3

1451 Words
Утро. Будильника я не слышала совсем. Как будто ночь только моргнула, и вот уже снова — день. Я подскочила с кровати, в панике глянув на часы. — Господи… — прошептала. — Нет, нет, нет… Быстро — умыться, зубы, одежда на ходу. Всё второпях. Волосы в неопрятный хвост. Внутри — тревога, ком в горле. И как по сценарию — с кухни доносится голос мамы. Резкий. Недовольный. — Опять ты притащила фастфуд. Зарплаты твоей ни на что не хватает. Еву надо в садик — а ты?.. Что ты вообще делаешь со своей жизнью? Я остановилась на секунду в коридоре. Сжала губы, но ответила спокойно: — Мама, пока на садик не хватает. Я найду получше работу… Пока что это — самая нормальная. Хоть вечером еду приносят, и то спасибо. Она что-то ответила в ответ, но я уже вышла. Я больше не хотела слышать. Не потому что злилась. Просто устала. Я почти бежала к остановке. Ветер бил по лицу, солнце слепило глаза, но всё это казалось второстепенным. Главное — не опоздать. Главное — не подвести. Было обидно. Горько. Я ведь стараюсь, правда. Работаю допоздна, тащу всё на себе. После школы я сразу пошла работать, отказалась от учёбы, от мечт, от всего — чтобы мы просто выжили. Чтобы хоть как-то. — Господи, — прошептала я тихо. — Дай мне сил… хоть чуть-чуть. На остановке уже стояли люди. Я встала в сторонке, пытаясь поймать дыхание. Пальцы дрожали от усталости. Телефон зазвонил. Работа. Конечно. И кто же ещё? Я глянула на экран и снова вздохнула. — Господи… ну хоть бы сегодня без выговоров… Автобуса не было. Я ждала. Минуты тянулись, как вязкая резина. Люди приходили и уходили, а я стояла, вглядываясь в дорогу, как в пустоту. Сердце уже билось от паники. — Господи… — прошептала снова. — Что же делать? И в какой-то момент просто… побежала. Не думая. Не жалуясь. Просто на автомате. Если увижу автобус — остановлю, если не увижу — дойду, хоть на коленях. Лишь бы успеть. Лишь бы не подвести. Бежала, как могла. Обгоняла прохожих, спотыкалась, запиналась, но не останавливалась. Глаза — по сторонам, в поисках автобуса. И вот — он. Проехал мимо. Полный. Даже не замедлился. Блин… Это уже было похоже на насмешку. На удар судьбы в лицо. Я остановилась. Просто встала посреди улицы, задыхаясь. В горле — ком, в глазах — слёзы. — Господи… ну сколько можно… — прошептала. И не выдержала. Заплакала. Тихо, в кулак, пока никто не видит. Слёзы лились не от боли — от бессилия. Через полчаса, почти не чувствуя ног, я дошла до работы. Меня ждали. Но не с радостью. Лица хмурые, взгляды тяжёлые. Один выговор за другим. Кто-то пробурчал что-то про «безответственность», кто-то — про «замену». Угроза увольнения прозвучала вскользь, но с пугающей ясностью. А вечером — опять полы. Я уже не сдержалась. Сказала: — Я не могу. Если я остаюсь на ночь — я потом утром не просыпаюсь. Я физически не тяну… В ответ — тишина. Ни понимания. Ни сочувствия. Просто пустое, глухое молчание. Как будто говорила со стеной. Я вытерла лоб, сжала губы. Всё, что хотелось — просто сесть. Просто молча обнять себя руками и хоть на минуту исчезнуть. Кейн подошёл тихо. Слишком тихо. Даже голос у него был не как всегда — сдержанный, почти виноватый. Он посмотрел на меня с сочувствием, но в его взгляде уже читалось всё. Всё, чего я боялась. — Мне жаль, Монро, — сказал он, чуть отворачивая глаза. — На тебя поступило много жалоб… Коллеги недовольны. Я… я понимаю, ты старалась. Но… Он сделал паузу. Будто хотел смягчить удар. Но слов, способных это сделать, не было. — Директор сказал… ты можешь уйти. И… больше не приходить. Как будто удар. Глухой. Жестокий. В лоб. Я не упала, но замерла. Все звуки вокруг исчезли. Я стояла, будто застывшая в ледяном воздухе. Пульс — в ушах. Губы онемели. Сердце — как сжали в кулак. Уволили. Мир будто отдалился, стал чужим. Я не знала, что сказать. Как дышать. Как жить дальше. Моя работа… мой последний якорь… всё. Я прикусила губу, чтобы не расплакаться прямо перед ним. Глаза наполнились слезами. Но я не сказала ни слова. Просто обернулась. Вышла. На улице было жарко, но мне казалось — мороз. Я шла по дороге, не разбирая куда, не видя лиц. Люди проходили мимо, а я… я рыдала. Беззвучно сначала. Потом всхлипы перешли в настоящее рыдание — открытое, бессильное, горькое. Я осталась без работы. А Ева — голодна. Что теперь? Как платить за комуналки? Как жить? Как вообще держаться, когда всё вокруг рушится? В