Статский советник

Глава первая,-2

– Скорее по неосторожности, – ответил Фандорин.

– Чаще всего б-бывает так: должностное лицо проболтается кому-то из близких, кто связан с террористами. Сын, дочь, любовница. Но это удлинит нашу цепочку всего на одно звено.

– Так. – Князь снова полез за понюшкой. – Позавчера в секретном совещании по поводу приезда Ивана Федоровича (земля ему, грешнику, пухом) кроме меня и вас участвовали только Сверчинский и Бурляев. Даже полицию не привлекли – согласно указаниям из Петербурга. Так что ж, надо начальников Жандармского управления и Охранного отделения подозревать? Чудно что-то. А…а…апчхи!

– Дай Бог здоровьица, – вставил Ведищев и снова сунулся вытирать его сиятельству нос.

– И их тоже, – решительно заявил Эраст Петрович.

– Кроме того, – следует выяснить, кто еще из чинов Жандармского и Охранки был посвящен в д-детали. Полагаю, это от силы три-четыре человека, никак не больше. Фрол Григорьевич ахнул:

– Ос-поди, да ведь вам это плюнуть и растереть! Владим Андреич, право слово, погодите убиваться! Если уж службе конец, то по всей форме уйдете, красиво. Под белы рученьки проколют, а не пинком под зад! Эраст Петрович нам враз иуду этого высчитает. Скажет: “Это раз, это два, это три” – и готово.

– Не так все просто, – покачал головой статский советник. – Да, Жандармское управление – первая возможность утечки. Охранное отделение – вторая. Но есть, увы, и т-третья, расследовать которую я не смогу. Согласованный нами план мер по охране Храпова был отправлен шифрограммой на утверждение в Петербург. Там излагались данные и обо мне как о лице, ответственном за безопасность гостя, – с выпиской из служебного формуляра, словесным портретом, агентурным описанием и прочим. Одним словом, всё как полагается в подобных случаях. Зейдлиц потому и не усомнился в лже-Фандорине, что был доскональнейшим образом оповещен о моих приметах и даже моем з-заикании… Если источник утечки находится в Петербурге, я вряд ли смогу что-либо сделать. Как говорится, руки коротки… И все-таки два шанса из трех, что ниточка тянется из Москвы. Да и убийца, вероятнее всего, прячется где-то здесь. Будем искать.

Из генерал-губернаторского дома чиновник особых поручений прямиком отправился в Жандармское управление, на Малую Никитскую. Пока ехал в княжьем, обитом синим бархатом возке, размышлял, как вести себя с полковником Сверчинским. Конечно, гипотеза о том, что Станислав Филиппович, многолетний конфидент князя и Ведищева, связан с революционерами, требовала известной живости воображения, но воображением Бог статского советника не обделил, к тому же за богатую приключениями жизнь ему случалось сталкиваться с сюрпризами и позамысловатей.

Итак, что можно было сказать о полковнике Отдельного корпуса жандармов Станиславе Сверчинском?

Скрытен, хитроумен, честолюбив, но в то же время очень осторожен, предпочитает держаться в тени. Аккуратный службист. Умеет ждать своего часа и на сей раз, кажется, дождался: пока лишь исправляет должность начальника управления, однако по всей вероятности будет в этом качестве утвержден, и тогда перед ним откроются самые аппетитные карьерные перспективы. Правда, и в Москве, и в Петербурге известно, что Сверчинский – человек Володи Красно Солнышко. Если Владимир Андреевич отправится из древнепрестольной на свалку, в Ниццу, полковника могут в завидной должности и вовсе не утвердить. Получалось, что смерть генерала Храпова для карьеры Станислава Филипповича – событие огорчительное и, возможно, даже фатальное. Во всяком случае, так представлялось на первый взгляд.

