунду в коридоре. Сжала губы, но ответила спокойно:
— Мама, пока на садик не хватает. Я найду получше работу… Пока что это — самая нормальная. Хоть вечером еду приносят, и то спасибо.
Она что-то ответила в ответ, но я уже вышла. Я больше не хотела слышать. Не потому что злилась. Просто устала.
Я почти бежала к остановке. Ветер бил по лицу, солнце слепило глаза, но всё это казалось второстепенным. Главное — не опоздать. Главное — не подвести.
Было обидно. Горько. Я ведь стараюсь, правда. Работаю допоздна, тащу всё на себе. После школы я сразу пошла работать, отказалась от учёбы, от мечт, от всего — чтобы мы просто выжили. Чтобы хоть как-то.
— Господи, — прошептала я тихо. — Дай мне сил… хоть чуть-чуть.
На остановке уже стояли люди. Я встала в сторонке, пытаясь поймать дыхание. Пальцы дрожали от усталости.
Телефон зазвонил.
Работа. Конечно. И кто же ещё?
Я глянула на экран и снова вздохнула.
— Господи… ну хоть бы сегодня без выговоров…
Автобуса не было.
Я ждала. Минуты тянулись, как вязкая резина. Люди приходили и уходили, а я стояла, вглядываясь в дорогу, как в пустоту. Сердце уже билось от паники.
— Господи… — прошептала снова. — Что же делать?
И в какой-то момент просто… побежала.
Не думая. Не жалуясь. Просто на автомате. Если увижу автобус — остановлю, если не увижу — дойду, хоть на коленях. Лишь бы успеть. Лишь бы не подвести.
Бежала, как могла. Обгоняла прохожих, спотыкалась, запиналась, но не останавливалась. Глаза — по сторонам, в поисках автобуса.
И вот — он. Проехал мимо. Полный. Даже не замедлился.
Блин…
Это уже было похоже на насмешку. На удар судьбы в лицо.
Я остановилась. Просто встала посреди улицы, задыхаясь. В горле — ком, в глазах — слёзы.
— Господи… ну сколько можно… — прошептала. И не выдержала. Заплакала. Тихо, в кулак, пока никто не видит. Слёзы лились не от боли — от бессилия.
Через полчаса, почти не чувствуя ног, я дошла до работы.
Меня ждали. Но не с радостью. Лица хмурые, взгляды тяжёлые. Один выговор за другим. Кто-то пробурчал что-то про «безответственность», кто-то — про «замену». Угроза увольнения прозвучала вскользь, но с пугающей ясностью.
А вечером — опять полы.
Я уже не сдержалась. Сказала:
— Я не могу. Если я остаюсь на ночь — я потом утром не просыпаюсь. Я физически не тяну…
В ответ — тишина.
Ни понимания. Ни сочувствия. Просто пустое, глухое молчание. Как будто говорила со стеной.
Я вытерла лоб, сжала губы.
Всё, что хотелось — просто сесть. Просто молча обнять себя руками и хоть на минуту исчезнуть.
Кейн подошёл тихо. Слишком тихо. Даже голос у него был не как всегда — сдержанный, почти виноватый. Он посмотрел на меня с сочувствием, но в его взгляде уже читалось всё. Всё, чего я боялась.
— Мне жаль, Монро, — сказал он, чуть отворачивая глаза. — На тебя поступило много жалоб… Коллеги недовольны. Я… я понимаю, ты старалась. Но…
Он сделал паузу. Будто хотел смягчить удар. Но слов, способных это сделать, не было.
— Директор сказал… ты можешь уйти. И… больше не приходить.
Как будто удар.
Глухой. Жестокий. В лоб.
Я не упала, но замерла.
Все звуки вокруг исчезли. Я стояла, будто застывшая в ледяном воздухе. Пульс — в ушах. Губы онемели. Сердце — как сжали в кулак.
Уволили.
Мир будто отдалился, стал чужим. Я не знала, что сказать. Как дышать. Как жить дальше. Моя работа… мой последний якорь… всё.
Я прикусила губу, чтобы не расплакаться прямо перед ним. Глаза наполнились слезами. Но я не сказала ни слова. Просто обернулась. Вышла.
На улице было жарко, но мне казалось — мороз. Я шла по дороге, не разбирая куда, не видя лиц. Люди проходили мимо, а я… я рыдала.
Беззвучно сначала. Потом всхлипы перешли в настоящее рыдание — открытое, бессильное, горькое.
Я осталась без работы.
А Ева — голодна.
Что теперь? Как платить за комуналки? Как жить? Как вообще держаться, когда всё вокруг рушится?
В голове — пустота. Только один крик, невидимый, внутренний:
«Господи, помоги… хоть кто-нибудь…»
Я села на старую скамейку у какого-то двора. Не помню, как дошла. Просто шла на автомате, пока ноги не остановились сами. Руки дрожали. Внутри — пустота. Горло жгло, как будто проглотила камень.
