Трещина в потолке раздевалки напоминала карту наших ссор — извилистую, непредсказуемую, застывшую в гипсе. Я прижала мокрое полотенце к лицу, пытаясь стереть следы его губной помады, которую он оставил как метку возле ключицы на прошлой тренировке. Запах хлорки смешивался с ароматом его одеколона, застрявшего в волосах после вчерашней стычки у бассейна. Шкафчик №13 скрипел на петлях, будто предупреждая о беде, когда я потянулась за запасной футболкой.
Дневник лежал не на месте.
Страницы были перевёрнуты, уголки загнуты грубо, как будто их листали в спешке или в гневе. Мои собственные слова смотрели на меня чужими глазами: «Сегодня он снова смотрел сквозь меня. Ненавижу, как тело помнит тепло его рук, даже когда разум кричит «беги»». На полях — его пометки красной ручкой: «Лгунья», «Патол