Ехать с Тверской до Малой Никитской было всего ничего, и, если б не ветер с косым снегом, Фандорин предпочел бы пройтись пешком – на ходу лучше думается. Вот и поворот с бульвара. Возок проехал мимо чугунной решетки дома барона Эверт-Колокольцева, где во флигеле квартировал Эраст Петрович, а еще через двести шагов из вьюжной пелены вынырнул и знакомый желто-белый особняк с полосатой будкой у подъезда.

Фандорин вылез наружу, придержал рванувшийся улететь цилиндр и взбежал по скользким ступеням. В вестибюле статскому советнику лихо откозырял знакомый вахмистр и, не дожидаясь вопроса, доложил:

– У себя. Ждут. Позвольте, ваше высокородие, шубу и головной убор. Отнесу в гардеробную.

Рассеянно поблагодарив, Эраст Петрович оглядел знакомый интерьер так, будто видел его впервые.

Коридор с чередой одинаковых клеенчатых дверей, скучные голубые стены с казенным белым бордюром, в дальнем конце – гимнастический зал. Возможно ли, чтобы в этих стенах таилась государственная измена?

В приемной дежурил адъютант управления поручик Смольянинов, румяный молодой человек с живыми черными глазами и лихо подкрученными усиками.

– Здравия желаю, Эраст Петрович, – весело приветствовал он привычного посетителя. – Какова погодка, а?

– Да-да, – покивал чиновник. – Я пройду?

И запросто, на правах старого сослуживца, а в скором будущем, возможно, и непосредственного начальника, вошел в кабинет.

– Ну что там в высших сферах? – поднялся ему навстречу Сверчинский. – Что Владимир Андреевич? Как действовать, что предпринимать? Просто места себе не нахожу. – И, понизив голос до страшного шепота. – Что думаете, снимут его?

– А это до некоторой степени б-будет зависеть от нас с вами.

Фандорин опустился в кресло, полковник сел напротив, и разговор сразу повернул в деловое русло.

– Станислав Филиппович, буду с вами откровенен. Среди нас – или здесь, в Жандармском, или в Охранном – есть п-предатель.

– Предатель? – Полковник так тряхнул головой, что нанес некоторый ущерб идеальному пробору, делившему гладко зализанную прическу на две симметричные половины. – У нас?!

– Да, предатель или б-болтун, что в данном случае одно и то же.

И чиновник изложил собеседнику свои умозаключения.

Сверчинский слушал, взволнованно крутя ус, а дослушав, приложил руку к сердцу и проникновенно сказал:

– Совершенно с вами согласен! Убедительнейшие и справедливейшие суждения. Но мое управление от подозрения прошу освободить. Наша задача в связи с приездом генерала Храпова была самая простая: обеспечение мундирного конвоя. Я и мер никаких особенных не принимал – просто велел подготовить конный полувзвод, и дело с концом. И уверяю вас, почтеннейший Эраст Петрович, что из всего управления в подробности были посвящены только двое: я и поручик Смолья-нинов. Ему как адъютанту я должен был все объяснить. Но вы ведь его знаете, он юноша ответственный, смышленный и самого благородного образа мыслей, такой не подведет. Да и я, смею надеяться, известен вам как человек неболтливый.

Эраст Петрович дипломатично наклонил голову:

– Именно п-поэтому я первым делом отправился к вам и ничего от вас не утаиваю.

– Уверяю вас, это или питерские, или гнездниковские! – расширил красивые бархатные глаза полковник, под “Гнездниковскими” имея в виду Охранное отделение, расположенное в Большом Гнездниковском переулке. – Про питерских ничего сказать не могу, не располагаю достаточной полнотой сведений, а вот у подполковника Бурляева в помощниках швали довольно – и бывшие нигилисты, и всякие темные личности. Там бы и пощупать. Я, конечно, не смею обвинять самого Петра Ивановича, упаси Боже, но за негласное обеспечение безопасности отвечала его филерская служба, а значит, был какой-никакой инструктаж, разъяснение – перед изрядной группой весьма сомнительных субъектов. Неосмотрительно. И еще одно… – Сверчинский замялся, словно не зная, стоит ли продолжать.

