Аптечка в ванной отца щёлкала как расшатанный замок, который я вскрывала годами. Пластиковые флаконы перешептывались, будто осуждая: «Лоразепам», «Амитриптилин», «Клоназепам» — алфавит отчаяния, который он собирал после каждого вызова на дом. Я высыпала таблетки на ладонь, смешивая белые, жёлтые, голубые. Они перекатывались, как кости в руке самоубийцы, готового поставить всё на последний бросок.
Зеркало над раковиной запотело от моего дыхания. Я провела пальцем, оставив след, сквозь который проступало лицо — бледное, с тенями под глазами, чужими. «Кто ты?» — спросила я отражение. Оно молчало, как и я, когда Марк вчера прижал меня к стене в коридоре, прошептав: «Ты пахнешь пеплом».
Первая горсть таблеток застряла в горле, горькая, как невыплаканные слёзы. Я запила водой из-под крана, лов