голове — пустота. Только один крик, невидимый, внутренний: «Господи, помоги… хоть кто-нибудь…» Я села на старую скамейку у какого-то двора. Не помню, как дошла. Просто шла на автомате, пока ноги не остановились сами. Руки дрожали. Внутри — пустота. Горло жгло, как будто проглотила камень. Что теперь? Что делать? Где искать работу? Как жить? Как прокормить Еву?.. Я смотрела в асфальт, а в глазах — всё ещё стояли слёзы. Сердце колотилось, как будто в панике искало выход, которого нет. Вдруг — звонок. Реми. Экран мигал его именем, и мне стало страшно поднимать. Я не хотела говорить. Не хотела никому жаловаться. Но всё равно… нажала «ответить». — Алло… — голос у меня дрожал. — Монро? — его голос был чёткий, тревожный. — Ты где? Что случилось? Я молчала. Слишком больно. Слишком стыдно. Он узнает… всё. — Я еду к тебе. Скажи, где ты находишься. Сейчас же. Я не сдержалась. Слёзы хлынули снова, прямо в трубку. — Я… я не знаю, где я. Я просто села на скамейку. Просто иду и не понимаю, куда… Он быстро сказал: — Отправь локацию. Сейчас же. Я приеду, мы поговорим, хорошо? Я дрожащими пальцами нажала на карту, скинула точку. И снова осталась одна. Я начела посмотреть, в интерете работу.. Зашла на сайты, читала посмотрела... Время шло быстро... Только тишина и бесконечная лента объявлений на телефоне: «Требуется продавец…» «Гибкий график, доставка...» «Сиделка, уборка, кафе...» Каждое объявление казалось отчаянием. Как будто я уже не человек, а просто набор обязанностей. Всё, что я могла — это ждать. И надеяться, что когда Реми приедет… мне не будет так страшно. Я сидела на скамейке, будто потерянный ребёнок в городе, которого никто не ждал и не искал. В руке — телефон, а в глазах — туман. Увидела объявление: «В бар требуется уборщица. Оплата, хорошие чаевые.» Сердце сжалось. Я почти нажала кнопку «позвонить»… Но тогда — скрип шин. Я подняла глаза — передо мной остановилась машина. Знакомая. Он. Реми вышел, быстро подошёл ко мне и сразу нахмурился. Он смотрел так, будто его задела моя боль. Как будто она была не только моей. — Ты чего такая грустная, а? — спросил он, опускаясь передо мной. — Из-за одной работы ты так себя убиваешь? Я резко отвела взгляд. Внутри защемило. Не сдержалась. — Тебе легко говорить, — выпалила я, и голос дрогнул. — У тебя всё есть, Реми! Ты живёшь в доме, где тишина и свет. А у меня — стены, в которых зимой дует ветер. Ты хоть раз был у меня дома? Видел, как живёт моя мама? Видел, как Ева радуется фри и наггетсам, как будто это праздник?.. Я замолчала, потому что губы задрожали. Голос мог вот-вот сорваться в слёзы. Он не перебил. Просто смотрел. Словно чувствовал всё, что я не сказала. Потом мягко, но уверенно сказал: — Пойдём. Сегодня ты не ищешь работу. Сегодня ты дышишь. Я вскинула на него взгляд, почти с отчаянием: — Я не могу. Мне нельзя дышать, Реми. Я не имею на это права. Сегодня мать и сестра останутся голодными, если я не найду хоть что-то. Я обязана! И тогда он сделал то, чего я не ожидала. Он взял мою руку. Просто — тепло, крепко. Как будто я не разваливалась, а всё ещё была цельной. — Не переживай, — сказал он. — Пойдём. Просто… доверься мне. Он повёл меня к машине. Я шла за ним, не сопротивляясь. Не потому что верила. А потому что больше не могла сопротивляться. Мы сели. Машина тронулась. Музыка играла фоном, будто комментируя происходящее тонкой грустью. Он молчал. Я молчала. — Куда мы едем? — спросила, глядя в окно. Он усмехнулся, но по-доброму, как-то мягко: — Когда доедем — узнаешь. Сегодня твой день. Не спорь. Парни обо всём позаботились. — Какие парни? — нахмурилась я. — Те, кто умеют держать слово, — загадочно ответил он. Я взглянула на него. Хотела поверить. Но в голове всё ещё висело одно: я не могу позволить себе отдыхать. — Я хотела позвонить в бар… уборщицей… — пробормотала я, глядя в телефон. Он медленно повернул ко мне голову и сказал: — Не сегодня, Монро. Не сегодня. Он снова улыбнулся — не просто губами, а глазами. Улыбка была не игривой, не пустой. Она говорила: «Я знаю, как тебе больно. Но ты не одна.» Я отвернулась в окно, потому что почувствовала, как предательски заслезились глаза. И впервые за долгое время — позволила себе закрыть их… и просто быть.
Free reading for new users
Scan code to download app
Facebookexpand_more
  • author-avatar
    Writer
  • chap_listContents
  • likeADD