– Что? _ спросил Фандорин, глядя ему прямо в глаза. – Возможна еще какая-то версия, которую я упустил? Говорите, Станислав Филиппович, говорите. Мы с вами начистоту.

– Есть ведь еще тайные агенты, которых в нашем ведомстве называют “сотрудниками”. То есть те члены революционных кружков, которые идут на сотрудничество с полицией.

– – Agents provocateurs[1]? – поморщился статский советник.

– Ну, не обязательно провокаторы. Иногда просто информанты. Без них в нашей работе никак невозможно.

– Откуда вашим шпионам знать подробности встречи секретного гостя, да еще вплоть до описания моей в-внешности? – сдвинул черные стрелки бровей Эраст Петрович. – Что-то не пойму.

Полковник был в явном затруднении. Он слегка покраснел, закрутил ус еще круче и доверительно понизил голос:

– Агенты бывают разные. И отношения у уполномоченных офицеров с ними тоже складываются по-разному. Иногда на основе совершенно приватных… м-м-м… я бы даже сказал, интимных контактов. Ну, вы понимаете.

– Нет, – вздрогнул Фандорин, глядя на собеседника с некоторым испугом. – Не понимаю и не желаю понимать. Вы хотите сказать, что служащие жандармерии и Охранного отделения ради интересов дела вступают с агентами в м-мужеложеские отношения?

– Ах, ну почему же обязательно мужеложеские! – всплеснул руками Сверчинский. – Среди “сотрудников” достаточное количество женщин, причем как правило молодых и весьма недурных собой. Вы ведь знаете, как свободно нынешняя революционная и околореволюционная молодежь смотрит на вопросы пола.

– Да-да, – несколько сконфузился статский советник. – Приходилось слышать. Я и в самом деле не очень ясно представляю себе деятельность т-тайной полиции. Как-то до сих пор не приходилось заниматься революционерами, все больше убийцами, мошенниками и иностранными шпионами. Однако, Станислав Филиппович, вы явно подводите меня к кому-то из офицеров Охранки. К кому? Кто из них, по-вашему, имеет подозрительные связи?

Полковник еще с полминуты изображал всей физиономией нравственные терзания, потом, словно решившись, зашептал:

– Эраст Петрович, дорогой, тут, конечно, дело отчасти приватное, но, зная вас как человека исключительной щепетильности и широких взглядов, не считаю себя в праве утаивать, тем более что дело особенной важности, пред которым блекнут все частные соображения, каковые… – Тут, несколько запутавшись в грамматике, Сверчинский сбился и заговорил проще. – Я располагаю сведениями, что подполковник Бурляев поддерживает знакомство с некоей Дианой – это, разумеется, агентурная кличка. Очень таинственная особа, сотрудничающая с властями бескорыстно, из идейных соображений, и потому ставящая собственные условия. Например, мы не знаем ни ее настоящего имени, ни места проживания – лишь адрес конспиративной квартиры, которую Департамент для нее снимает. Судя по всему, это барышня или дама из очень хорошей семьи. Имеет широчайшие и полезнейшие знакомства в революционных кругах Москвы и Санкт-Петербурга, оказывает полиции поистине неоценимые услуги…

– Она любовница Бурляева, и он мог ей проговориться? – нетерпеливо перебил Сверчинского чиновник. – Вы на это намекаете?

Станислав Филиппович расстегнул тугой ворот, придвинулся ближе.

– Я… я не уверен, что она его любовница, но допускаю. Очень даже допускаю. А если так, то Бурляев вполне мог наболтать ей лишнего. Понимаете, двойные агенты, да еще такого склада, мало предсказуемы. Сегодня сотрудничают с нами, а завтра дают задний ход…

– Хорошо, учту.

Эраст Петрович о чем-то задумался и вдруг сменил тему:

– Я полагаю, Фрол Григорьевич п-протелефонировал вам, чтобы вы оказывали мне всемерное содействие.

Сверчинский приложил руку к груди – мол, всем, чем только смогу.