Что теперь?
Что делать? Где искать работу? Как жить?
Как прокормить Еву?..
Я смотрела в асфальт, а в глазах — всё ещё стояли слёзы. Сердце колотилось, как будто в панике искало выход, которого нет.
Вдруг — звонок.
Реми.
Экран мигал его именем, и мне стало страшно поднимать. Я не хотела говорить. Не хотела никому жаловаться. Но всё равно… нажала «ответить».
— Алло… — голос у меня дрожал.
— Монро? — его голос был чёткий, тревожный. — Ты где? Что случилось?
Я молчала. Слишком больно. Слишком стыдно. Он узнает… всё.
— Я еду к тебе. Скажи, где ты находишься. Сейчас же.
Я не сдержалась. Слёзы хлынули снова, прямо в трубку.
— Я… я не знаю, где я. Я просто села на скамейку. Просто иду и не понимаю, куда…
Он быстро сказал:
— Отправь локацию. Сейчас же. Я приеду, мы поговорим, хорошо?
Я дрожащими пальцами нажала на карту, скинула точку.
И снова осталась одна.
Я начела посмотреть, в интерете работу.. Зашла на сайты, читала посмотрела... Время шло быстро...
Только тишина и бесконечная лента объявлений на телефоне:
«Требуется продавец…»
«Гибкий график, доставка...»
«Сиделка, уборка, кафе...»
Каждое объявление казалось отчаянием. Как будто я уже не человек, а просто набор обязанностей.
Всё, что я могла — это ждать.
И надеяться, что когда Реми приедет… мне не будет так страшно.
Я сидела на скамейке, будто потерянный ребёнок в городе, которого никто не ждал и не искал. В руке — телефон, а в глазах — туман. Увидела объявление: «В бар требуется уборщица. Оплата, хорошие чаевые.»
Сердце сжалось. Я почти нажала кнопку «позвонить»…
Но тогда —
скрип шин.
Я подняла глаза — передо мной остановилась машина. Знакомая.
Он.
Реми вышел, быстро подошёл ко мне и сразу нахмурился. Он смотрел так, будто его задела моя боль. Как будто она была не только моей.
— Ты чего такая грустная, а? — спросил он, опускаясь передо мной. — Из-за одной работы ты так себя убиваешь?
Я резко отвела взгляд. Внутри защемило. Не сдержалась.
— Тебе легко говорить, — выпалила я, и голос дрогнул. — У тебя всё есть, Реми! Ты живёшь в доме, где тишина и свет. А у меня — стены, в которых зимой дует ветер. Ты хоть раз был у меня дома? Видел, как живёт моя мама? Видел, как Ева радуется фри и наггетсам, как будто это праздник?..
Я замолчала, потому что губы задрожали. Голос мог вот-вот сорваться в слёзы.
Он не перебил.
Просто смотрел. Словно чувствовал всё, что я не сказала.
Потом мягко, но уверенно сказал:
— Пойдём. Сегодня ты не ищешь работу. Сегодня ты дышишь.
Я вскинула на него взгляд, почти с отчаянием:
— Я не могу. Мне нельзя дышать, Реми. Я не имею на это права. Сегодня мать и сестра останутся голодными, если я не найду хоть что-то. Я обязана!
И тогда он сделал то, чего я не ожидала.
Он взял мою руку.
Просто — тепло, крепко. Как будто я не разваливалась, а всё ещё была цельной.
— Не переживай, — сказал он. — Пойдём. Просто… доверься мне.
Он повёл меня к машине. Я шла за ним, не сопротивляясь. Не потому что верила.
А потому что больше не могла сопротивляться.
Мы сели. Машина тронулась. Музыка играла фоном, будто комментируя происходящее тонкой грустью.
Он молчал. Я молчала.
— Куда мы едем? — спросила, глядя в окно.
Он усмехнулся, но по-доброму, как-то мягко:
— Когда доедем — узнаешь. Сегодня твой день. Не спорь. Парни обо всём позаботились.
— Какие парни? — нахмурилась я.
— Те, кто умеют держать слово, — загадочно ответил он.
Я взглянула на него. Хотела поверить.
Но в голове всё ещё висело одно: я не могу позволить себе отдыхать.
— Я хотела позвонить в бар… уборщицей… — пробормотала я, глядя в телефон.
Он медленно повернул ко мне голову и сказал:
— Не сегодня, Монро. Не сегодня.
Он снова улыбнулся — не просто губами, а глазами. Улыбка была не игривой, не пустой. Она говорила:
«Я знаю, как тебе больно. Но ты не одна.»
Я отвернулась в окно, потому что почувствовала, как предательски заслезились глаза.
И впервые за долгое время — позволила себе закрыть их…
и просто быть.