– Тогда вот что. Для расследования мне понадобится толковый п-помощник, он же офицер связи. Не одолжите мне вашего Смольянинова?

* * *

Вроде бы недолго пробыл статский советник в желто-белом особняке, не более получаса, а когда снова вышел на улицу, город было не узнать. Ветру надоело гонять белую труху по кривым улицам, снег улегся на крыши и мостовые рыхлыми грудами, небо же, которого совсем недавно будто бы и вовсе не было, волшебным образом прояснилось. Оказалось, что оно вовсе не низкое и крупитчатое, а напротив, очень высокое, радостно-синее и, как положено, увенчанное маленьким, но блестким, как империал, золотым кружком. Над домами откуда ни возьмись повылезали елочные шары куполов, заиграл радужными брызгами новорожденный снег, и Москва проделала свой любимый фокус – обратилась из лягушки такой царевной, что вдохнуть вдохнешь, а выдохнуть позабудешь.

Эраст Петрович посмотрел вокруг, да и остановился, несколько даже ослепнув от сияния.

– Красота какая! – воскликнул поручик Смольянинов, но застыдился чрезмерной восторженности и счел нужным снисходительно добавить. – Экие, право, метаморфозы… Мы сейчас куда, господин статский советник?

– В Охранное отделение. Погода и в самом деле славная. Д-давайте пройдемся.

Фандорин отпустил возок обратно в генерал-губернаторову конюшню, и пять минут спустя чиновник особых поручений и его румяный спутник шагали по Тверскому бульвару, где уже вовсю прогуливалась ошалевшая от нежданной природной амнистии публика, хотя дворники еще только начали расчищать аллеи от снега.

Эраст Петрович то и дело ловил на себе взгляды – то испуганные, то сочувственные, то просто любопытствующие, и не сразу понял, в чем дело. Ах да, ведь сбоку и чуть сзади вышагивает молодец в синей жандармской шинели, при кобуре и шашке. Со стороны можно подумать, что приличного на вид господина в меховом плаще и замшевом цилиндре сопровождают под конвоем. Двое встречных студентов-технологов, Фандорину вовсе незнакомых, “арестанту” кивнули, а на “конвоира” посмотрели с ненавистью и презрением. Эраст Петрович оглянулся на поручика, но тот был все так же улыбчив и враждебности молодых людей, похоже, не заметил.

– Смольянинов, вы, очевидно, несколько дней проведете со мной. Не носите мундир, это может повредить делу. Ходите в штатском. И кстати, давно хотел вас с-спросить… Как получилось, что вы оказались в Жандармском корпусе? Ведь ваш отец, кажется, тайный советник? Могли бы служить в г-гвардии.

Поручик воспринял вопрос как приглашение сократить почтительную дистанцию, в один прыжок догнал чиновника и зашагал с ним плечо к плечу.

– Да что там хорошего в гвардии, – охотно откликнулся Смольянинов. – Парады да попойки, скука. А в жандармском служить одно удовольствие. Секретные задания, выслеживание опасных преступников, бывают и перестрелки. В прошлом году анархист в Новогирееве на даче засел, помните? Целых три. часа отстреливался, двоих наших ранил. Меня тоже чуть не задел, пуля совсем близко от щеки вжикнула. Еще бы полдюйма, и шрам остался.

Последние слова были произнесены с явным сожалением об упущенной возможности.

– А не задевает вас то… неприязненное отношение, с к-которым к синим мундирам относятся в обществе, особенно в кругу ваших сверстников?

Эраст Петрович посмотрел на спутника с особенным интересом, но взгляд Смольянинова был по-прежнему безмятежен.

– Я на это внимания не обращаю, потому что служу России и совесть моя чиста. А предубеждение против чинов Жандармского корпуса рассеется, когда все поймут, как много мы делаем для зашиты государства и жертв насилия. Вы ведь знаете, что эмблема, назначенная Корпусу императором Николаем Павловичем – белый платок для утирания слез несчастных и страждущих.